Всем хочется концепций
Не так давно один американский журнал, перефразируя известное новозаветное положение Мф. 18:20, не то с юмором, не то с горечью писал: "Где двое или трое собраны во имя Его, там жди заявлений, доктрин, концепций, манифестов". С этим трудно не согласиться, горестная тенденция отмечена верно. Казалось бы, христианам дана Библия, и в ней есть все, что нужно не только для спасения, но и для праведной, достойной жизни в этом мире.
Тем не менее документы всякого рода, в том числе и о социальном служении, все множатся, особенно в исторических церквах, как протестанты именуют церковь католическую и церковь православную. Особенно плодовиты по этой части оказались католики. "Католическая социальная концепция" считается самой разработанной, начало ей положила энциклика Льва XIII от 1891 г. Rerum novarum, где, в частности, говорилось: "Церковь не настолько озабочена духовными потребностями своих детей, чтобы пренебрегать их мирскими, земными интересами. Она хочет, например, освобождения неимущих от бедности и несчастий и улучшения их жизненных условий". Сорок лет спустя Пий XI в энциклике Quadrogesimo Anno подтвердил приверженность Ватикана социальной проблематике и пошел дальше, сказав о достоинстве труда: "Любой человек, исполняющий свой долг честно и с пользой, трудится для общего блага, идя по стопам Того, Кто, будучи Богом, предпочел быть плотником среди людей". Наибольшее развитие католическая социальная концепция получила на Втором Ватиканском соборе (1962-1965), в документах которого много говорилось о социальных аспектах деятельности верующих, об ответственности "всех пред всеми", в том числе владельцев собственности: "Право владеть частью земных благ, необходимых каждому человеку и его семье, принадлежит всем. По самой природе частной собственности присуще социальное измерение, вытекающее из общего предназначения земных благ". Эти положения получили дальнейшее развитие в последующих энцикликах Павла VI и Иоанна Павла II.
Документы принесли несомненную пользу, и многие православные авторы не раз писали, что и РПЦ должна обзавестись своей социальной доктриной, чтобы "все было как у людей" (в данном случае католиков). И вот двухсотстраничные "Основы" увидели свет, были торжественно приняты и получили широкий резонанс.
Конечно, документы такого рода можно рассматривать как развитие библейских заповедей служения ближнему, но остается вопрос: эти многостраничные труды углубляют заповеди или отгораживают от них? Чтобы только познакомиться с многотомными трудами Второго Ватиканского собора или юбилейного Архиерейского собора РПЦ, нужно немало времени и сил — останутся ли они на усвоение и выполнение предписаний Библии? И нуждаются ли эти предписания в таком детальном истолковании?
У баптистов России никакой социальной доктрины нет (если не считать нескольких положений о семье и государстве в вероисповедании, принятом евангельскими христианами-баптистами России в 1985 г.). И тем не менее общепризнано, что как раз с социальными вопросами все протестантские (в том числе баптистские) церкви справляются лучше других. Это в протестантских странах забота о ближнем, в первую очередь, о тех, кто особенно в ней нуждается (больных, престарелых, инвалидах), поставлена так, что, скажем, старики сами предпочитают идти в дома для престарелых, а в больницах никто не остается без ухода.
Это в протестантских странах верующие считают нужным какую-то часть своего времени посвящать непосредственному служению ближнему везде, где в том есть надобность: в тех же домах для престарелых, больницах, тюрьмах. И в этих учреждениях существует очередь желающих помочь страждущим. Кто знает, может, и в нашей стране настанет время, когда людей, ищущих выборной должности, будут спрашивать не только о программах и платформах, но и задавать такие вопросы: "А в какой больнице, в каком доме для престарелых ты выполняешь заповедь служения ближнему? И сколько часов в неделю, в месяц проводишь там?" Пока же все учреждения такого рода — наш национальный позор.
Добрые дела протестанты делают лучше других, не имея никаких социальных доктрин. Пожалуй, стоит припомнить старое, насчитывающее уже несколько веков деление христиан на "людей церкви" (приверженцев исторических церквей) и "людей Евангелия". Первые следуют предписаниям своей церкви, вторые — непосредственно Евангелия. Первым, возможно, и в самом деле нужны детальные разъяснения и предписания от своих церквей, вторые обходятся примером Христа, духом и буквой Нового Завета, собственным здравым смыслом. И это дает прекрасные результаты: именно в протестантских странах практическая забота обо всех ущербных воспринимается как необходимый признак цивилизованности, а не рассуждения о необходимости такой заботы.
Сам Спаситель сказал: "Алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: "Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? Когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? Когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: "истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне" (Мф. 25:35-40). При столь ясном указании нужны ли социальные доктрины?
Если кому-то нужны — в добрый час, но можно, как видим, обойтись без них. Вообще же обыкновение создавать такого рода документы пошло, как представляется, от немцев. Во второй половине XIX века немецкая интеллектуальная традиция почти безраздельно господствовала в мире. Именно в Германии были созданы партии, которым, по немецкому обыкновению, надо было иметь развернутые программы с философской, идеологической, политической, социальной и т. д. частями. Это отразилось и на российских партиях, в том числе на коммунистической. Да и сейчас многие партии у нас считают неприличным не иметь собственной развернутой программы.
Между тем она вовсе не обязательна, мир знает и так называемые issue parties, то есть партии, созданные для выполнения конкретной цели, например, для победы на выборах. Им нужно провести выборную кампанию, победить, а там сохранить костяк аппарата для проведения следующей кампании. И все. И эти партии вполне обходятся без программ, разве что хлесткий лозунг придумают. Обстоятельные "мировоззренческие" партии изрядно надоели и в России, реакцией против них можно считать, например, создание партии любителей пива (в начале века наши юмористы предлагали создать партию содействия лунному затмению).
Не случайно энциклика Rerum novarum была принята как раз в конце прошлого века, когда в моде были тяжеловесные немецкие интеллектуальные конструкции, когда социал-демократические партии бросали вызов установившемуся порядку. Принятие церквами документов такого рода и тогда, и сейчас можно рассматривать как вторжение мира в дела церковные, как уступку ему, как стремление записаться в "совопросники века сего" (1 Кор. 1:20), как стремление церквей уподобиться партиям. Конечно, большой беды в принятии всякого рода доктрин и концепций тоже нет. Если "люди церкви" считают, что они нужны, то это их право.
Однако в России надо учитывать еще одно обстоятельство. Общепризнано, что наша культура логоцентрична, сосредоточена на "слове", а ее высшим выражением является литература. Сосредоточенность, "зацикленность" на слове нередко приводит к тому, что мир слов и идей получает самодовлеющее значение и может никак не соотноситься с реальным миром. У нас совершенно искренне пели: "Я другой такой страны не знаю /Где так вольно дышит человек", — как бы не замечая опутывавшей страну колючей проволоки. В сфере религиозной у нас много говорили и говорят о соборности, но ее очень мало в реальной жизни. Еще В. С. Соловьев отмечал, что "Склонность к розни и междоусобиям, неспособность к единству, порядку и организации были всегда, как известно, отличительным свойством славянского племени" (В. С. Соловьев. Сочинения в двух томах. М., 1989, т. 1, с. 285), и тем не менее именно у нас из символа веры (где слово "кафолическая" было переведено как "соборная") вычитали "соборность", тогда как другие православные "в символе ничего не читают о соборном начале" (там же, с. 322).
Что касается социальной доктрины, то это, так сказать, меню, которое может не иметь никакого отношения к реально подаваемым блюдам: и повара могут оказаться не те, и исходного продукта может не сыскаться. Но в логоцентричной России даже в голодные годы больше всего любили самозабвенно препираться как раз о "меню", предлагая одно изысканней другого. И не особенно заботились о том, что на самом деле подается на стол — лишь бы было о чем порассуждать. А указания на несоответствие меню подаваемым кушаньям всегда воспринимали как заземленность и бескрылость. У нас часто главное — было бы о чем поговорить, а там можно, как обычно, ограничиться подаянием нищим у церкви, без которого, конечно, тоже нельзя, но помимо которого должно быть еще подлинное служение ближнему.
Продолжение следует
