"Кто не любит своего народа и кому не мил конкретный образ его, тот не может любить и человечество, тому не мил и конкретный образ человечества".
Н. Бердяев.
В последнее время евангельские христиане стали чаще поднимать и обсуждать вопрос своего места в современном российском обществе. Это происходит в публикациях, а также на заседаниях круглых столов, материалы которых, доступны в печати и в Интернете. Говорить о роли евангельских верующих в светском обществе важно. Никто с этим не спорит. Даже сама мысль о возможном «политическом богословии» может только приветствоваться в качестве идеи, которая может стимулировать ход дальнейшей дискуссии.
Однако, говоря о подобной «национальной идее» евангельского христианства, хотелось бы указать на то, что существует и другая сторона рассматриваемого предмета: в России религиозный вопрос часто становился политическим, что приводило наше общество к социальным катастрофам. Именно вопрос национальной идеи и религиозный вопрос в России к нашему величайшему несчастью стоят плечо к плечу. Все вместе это подготавливает почву для обсуждения такого понятия как «религиозный национализм». Если мы хотим предложить евангельское христианство под оберткой «национальной идеи» (как и политического богословия per se), можем ли мы все-таки спросить себя: припоминает ли нам история, что на протяжении многих столетий религиозный фактор сказывался весьма негативно на нашем обществе? Христианство, преподносимое в качестве политического «варианта», обречено на потерю соли, т. е. того, что делает христианство христианством. На это я и хотел бы обратить внимание уважаемых читателей.
Появление религиозного национализма и национализма как такового не обозначено строгими хронологическими рамками. После падения Константинополя на востоке и после ослабления подавляющего универсализма католической церкви страны Европы и в большей степени страны Восточной Европы глубже осознавать свою этническую идентичность. На западе вследствие Реформации и наступления эпохи Просвещения император, а потом короли были освобождены от божественных статуса и притязаний. Они уже рассматривались в качестве покровителей национальных церквей. Просвещение принесло секуляризацию общества, освобождая его от влияния церкви и навязываемых ею в прошлом церковного идеологического господства.
С одной стороны, оно избавило и евангельских христиан (последователей радикальной Реформации) от давления преобладающей в том или ином обществе церкви. Религиозные войны, которые прошлись по многим странам Европы, также сказались на появлении светского духа и в последующем гуманизма. Деизм в качестве альтернативы предложил естественную религию, освобожденную от догматов, которые производят только распри и войны между католиками и протестантами. Французская Революция также внесла свой вклад в появлении секулярного гуманизма. Это то, что происходило главным образом на западе.
Однако в восточной части Европы мы видим иную картину. После падения Царьграда (1453) московский государь стал рассматриваться как независимый «кесарь», который пришел на смену греческому императору. Подобные религиозно-националистские нотки возникают вследствие подписанной греками злосчастной флорентийской унии. Хотя переноса империи из Константинополя в Москву официально не произошло, московское государство и его цари часто рассматривались как единственные, Богом установленные покровители вселенского Православия.
Наше государство, однажды освободившись от влияния церкви, стало, тем не менее, в новое время вновь искать в церкви идеологию, которая, в свою очередь, придала бы нашей стране исключительный, сакральный характер. Определенно, это не есть что-то новое в церковной истории. Константин Великий использовал христианство для того, чтобы консолидировать граждан своей империи. Вряд ли он вдавался в суть христианской веры: по ходу устройства Первого Вселенского собора в Никее (325) он убивает свою жену Фаусту и сына Криспа, а также бывшего соратника по оружию Лициния, с которым он подписал эдикт о религиозной терпимости. Константин в конце жизни умирает арианином, несмотря на подписанное кредо в Никее.
Когда мы обращаем свое внимание на повествование о жизни Иисуса, мы обнаруживаем, что идея религиозного национализма была весьма распространена среди фарисеев, современников Христа. Для них это понятие нашло свое воплощение в таких знаках, как «храм, закон и обрезание». Именно против первых двух выступил Иисус и против последнего символа — апостол Павел.
Проблема фарисеев заключалась в том, что именно в храме и в Торе они видели символы, которые делали Израиль, как мессианскую нацию, самодостаточной, автономной от Бога. Обрезание для Павла было символом не просто возвращения к старому завету, который был отменен и потерял свою силу, но к религиозному национализму иудеев. Для фарисеев святость Бога, как и само понятие «Бог» стало принимать ограничивающее значение, теряя свою запредельность и универсальность. Бог уже не был на небесах. Он был в храме, порядок в котором соблюдали священники.
Слово Божье, с другой стороны, интерпретировалась уже группой религиозных и, в националистическом смысле слова, амбициозных фарисеев. Евреи забыли об универсальном характере своей религии (Иез. 17:22). Ведь Бог готовил эту нацию для того, чтобы она стала свидетельницей о Нем всем народам. Язычники для Израиля стали символом нечистоты и мерзости, они перестали быть объектом их миссионерского внимания.
В России мы начинаем видеть примерно такую же картину. Евреи воспринимаются в нашей стране как некие конкуренты, посягающие на избранность и исключительность русской нации. Странно будет услышать некоторым националистам, что, собственно, Иисус, да и апостолы, были все-таки евреями. Первая церковь в Иерусалиме была из евреев. Идея, что иудеи распяли Христа, а раз так, ответственны за Его смерть, умиляет своей несуразностью. А кто же оплакивал Христа на Его пути к Голгофе? Венгры что ли?
Сегодняшние знаки и символы, которые указывают на нашу национальную самодостаточность — это крещение и нательный крест. Принадлежность к господствующей, государственно-образующей идеологии является гарантом для общественного принятия. Имея подобные символы, человек без проблем и препон может стать членом государственных учреждений. Так религиозная идея переплетается с национальной.
Сам религиозный национализм заключается в той идее, что определенный народ особенно благословлен Богом и близок Ему. Например, в нашей стране часто культивируется мнение, что именно Россия является той страной, которая имеет подлинное мессианское сознание. Россияне — народ избранный, страждущий. Именно Россия является подлинно христианской страной, духоносной нацией, нацией страстотерпцев. Остальные народы — это народы богоборцы.
Причем, патриотизм сводится к обычной постыдной ксенофобии. Русская душа вскармливается ненавистью к другим народам-врагам, которые желают порабощения нашей нации, ее вымирания. А вот и парадокс. Евреи также могут по праву считаться народом-страдальцем. Однако наша страда пострадала, в отличие от Израиля, много больше от своих правителей, нежели от внешнего агрессора.
Религиозный национализм осуждался в нашей стране теми, чьи голоса, к сожалению, сегодня не совсем расслышаны. Такие русские мыслители как Н. Бердяев и Вл. Соловьев в своих философских произведениях и трактатах всячески осуждали это явление. Бердяев утверждает, что сама религиозная национальная идея (мессианизм) может быть двуликой и стать при неаккуратном рассмотрении ловушкой.
С одной стороны, мессианизм приводит к самоисключительности, которая возвышает одних и подавляет других. С другой стороны, национальная идея ведет к творческому служению ближним, т. е. другим народам. С помощью антитезисов Бердяев рассуждает о лике русской души: Россия самая нешовинистическая страна, но, с другой стороны, русские полны бахвальства. «Церковный национализм», — утверждает Бердяев, — «характерное русское явление… церковный национализм приводил к государственному порабощению церкви».
Такие православные богословы как Владимир Лосский, прот. Иоанн Мейендорф, прот. Александр Шмеман всячески осуждали проявления религиозного национализма (другое возможное экклесиологическое название этому явлению «филетизм»), когда интересы церкви отождествлялись с интересами мирского национализма.
Все эти богословы считали, что религиозный национализм является бедствием православия, предает кафоличность церкви, уничтожает ее соборность, что подразумевает то, что церковь «универсальна» по своей природе. Ведь она должна превосходить все национальные различия, не уничтожая их. Мейендорф называет религиозный национализм «экклесиологической ересью».
Еп. Каллист (Уэр) удрученно комментирует: «В каком смысле Православная церковь в самом деле “одна”, когда, например, в Северной Америке существуют по крайней мере девятнадцать разных православных “юрисдикций”, причем в одном Нью-Йорке не менее тринадцати епископов?» Смысл этого вопроса в том, что в одном городе на территории Православной церкви в Америке может быть только один епископ (согласно канонам). В то же самое время русские православные никогда не пойдут в греческий приход, а румыны — в сербский. Каждый основывает свою собственную национальную юрисдикцию. А это и предает кафоличность, универсальный характер православия.
В России же одним из самых известных поборников идей религиозного национализма является православный дьякон Андрей Кураев. В противовес упомянутым богословам в своих произведениях Кураев защищает идею, что Россия принадлежит к сотериологическому типу нации, в отличие от гедонической, западной цивилизации. Как кажется, Кураев не только старается возвысить христианство вообще, но именно Православие. И именно русское Православие.
Другой православный, мирянин А. Осипов, высказывается в том духе, что русские люди наиболее восприимчивы к правильной вере, т .е. к православной вере. Россия занимает, согласно Осипову, главное место в планах Бога. «Природа у славян», — считает он, — «наиболее соответствует восприятию христианства, а православие — истинное христианство. Христос рождается среди еврейского народа. А кто Он? Спаситель. Переводя на медицинский язык – величайший Врач. А куда приходит Он? ...Он пришел в самое больное место человечества» (Осипов верит, что это еврейский народ.). Далее он заключает: «И наоборот ...антихрист должен родиться в России, поскольку, в ней живет наиболее восприимчивый народ к правильному отношению к Богу…».
Осипов признается, что эта мысль ему наиболее близка. Очевидно, профессор духовной академии порывает со всеми теми православными богословами, которые защищают кафолический (соборный) аспект церкви. Если славяне являются наиболее «восприимчивыми» к истинной вере, то что мы скажем об африканцах? Например, о православных Эфиопии? Нет ли здесь крипто-расистских ноток?
Тут некоторые читатели могут возразить, что само чувство исключительности свойственно всем народам. Имея некоторый опыт работы с иностранными миссионерами в России, я соглашусь. На самом деле, некоторые корейские миссионеры считают, что именно Южная Корея занимает самое ключевое место в миссионерских планах Церкви. То же свойственно и американским христианам. Глядя на географию и размах их служения, думаю, можно заключить, что они имеют хотя бы право мечтать об этом. Однако нужно признать, что их чувство «исключительности» имеет творческий характер, который направлен на служение другим народам. Не станем давать оценку тому, насколько хорошо это у них получается. Это не входит в цель данной статьи. Однако мы можем только порадоваться тому факту, что их служение распространяется среди тех, кто никогда не слышал о благодати Иисуса Христа.
И все-таки, нужна ли евангельским христианам «национальная идея»? Возможно, нужна. Но порой этот вопрос формулируется чересчур пафосно, вычурно и двусмысленно. Это понятие подразумевает политический компонент. Однако христианство, как мне кажется, не может быть преподано в качестве политической идеи без ущерба, который может быть нанесен его главному составляющему. Навязывание христианских ценностей в качестве национальной идеи ни к чему хорошему не приводит. Об этом говорит нам история.
С другой стороны, так получилось исторически, что протестанты быстро развивались именно там, где государство сохраняло демократические устои. В этом смысле протестанты стоят за сохранение демократических свобод и являются союзниками любых либерально-демократических по своему духу реформ (когда соблюдаются права не только большинства, но и меньшинств). Можно задать вопрос о Китае и раннем христианстве, которое распространялось явно в недемократическом обществе. Тут нужно указать на другой фактор: государство не касалось внутренних дел Церкви, в целом относясь к нему нейтрально, хотя и преследовало ее. Языческое государство преследовало все конфессии. Но когда оно поддерживает одну, это приводит к ее неизбежному обмирщению.
Как кажется, идеология, тем более религиозная, может вызвать неприятие и разделение в нашем мульти-религиозном и мульти-этническом обществе. Конечно, можно сослаться на приносимую евангельскими христианами пользу в социальных сферах. Последнее может приветствоваться и мусульманами, но причем тут идеология? Твори добро одной рукой, пока вторая ничего об этом не подозревает…
Может ли идея того, что Христос есть Царь всей вселенной приветствоваться буддистами или мусульманами? Вряд ли они будут в восторге от этого, когда в СМИ будут популяризироваться «четыре духовных закона»…. Но это ведь суть Евангелия! А если она навязывается посредством государственных ресурсов и рычагов? Уверен, что это вызовет только отторжение и диссонанс в общественных правовых институтах. Проповедовать же евангельское христианство вне этой идеи означает проповедовать квази-евангельское христианство: пирог без начинки, хлеб без соли, украинский борщ без свеклы.
Во-вторых, ценности нации могут отстаиваться не только христианами. Подозреваю, что атеисты могут не меньше любить свою страну, как, впрочем, и агностики и язычники. Напомню, что ранняя церковь также рассматривалась с подозрением римскими языческими сановниками (как сегодня рассматриваются секретными службами баптисты и пятидесятники): благонадежные ли они граждане римского общества? Коли мы живем в России, мы должны найти общий язык со всеми, кто не придерживается с нами одних и тех же религиозных ценностей. Например, идеология и мировоззрение свидетелей Иеговы по большому счету мною не принимаются. Но обливать их грязью с помощью каких-либо ресурсов бесчестно. Их изучением, критикой и полемикой пусть занимаются богословы и религиоведы. Если есть нарушения закона — это дело соответственных государственных органов. Преследовать их тем более я не стану, во-первых, как христианин, а во-вторых, как гражданин и демократ.
Однажды на одной конференции один государственный чиновник упрекнул протестантов России в том, что они еще не были, как православные, искушены властью. Однако российский евангельский протестантизм сам по себе исключает какое-либо тесное сотрудничество с государством, когда последнее влезает в дела первого. Евангельские христиане в России были гонимы и, надеюсь, они никогда и ни при каких условиях не станут гонителями. Однако порой, как сетует Филипп Янси, евангельские христиане в Америке, например, ассоциируются с теми, кто борется с геями и лесбиянками, нежели с теми, кто искренне следует за Христом.
В-третьих, в политическом объеме подлинная библейская идеология явно не будет осуществима в нынешнем «Царстве». Тем более «государственными методами». Как видно из Писания, все начальства и власти, президенты ли или цари, сами по себе являются либо самозванцами, либо теми, кто принял власть от Бога на время и для какой-то цели (например, Кир). В книге пророка Даниила (2:31-46) мы видим, что все как царства, так и царствования в виде материалов, из которого состоит истукан, являются временными и следуют, сменяя друг друга в линейной временной последовательности.
Царства приходят и уходят, а народ Божий пребывает всегда. Другое дело, кто входит в народ Божий? Павел утверждает, что это все, кто разделяет веру во Христа (см. «дети Авраама, Гал. 3:7). Потом он добавляет, что во Христе нет ни иудея, ни язычника (Гал. 3:28). Собственно, все послание Галатам посвящено тому, чтобы христиане из иудеев и язычников превзошли все этнические границы и символы (обрезание) в своем служении Христу.
Сегодня протестанты и православные в России представляют собой два разных мировоззрения, представленные двумя полюсами (я уверен, мнимыми): «запад» и «восток». В дни реформаторов действовал принцип «cujus regio, ejus religio» — чья территория, того и вера. Католики по одну сторону, протестанты — по другую. Однако, сегодня протестанты и православные в России живут не только на одной территории, но в одном квартале и порой в одной семье. И парадоксально, а в большинстве случаев трагично: мы христиане обвиняем друг друга в служении двум политическим мировоззрениям, а не Богу.
В-четвертых, имеются некоторые сомнения, что понятие «русский евангелизм» уже стало самоочевидным. Очевидно, что нам еще требуется время, чтобы российское евангельское христианство осмыслило свое место в нашем обществе, которое пока рассматривает и интерпретирует его в конспиративном свете как агентов запада. Пока оно, насколько мы можем видеть, еще не самоопределилось в отношении многих вопросов: ни в теории, ни в практике.
С одной стороны, некоторые евангельские христиане не скрывают желание стать частью российского истеблишмента и страдают некоторой закомплексованностью перед православной церковью, «самой уважаемой и традиционной» христианской конфессией. Более того, евангельских христиан постоянно прессингуют секретные службы, наше существование буквально скрывается в СМИ! С другой стороны, большинство из нынешнего поколения евангельских христиан подозрительно относится к государственной власти и не желает идти с ней на серьезный и продуктивный диалог.
Российское евангельское христианство переживает переходный период. Из советского периода, испытав гонения, а затем смуту, мы переходим в новый период истории России, который претендует на то, чтобы быть демократичным. Нет уже никаких явных преследований. Если в ранней церкви во время гонений от христиан требовали публичного отречения от Христа, поклясться гением императора, нынешняя власть, в общем-то, относится и вовсе безразлично к наличию евангельского «электората».
Вообще, у многих баптистов в разговоре о политике начинают появляться симптомы легкой формы амнезии: при своей подозрительности к «грязной политике» они забывают пророка по имени Даниил, который был вторым человеком после своего царя в языческом обществе, т. е. министром внутренних дел. Воодушевит ли пример пророка Даниила евангельских христиан? Как всегда в истории, нас будут сопровождать две опасности: опасность искушения властью (не только политической) и опасность маргинализации, которая приходит вследствие интеллектуального одряхления. Понятно, что найти истинное «золотое» положение намного сложней.
И все-таки, что говорит Писание на тему национализма? В свете библейского откровения мы видим, что перед Господним троном однажды предстанут не церкви и даже не конфессии, а «многие народы» (Отк. 7:9). В искуплении идея этноса не только не исчезает, но приобретает более глубокий смысл (Отк. 22:2). Павел делает призыв, чтобы все народы восхваляли Бога (Рим. 15:11). В Откровении мы обнаруживаем, что все народы, племена, колена и языки предстают пред Богом. Не происходит никакого исчезновения идеи этноса.
В антропологической перспективе библейское откровение высоко ценит образ и подобие Бога — человека. Это подразумевает и то, что образ и подобие составляет множественность, богатство разнообразия в общении различных культур. Библия отрицает космополитизм (даже эсхатологический), который затушевывает личность с ее культурой, особенностями и ценностями. Человек есть часть земной природы и истории. Каждая нация по своему ценна в глазах Бога, и к каждому народу обращена одна и та же миссия: проповедь об Иисусе Христе.
Принимая к сведению тот факт, что ни национализм, ни космополитизм не являются идеями, которые можно поддержать в контексте библейского Откровения, мы, евангельские христиане, в своей миссии своему народу, как и другим народам, призваны ставить для себя внутреннюю задачу, творческую задачу обогащения нашей культуры. Как мы можем, как нация (нации), служить друг другу? Можем ли мы включать в наши церковные праздники и торжества какие-либо фольклорные элементы? Живопись? Искусство вообще? Храним ли мы бережно и помним ли наше национальное достояние, язык? Положительно отмечу проводимые в январе нынешнего года праздничные «Крещенские вечера», где христиане евангельских церквей Петербурга были свидетелями культурного праздника, в котором участвовали различные христианские оркестры, ансамбли и музыканты. Будем надеяться, что подобные культурные события подлинным образом выделяют наши национальные ценности и дарования для славы Господней и для назидания верующих.
Внешняя задача (пусть она будет названы хотя бы «политической») заключается в том, чтобы мы были и оставались солью (Мф. 5:13). Мы призваны «осолять» весь мир в своем служении народам. Действие соли должно распространяться не только на меня самого, но и на мою семью, мой народ и на другие нации. Это горизонтальная ответственность. Соль включает в себя не просто «филантропические» ценности — она есть что-то естественное для нас христиан. Мы есть соль. Ведь филантропия без любви к Богу и к ближнему ровным счетом ничего не значит (см. 1 Кор. 13:1-3). Мы можем назвать себя и свою церковь как угодно, сформулировать необыкновенную политическую идею, но если мир (как Россия, так и другие нации) не увидит в нас любви, они не смогут распознать в нас своих учеников. Иными словами, мы должны быть самими собой, т .е. поступать согласно своему званию (Еф. 4:1).
И, наконец, вера в Бога не может быть национализирована, как и надежда, милосердие и сострадание — великие благодетели христианства. Христос привлекает к Себе всех: и православных, и католиков и протестантов. И привлечет еще многих других.
