Deprecated: Function split() is deprecated in /home/mirtru/gazeta/content/index.php on line 221
От гностицизма к богословию / Интернет-газета «Мирт»
Главная / Статьи / Церковь / От гностицизма к богословию
От гностицизма к богословию
От гностицизма к богословию
17.04.2015
1783

К периоду первых веков по Рождеству Христову относится и другая [помимо освобождения от гонений со стороны государства] победа христианства, которая, однако, представляется не столь сокрушительной. Это победа над гностицизмом.

Разобраться в мешанине древних гностических взглядов — дело непростое. Что заставляло гностиков разрабатывать головоломные теории о демиургах, эманациях, сизигиях, плеромах, эонах и огдоадах?

Конечно, можно сказать, что гностицизм представляет собой попытку соединить христианство с языческой философией. Но такое объяснение похоже, скорее, на обыкновенный штамп, призванный огульно осудить и предать анафеме чуждое нам явление.

Чего, рассуждая по-человечески, добивались гностики? Сомнительно, что они простодушно думали: «А не соединить ли нам учение о Христе с язычеством?» В их трудах отчетливо просматривается, во-первых, намерение досконально разобраться в происхождении и устройстве духовного мира, то есть в вопросах, которые Бог нам явно не раскрывает, а во-вторых, желание оказаться хранителями мистического, тайного знания, которое выделяет его обладателя из общей человеческой массы и делает «посвященным», имеющим прямой доступ к Богу.

Но с евангельских позиций такое знание выступает как интеллектуальное и обрядовое бремя. Оно воспринималось гностиками как пропуск на небеса, однако явно мешало им пройти сквозь игольные уши Нового Завета туда, где практически ничего из накопленного уже не пригодится.

Остается только удивляться настойчивости, с которой гностики выдумывали новые заслоны на пути в Царство Небесное, когда еще не успела осесть пыль от разрушения старых и Сам Царь три года учил не обрядам и мистическим знаниям, силой которых мы получаем небесное гражданство, а тому, как обращаться с самыми обыкновенными земными ценностями, чтобы обладать небесными. Прежние и нынешние гностические попытки «возвысить» Его учение до уровня человеческой науки в конечном счете приводят не к формированию богословия, основанного на имеющемся у нас откровении, а к беспочвенным вымыслам о том, каким было бы небо, если бы его сотворил человек.

Принимая во внимание притчи и наставления Христа, в центре которых обычно находится призыв изменить существо собственного отношения к Богу, к себе и к окружающим, мы вряд ли можем переносить критерии спасения из области личных отношений с Христом в богословскую или обрядовую сферу. Писание не дает достаточно оснований полагать, что спасения лишатся те, чей ум окажется не в состоянии разобраться в деталях изощренных богословских дискуссий (и наоборот — что, например, догматы о Троице сами по себе гарантируют спасение).

Тем не менее Церковь просто вынуждена была противопоставить гностическому знанию самую величественную из доступных ей логических систем и позаимствовала для борьбы с гностицизмом сложившиеся в греческой философии представления и подходы. Однако при использовании этого весьма многообещающего способа осмыслить и закрепить христианскую истину появилась опасность смешать слово откровения с теми человеческими рассуждениями, которые весьма впечатляют своей ученостью, но при этом могут заслонить многословием и научной терминологией те простые евангельские постулаты, с которых начиналось и к которым должно было привести богословское рассуждение.

Мы неизбежно погрешим против истины, если будем подходить к Писанию как к научной работе, автор которой стремился во всех тонкостях охарактеризовать процесс сотворения неба, земли и человека. И мы можем прийти к точно таким же, гностического плана, ошибкам, если будем безоглядно сверяться с категориями и понятиями греческой философии, желая рассказать о тайнах Божьего бытия и разложить по полочкам процесс спасения.

Многие богословы понимали философию как дар Божий, готовящий к принятию Христа (иногда даже сама греческая философия рассматривалась как откровение, которое Бог специально предусмотрел для того, чтобы Его откровение было правильно понято). Однако сам факт использования философии в богословии неизбежно должен сопровождаться осознанием того, что выполняемое на основе греческой или любой другой философии переложение библейской мысли чревато погрешностями.

Философия — это система миропонимания, выработанная человеком, и она вовсе не обязана напрямую соответствовать категориям, понятиям, терминам Божьего откровения и явлениям небесной жизни.

Если гностики добавили к христианству чуждые ему и надуманные знания о духовной действительности, то богословие попыталось вписать христианскую веру в систему греческих философских категорий, вопросов и ответов, которые использовались при изложении человеческой мудрости. Однако у библейского знания уже существовала родная ему система категорий, которая была предложена Самим Богом в Ветхом Завете. В этой системе присутствовали такие категории, как пренебрежение волей Бога (грех), жертва за грех (искупление), верность Богу, праведность, спасение, закон, царь (господин) и т. д.

В это системе категорий единение с Христом обеспечивается не догматической, детально разработанной теорией спасения или впечатляющими обрядами, а принадлежностью к царственному священству. Священством Христа провозглашается основанное на принципе любви тождество священника и жертвы, и оно доступно каждому человеку, который согласится вслед за Христом принять на себя обе эти обязанности.

Исчерпав закон наказания за грех, Христос заменил систему судопроизводства. Если раньше на первый план отношений с Богом выходили грехи, то теперь отношения благодати соединили в каждом человеке закон, священника и жертву одновременно и мы получили свободу сами принимать решение о приносимых нами же самими жертвах и покаянии. Это уже не условные, отвлеченные приношения животных, прилагающиеся к перечню грехов в знак почтения Божьей святости, а посильные нам исправляющие наш или чужой грех дела любви.

Любые добавления или переиначивания этой системы удаляют человека от истины. Хотя апостол Павел и был наставлен в еврейской мудрости, он почел за лучшее «не знать ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого». Этого основания ему было достаточно для благовестия, которое пронизывалось осознанием небесной истины, но было близко всем слушателям именно потому, что в подавляющем большинстве случаев не выходило за рамки чисто земных и бытовых ситуаций. Умение Павла подвести человека к вечной жизни без философских обобщений и отвлеченных категорий было явно позаимствовано у Христа, и на нашу долю остается идти по непосредственно указанному пути, а не надеяться, как гностики, что недоговоренные тайны Писания помогут нам открыть обходную дорогу на небо или превознестись над окружающими.

Богословие — это изучение полученного от Бога откровения и закономерностей христианской жизни с помощью доступных человеку возможностей, но богословским знанием нельзя заменить христианского служения. На церковь действительно возлагается крайне важная задача — хранить истину неповрежденной, но эта истина хранится отнюдь не в форме логических понятий или образных преданий. Пилат, вопрошавший, что есть истина, и готовившийся получить в ответ очередную порцию человеческих умозаключений, так и не дождался того, чего ожидал.

Гностики приписывали теоретическому знанию исключительно высокую роль, но в христианстве роль богословия как знания об откровении никак не может подменять собой само откровение. Богословие по своему предназначению должно содействовать приближению людей к Богу, но от того, что оно одержало победу над системой гностического знания, границы его действия ничуть не расширились. Церковь получила возможность осознать, сколь большое значение могут сыграть философия и богословие в случае разногласий при теоретическом осмыслении христианской истины. Но, вместе с тем, безрезультатностью гностических устремлений был явлен предел, за который богословие выходить не может.

Да, многим из нас очень хотелось бы проникнуть в тайны земной или небесной духовной жизни, и мы часто задаемся вопросами, о которых в Писании сказано очень мало или вообще ничего не сказано. Наш разум стремится посредством изучения Божьего откровения логически вывести что-нибудь определенное о вещах, которые для нас просто закрыты. И вероятно, важнейший урок гностицизма состоит в том, что во всяком размышлении богословского или общехристианского характера мы должны спрашивать себя: достаточно ли у нас отпущенных Богом сведений, чтобы вынести обоснованное и однозначное суждение — или же мы находимся в плену человеческих фантазий и ставим вопросы, которые могут только посеять смуту в умах и разделить церковь.

К сожалению, надо признать, что далеко не все церковные дискуссии последующих веков отвечали этому критерию. Грань между откровением и учением о нем постепенно размывалась. Вопрос о возможностях богословского познания и о роли богословских разногласий стал решаться иерархическими способами, причем нередко учение об откровении довлело над принципами самого откровения, а в результате предложенный Богом путь познания истины и спасения вытеснялся человеческим познанием об этом пути и решался с позиции власти и силы.

Учитывая последующую превознесенность богословия, которое стали величать царицей наук, и помня, что логическое толкование и философское осмысление неоднократно оказывались в церковном сознании важнее межличностных отношений и могли заслонять или затуманивать в человеческом сердце образ и пример принесенной Христом жертвы, мы вполне можем сказать, что гордиев узел гностицизма был перерублен дамокловым мечом греческой философии и победа над гностическим знанием была одержана лишь наполовину, поскольку в результате богословское знание закрепилось в церкви на позициях, фактически позволивших ему ограничивать веру, действующую любовью.

 

Из сборника статей «Церковное бремя власти и традиции»
http://versussusrev.ucoz.ru/index/0-4

 

Тэги:   Писание   
Еще читать