Ночлежку для бездомных мы нашли не сразу. Кварталов пять пришлось плутать, прежде чем обнаружился адрес, написанный неровным почерком на клочке тетрадного листа.
Это был славный осенний день, которыми так небогат Петербург. Невысокое, облакастое небо порой заволакивала толстая, малодождливая тучка, прыскала прохладным дождем и через минуту-другую в свежих лужах начинали играть робкие солнечные блики.
Мы блуждали между вымытым проспектом и указанной улицей уже минут сорок. Но вот начали попадаться навстречу «наши люди» - оборванные, неухоженные бомжи, источающие скверный запах, смотрящие загнанными с затаенной злостью глазами. Одного из них Вика перехватила за рукав.
- Постой, добрый человек, послушай, что скажу. Как тебя зовут? Меня Вика, а это мои братья и сестры - Наталья, Дамира, Андрей и Андрей. Мы люди Божьи, несем слово о Боге-Отце нашем всем нуждающимся. Таким, как ты, тем, кто живет во тьме, кто несчастен и погибает в мире этом...
Оборванный высокий бомж со следами интеллекта на пропитом лице улыбнулся железными зубами. Он явно стал успокаиваться. Мы – не из полиции.
- Поговорить? А почему бы не поговорить? Я не тороплюсь.
Хмельной блеск его глаз объяснял благодушное настроение нашего собеседника.
- Меня зовут Мишаня. Я не то чтобы человек не верующий, но Бог ваш мне не очень-то помогает. А денег дадите? Или хотя бы еды?
- И еды дадим, и чистую одежду, и место, где в чистоте и тепле спать будешь, – начала свою беседу Вика…
- Она всегда может найти с ними общий язык, – тихонько шепнул мне Андрей.
Мы стояли поодаль, не мешая сестре вести свою неспешную проповедь. В таких случаях не стоит сразу нападать на человека силами всей группы. Наше сильное желание спасти всех и сразу порождает чрезмерный напор. Несчастный бомжик испугается натиска, начнет думать о подвохе, сам себя напугает и сбежит.
Вика разговорит его, станет понятно, что у него там внутри, что за боль гложет его душу, какие страхи отворили ее бессмертную для бесовства окаянного. Тогда можно будет подключаться и другим в разговор. Тем, кто почувствовал «свою» ноту.
Да какое там может быть разнообразие – у всех одно: большой набор обид на Бога, людей и судьбу, которую оступившись, выправить не смогли, а потом уже и не захотели. Сил не хватило, или чего еще из доблестей – тут у каждого по-разному.
Но у всех одно большое и конкретное горе – нелюбовь. Сами не дали любви, ее же не получили от близких, накрутили в голове и душе как снежный ком непрощения и обиды. А гордость-то она тут как тут все это своим каменным саркофагом и накрыла. И теперь к душе такой, в камень одетой, и не достучаться. Но капля камень точит – стучимся, стучимся…
А Вика уже визитку Михаилу протягивает, журчит нежным голосом свою проповедь.
- Ты, Миша, приходи к нам, посмотришь, как живем, как работаем, как молимся. Понравится наш путь к Свету, ко Христу – останешься, нет – дверь у нас всегда открыта.
В глазах собеседника мелькнул крошечный огонек надежды. Нет, еще не интерес, но слова о чистой одежде и еде и о возможности вскоре смыться произвели впечатление.
То, что слова о Боге и спасении души еще роли для него не сыграли, было очевидно. Такие, как он, свое отношение к Отцу Небесному сразу определяют – «что мне ваш Бог даст??»
А мы знаем, что Он – Всемогущий и даст! Но голос твой услышан должен быть. Душу от скверны очисти да помолись из сердца искренне, – Он и даст.
Но этот момент и есть самый сложный – начать что-то делать с собой. Менять себя, дробить камни душевного саркофага. Нелегко это. Особенно вначале.
Нет, не задержался огонек в глазах у нашего Миши. Уступил место осторожности и страху. В этой его жизни без страха и осторожности никуда. И месяца не пройдет, как окажешься в рабстве, в тюрьме, а то и на дне заросшего кустарником оврага. И опознавать тебя никто не станет, и в морг не повезут, а сразу в братскую могилу на краю кладбища. Опять же, если повезет, а то и рыбы оглодают косточки…
Не верит Михаил в искреннюю помощь. Уверен в истине про тот сыр, что бесплатный только в мышеловке. Засобирался, заспешил, зашелестел своими грязненькими пакетами:
- Ну, ладно, ребята, некогда мне тут с вами. Слышал я о таких, как вы. Молодцы вы, конечно, что помогаете, но говорят у вас ни курить, ни пить нельзя. А я без этого не могу. Грешен, грешен я для вашей святой жизни.
- Да, ладно, Миха, не заморачивайся, – вступил в разговор Андрей. – Я вон всю жизнь курил, а к Богу пришел и в одночасье бросил. Вот просто проснулся – и бросил. Братья и сестры помолились за меня и, пожалуйста, – год не курю и не тянет. Мы же люди, все понимаем, никто тебя через силу ничего делать не заставит. Ты только желание свое прояви…
Михаил затоптался на месте, переминаясь с ноги на ногу.
- Да ладно, с друзьями поговорю. Может и подъедем, – неуверенно ответил он.
- О! А вот и друг мой – Серега! С ним и буду советоваться. Мы вместе и пьем, и живем, и ржем!! Ну, в смысле, живем весело.
Обрадованный нежданной поддержкой, Михаил заулыбался. Но снова ненадолго. Испуганно зачастил, давая понять напарнику, что ничего лишнего не сболтнул и не предал крепкую бездомную дружбу:
- Серега, они тут зовут, обещают покормить, одежду дать… Так я не соглашаюсь – говорю «с друганами» посоветуюсь».
- А чего хотят-то? – в секунду отреагировал прыщавый и совсем уж нечистый «друган».
Я уже слышала о братстве бездомных. Об их определенном кодексе чести и готовности довольно искренне помогать друг другу в своих маленьких сообществах. Они сбиваются в небольшие компании по 2-3 человека и, как могут, поддерживают друг друга, разделяя скудную пищу, помогая при облавах и дележке «хороших» территорий с богатыми мусорными баками и вокруг недорогих столовых.
- Да к Богу нас привести хотят, – хохотнул не то поощрительно, не то саркастически Миша.
Все у них так, у бомжей. И в поступках, и в словах двоякость, чтобы и так, и так трактовать можно было, рассказывая потом в пьяной компании, или давая показания следователю.
- А-а-а, – без энтузиазма протянул Серега .Ситуация была для него явно неинтересной. Ни опасности, ни выгоды в себе не таила.
- Сергей, идемте с нами, вместе со своим другом, – решилась вступить я в разговор. – В нашем доме тепло и чисто, сестры сейчас обед готовят. Как раз к трапезе и успеем. А там и Слово Божье услышите. Идемте, с одного момента вся ваша жизнь перемениться может…
Сергей глянул на меня как на пустое место, явно не делая различия между всем окружением – домами, машинами, троллейбусами и мной. Есть у них, у людей много пьющих, такая способность – не одушевлять тебя взглядом.
Не тратят они свои невеликие душевные силы на общение с теми, в ком не заинтересованы. Потому как любой разговор пусть небольшого, но участия души и разума требует. А это у них в дефиците. Сохраненные крохи так просто, да еще и на неопохмеленную голову транжирить не станут.
- Не верю я в вашего Бога, - твердо и зло сказал Сергей куда-то в сторону. – Я только в черта верю!
Уже не сказал, а выкрикнул в никуда, плюя слюной. И исчез. Вот так, в мгновение ока, пока я обернулась к своим спутникам. Всего за один мой поворот головы он растворился в пространстве перекрестка. И ни справа, ни слева не было видно на пустынных улицах его удаляющейся фигуры. «Вот уж воистину бесовщина, прости меня Господи», - в недоумении подумалось мне.
Михаил, глядя на поведение напарника, уже более решительно задергал рукой с шелестящим целлофаном:
- Ну все, некогда мне… с вами… Потом… будет время – заеду, посмотрю, как там у вас. Вот курить брошу и заеду. А вы в ночлежку-то идите, может быть, кто и пойдет с вами…
Решительно развернулся и пошел в противоположную сторону.
- А визитку взял, – в грустной задумчивости проговорила Вика. – Зерно Божье посеяно. Бог даст, прорастет и оно.
- Помолимся за него, братья и сестры, – буднично и серьезно предложил Андрей.
И мы стали вкруг, прямо на тротуаре одного из центральных перекрестков Питера, и неспешно, но скоро, по-деловому помолились в простоте за раба Божьего Михаила, чтобы зерно света и Слова Божьего дало всходы в его неразумной голове.
Ночлежка нашлась после этой встречи почти сразу. Подвальное помещение с освещенным и чистым коридором, из которого, как в большой коммуналке, или наоборот – в маленьком общежитии, в разные стороны выходили закрытые двери. Дальше коридора нас не пустил бдительный охранник:
- Хотите говорить – вот на крыльце и говорите. С теми, кто к вам сам выйдет.
Охранник был тверд и непримирим, несмотря на вновь начавший накрапывать дождь. Взгляд его, направленный на нас, был недоверчив и слегка презрителен, дескать, видали мы вас таких ходоков! За такими глаз да глаз нужен!
Все его поведение показывало, что будь малейший повод, он бы нас и на крыльцо не пустил. Но повода не было, люди тихие – стоят, разговаривают… А погонишь, вдруг окажется, что переодетые менты?
Все эти нехитрые мысли, сменяя друг друга, отражались на неприветливом лице немолодого человека. Да и Бог с ним, не прогнал - и то хорошо. Выполняет свою нехитрую и неблагодарную работу, не ведая, где добро, а где зло.
Во дворик начали выходить любопытствующие – кто покурить, кто просто скуку развеять, блаженных дурачков послушать.
Большинство из них были одеты крайне бедно, но опрятно. Практически все трезвые. Лица покрыты глубокими морщинами и вечными мешками, а взгляд затравленных глаз злой и раздраженный.
Все, как один. Но среди этой разномастной публики особенно выделялся один – почти старый, почти беззубый, слишком грязный в бесконечно вонючей одежде - Геннадий.
И чистая, можно было сказать ухоженная женщина средних лет, с приятным лицом и крайне жестким взглядом под очками. Таких не то домохозяек, не то чиновниц невысокого ранга встречаешь в метро на каждом шагу. Скажу так – не типичная для ночлежки личность.
Геннадий, определив для себя братьев как основную силу нашей небольшой группы, легко и привычно начал разговор об истории возникновения христианства, о направлениях в учениях о Христе.
Как здесь не вспомнить Иакова 2:19: «Ты веруешь, что Бог един, хорошо делаешь; и бесы веруют и трепещут». Но вскоре подобное направление разговора ему надоело, он стал говорить громче, привлекая внимание всех выглядывающих из дверей и из-за углов своих сотоварищей.
- Вы не смотрите, что я здесь, у меня за плечами высшее образование, я капитан первого ранга, а здесь нахожусь по своему желанию, – говорил он осипшим, но все еще хорошо поставленным голосом. – И чистота ваша и одежда мне ни к чему, моя жизнь в этом единении с людьми.
Он показал на крайне отвратительную одежду, распространяющую зловоние.
И в этот момент я отчетливо увидела, как мелькнуло в его глазах лукавое выражение иного лица. «Бес!» - ошарашенно промелькнуло в моей голове! На тот момент моя жизнь в церкви и в Боге только начиналась. И я, уже многое зная об этих греховных сущностях, впервые так отчетливо увидала его.
И сразу все встало на свои места в голове: отчего глаза этого бывшего капитана кажутся мне такими знакомыми, отчего лукаво искрит его взгляд. Все это я уже встречала в других людях, и даже близких мне. Но не могла распознать грех, который заставляет их демонически относиться к окружающим. Мне стало ни к месту весело от этой чудодейственной, подаренной Духом Святым способности – видеть невидимых.
Другие бездомные начали подтягиваться и одобрительно прислушиваться к своему капитану. Он здесь был в чести, слова его вызывали у обездоленных людей надежду и – гордость.
- Вы что же думаете, что если мы здесь, то у нас и достоинства нет, – начал вещать на публику «духовный» лидер. – Да среди нас столько достойных людей, перед которыми вы просто твари…
- Да-да, - вдруг взвизгнула та приятная женщина, – вот ты, в своей меховой накидке, пришла здесь, тварь, и зовешь нас в рабство, работать на вас живоглотов, а Христом вы лишь прикрываетесь.
Мне стало неуютно в моей дорогой и красивой накидке. Я поздно поняла, что вид мой – успешной и небедно одетой женщины - однозначно будет раздражать бездомных. Но переодеться возможности не было и от того старалась я особенно на глаза не лезть.
Не вышло. И то хорошо, что мне есть, что сказать этой разгневанной женщине. У меня свой путь к Богу, путь небыстрый и непростой, я могу о нем говорить.
- Не злитесь. Мы пришли к вам с добром. Все мы были в той или иной степени несчастны или больны, или оступились. Но Бог нас всех примирил – и между собой и главное – с Самим Собой, – я говорила улыбаясь и не чувствовали никакого напряжения.
Бездомная женщина с приятным лицом показалась мне весьма подходящей собеседницей. Слова мои были о Боге, о собственном пути к Нему. Как всегда — предложила ей проехать с нами в реабилитационный центр, где всех ждет теплый ночлег и еда, молитва и разговор о душе и любви, высшей любви - Бога к человеку.
В какой момент ее лицо исказила гримаса ненависти и презрения? Впрочем, это было неважно. Она кричала о том, что мы — мерзавцы, которые обманывают народ. Живем за счет рабов, унижая людей.
- Дай денег! Сними свою чистенькую дорогую накидочку и отдай мне, тогда я поверю в искренность твоих слов!
Хорошая лексика выдавала в женщине образованного человека. Но я в тот момент думала о другом:
«Что же случилось в ее жизни, что она перестала верить в любовь? В любовь людей — еще можно понять, но вот в любовь Господа нашего, которая всегда приходит, когда ее зовешь! Что же сломало ее и превратило в эту злую, крикливую особь, живущую в ночлежке?»
А ответ уже напрашивался сам — женщина просто бесновалась:
- Охрана, немедленно прогоните отсюда этих мерзавцев. Уберите их! Эту аферистку-чистоплюйку оттащите!
Нечисть, давно и уютно живущая в ней, поднялась во всей своей силе и красе. И за недоверием, страхами и надменностью голос и слух души уже был недоступен ей.
- Да вы ничто! Вы прах по сравнению со многими из нас!
На крик стали обращать внимание и другие бомжики. Встрепенулся и оставил своих собеседников Геннадий. Вкрадчиво подошел и стал вторить своей подружке.
- Зачем нам ваше чистое и сытое житие! Мы с достоинством живем и здесь!
Стало понятно, что слова именно этого грязного человека со спитым лицом вызывают наибольшее внимание у его товарищей. Очевидно, он в их компании — духовник. Благодаря образованности и лидерским качествам, воспитанным в российской армии, он стал авторитетом в стане бомжей.
И странно, но картина характеров раскрывалась прямо на глазах, как иллюстрированная книга. Да он, этот самый Геннадий в грязи и в вонючей одежде не оттого, что надеть в ночлежке нечего, а от собственного желания! Эдакое самоуничижение, чтобы, добравшись до самого дна жизни, показать всем, а главное тому, кто сидит внутри него самого, - показать, как важен он. Как ведутся за ним люди, будто заговоренные мыши за бесовской флейтой, что манит их в бескрайнюю бездну.
Впоследствии я неоднократно задумывалась над непримиримой гордостью бездомных и опустившихся людей. Что заставляет их еще больше злиться на мир и тех, кто старается вытащить их в свет, вернуть к жизни, показать дорогу к Отцу Небесному!?
А там, у порога ночлежки, начинал разгораться скандал. Все громче слышались крики: «Вышвырнуть их отсюда немедленно!»
При этом бомж, стоявший тихонько в стороне и имевший самый затрапезный вид, вдруг сказал:
- А я, наверное, пойду с ними и посмотрю - что там?»
- Правильно, Николай, - поддержали его некоторые дружки. – Посмотри, что там, потом нам расскажешь, чего бояться — нечего бояться, да и ничего не теряешь — обещают покормить...
Мы удалялись от ночлежки, неспешно рассказывая Николаю, что сейчас приедем в центр, и там есть свои правила и законы. Что они не сложны, но соблюдать их нужно.
Но в этот момент из-за соседнего дома выскочила, как из табакерки, парочка довольно молодых и весьма нетрезвых ребят, которых и бомжами-то не назовешь. Не то, чтобы приличные, но и не опустившиеся парни. Они кричали: «Эй, Колян, кто это? Куда тебя ведут?»
Спокойный голос Коляна и наши улыбки несколько охладили их пыл. Подойдя к нам, они все еще размахивали кулаками, но уже проявили готовность к разговору.
- А-а-а-а, так вы из «Дома жизни». Угу-угу, слыхали. Хорошо... Пойдем, выпьем! У нас и деньги есть, - сообщил один из них, действительно демонстрируя смятые купюры, как бы подкрепляя свое предложение неоспоримыми фактами.
Мы снова принялись объяснять новым собеседникам, кто мы и зачем ведем Колю, приглашать парней с нами, несмотря на их явное и сильное опьянение.
Ситуация, казалось, стабилизировалась. Андрей познакомился и обрадовался, что один из них — его тезка. И никто не ожидал, что «тезка» неожиданно схватит Андрея за ворот рубахи и с криком: «Ах, ты - христьянин, так где твой крест!?» - рванет этот самый ворот, рассеивая вокруг мелкие рубашечные пуговицы.
А дальше, как во всех пьяных драках, события посыпались одно за другим с огромной скоростью. Пока Андрей держал за руки одного, второй боевичок успел двинуть его по скуле. Окружающие попробовали остановить внезапно озверевших пьяных драчунов. Да какое там, их кулаки, едва сдерживаемые и до того, были пущены в ход с особой тщательностью.
Уже и непонятно было, откуда прилетел второй удар Андрею в скулу. И здесь произошло то самое страшное, чего я боялась. Андрей начал приходить в ярость.
Страх ли за меня и сестер, боль ли от ударов выпустили этого, изначального мужчину-бойца, живущего в любом земном грешном мужчине-человеке. Я знала этот его застланный пеленой гнева взгляд, когда ничто, кроме желания убить, не слышится разумом. В мгновение ока оба неудавшихся боевика лежали на земле, я же рванулась к мужу и повисла на его руках с криком: «Вспомни о сыне! Призови Бога! Остановись!»
Андрей удивленно взглянул на меня, как будто только что заметил. Я увидела, как слепая ярость испаряется, как сходит с лица гримаса ожесточения.
- Пойдемте, пойдемте отсюда, - торопили сестры, глядя, как раскачиваясь с земли начинают подниматься горе-противники.
«Живы, и слава Богу», - вертелось у меня у голове. Я-то раньше видела безудержную силу мужа, когда он в гневе…
Мы скорым шагом двинулись к ближайшей станции метро. Притихший Николай, как ни странно, покорно семенил рядом. Возможно, он понимал, что, останься он со своими, на его голову обрушится весь нереализованный гнев.
Впоследствии мы много говорили об этом походе на евангелизацию в ночлежку. Я бесконечно задавала один и тот же вопрос: «Что? Что мы должны делать, если нас бьют? Это не хамство или оскорбления, которые можно пропустить мимо ушей, это уже конкретная даже не опасность, а боль?»
И Андрей как-то буднично сказал: «Бежать. Бежать мы должны в этом случае... Так велел нам апостол Павел...»
В очередной раз мне открылась бесконечная мудрость Библии. Гордыня, которая у большинства из братьев и сестер уже усмирена, не мешает принять правильное решение.
При чужой агрессии, даже если ты во сто крат сильней… Нет, тем более, если ты во сто крат сильней, — нужно бежать. То есть использовать последний шанс выйти из конфликта без агрессии.
Но, если озверевший от собственной безнаказанности, ведомый грехом преследователь догонит, — тогда и людской, и Божий суд будут на стороне того, кто защищался. Особенно это важно в нашей стране, где доказать свою невиновность перед органами порой крайне нелегко.
Вот так мы и должны двигаться, постоянно держа перед глазами и в разуме наставления апостолов. Нет в них ничего незначительного или неважного. Первохристианские церкви насаждались в опасности, боли и крови. Каждое слово назидания – нам закон. Только исполняя его, мы сможем нести святое Евангелие до самого края земли.
