Русский народ переживает величайший кризис в своей духовной, государственной и общественной жизни. Перестраиваются исконные формы его быта, его вековечных верований, преданий и обычаев. Высшее проявление его духовного творчества в настоящую ответственную минуту сосредоточивается в Церковном Соборе. Общим разумом Церкви взвешиваются и устанавливаются устои будущего духовного уклада русской народной жизни, определяются главные линии духовного миросозерцания и вдохновения народа.

Было бы непозволительно думать, что Церковный Собор обойдет своим вниманием первоисточник высшего созерцания и проникновения в строительство духовной жизни народа — Святую Библию. Не только отражение Божественного Откровения в виде церковного Предания, соборных канонов, но и само Священное Писание не может не войти в круг предметов обсуждения Собора. Как бы ни были практически пригодны для церковного строительства нашей Церкви уже вылившиеся в историческую форму отражения Божественного Откровения, все-таки это только замена, посильное воспроизведение, а не первоисточник христианского сознания. И непосредственная правда надежнее всего будет почерпаться из первоисточника, а не его отражения.

Пред Русскою Церковью по отношению к Библии стоит масса непорешенных вопросов. Серьезно эти вопросы у нас церковным сознанием, можно сказать, не ставились никогда: они решались, в неотложных случаях, случайно, не по существу и досконально, а по несчастной русской привычке — кое-как. Церковь от этих вопросов отмахивалась, решать их за нее приходилось частным лицам или частным установлениям, и их решение путем долговременного бытования приобретало значение будто бы узаконенной русской церковной практики.

Одним из создавшихся таким путем предубеждений по отношению к Библии была боязнь Библии, опасение, чтобы близкое, непосредственное знакомство с Библиею не повредило чистоте веры, даже существованию самой веры и сохранению рассудка у читателей Библии. Предрассудок нелепый, но он имеет самые ужасные, гибельные последствия: Библию народ не читает, в народе она почти неизвестна; та незначительная степень распространения Библии в народе, какую можно установить, то есть преимущественно распространение Евангелия и Псалтири, зависит не от специально к тому направленного доброго намерения или распоряжения Церкви, а независимо от такого намерения, под влиянием церковного устава и по почину сторонних для Церкви учреждений и отдельных лиц. Даже самый перевод Библии на доступный пониманию народа русский язык появился по настоянию и почину не Церкви, а независимых от нее двигателей.

В настоящее время Церковь не может отказаться от своих попечений о приближении к народному сознанию Вечной Книги, не может потому, что она сама нуждается в наилучшем изъяснении своего бытия, в изыскании наилучших духовно-просветительных средств, которые самым тесным образом связаны с Библией. Разумеется, теперь совершенно отпадает мысль о несвоевременности приближения к народу Библии, в виду будто бы опасности ее для чистоты народных верований или, как выставлялось в недалеком прошлом, в виду возможности коренного колебания общественных и государственных основ от знакомства с широтой библейского кругозора. Народу стало доступно теперь такое море самых разнообразных воззрений, заманчивых теорий и намеренных обманов, что расширение его кругозора глубиною библейского созерцания может иметь только оздоровляющее влияние. Народу все позволено — было бы невозможно не давать ему в руки книгу Вечного Слова.

Нашей церковной власти по отношению к Библии нужно решить три главных задачи: первая — элементарная: распространение Библии среди русского народа в возможно широкой степени, вторая — определение объема или состава славянской и русской Библии и третья — пересмотр текстов или переводов Библии.

Для распространения Библии наша церковная власть не имеет особого живого и ответственного органа. Главными организованными распространителями Библии являются в России три общества, существующих вне связи с церковною властью, из них одно британское, другое немецкое, лютеранское. Непосредственная деятельность власти в деле направления Библии в народ проявляется в механической работе синодального типографского станка, пускающего в ход время от времени библейский стереотип, и в малоподвижной деятельности двух синодальных лавок в двух столицах.

Нельзя не сказать, что для столь важного и ответственного дела, как христианизация общества через введение в него Слова Божия, такая деятельность церковной власти очень недостаточна. И это тем более, что дело это само по себе всегда приносит чистый доход, а кроме того, Синодом унаследовано было в 1826 году, после закрытия Библейского общества, более двух миллионов рублей, имевших прямым назначением распространение и усовершение текста Библии.

Потребность в авторитетном определении объема или состава Библии вызывается тем обстоятельством, что наша русская церковная практика в этом вопросе совершенно неустойчива: Библия издается у нас в составе канонических и неканонических книг, но изредка выпускаются издания и с одними только каноническими книгами, без книг неканонических (издания 1882 года «для учащихся», 1907 года в одну восьмую листа, и ныне печатающееся).

Каков подлинный взгляд Русской Церкви на этот предмет? Сближение книг неканонических с каноническими в одном составе расширяет объем Богопреданного Откровения, становится на точку зрения католической церкви, как это сделано уже в Послании восточных патриархов, и порывает связь с древней практикой нашей Русской Церкви. До вмешательства католиков в обработку нашей славянской Библии в конце XV века наша Библия в своем составе содержала только канонические книги; под влиянием всегда мощного первого почина, произведенного рукою доминиканца Вениамина, наша Библия с 1499 года внесла в свой состав и неканонические книги.

У католиков на Тридентском соборе это присоединение к канону нескольких новых, ранее неизвестных канону, книг было под осторожным обозначением второканонических книг. У нас не введено для нового привноса такого обозначения: в русских изданиях славянской и русской Библии неканонические книги прямо присоединяются к каноническим, чем ясно уравнивается их значение с книгами древнего канона. И в практике нашей Церкви доказательства из неканонических писаний нередко становятся наряду и вместо доводов из канонического Писания. Нашей высшей церковной власти, в лице Всероссийского Церковного Собора, неотложно предстоит высказаться об объеме источника нашего православного исповедания — Святой Библии — и тем внести определенность во взгляд Православия на одну из существенных основ своей жизни.

Пересмотр текстов славянской и русской Библии представляется необходимым и по научным, и по практическим соображениям. Главным образом, давно уже чувствуется и высказывается потребность практическая — именно устранение неясности или темноты церковного, славянского текста, в особенности Псалтири, хотя нуждается в этом отношении в проверке и новозаветный евангельский текст. Темнота перевода заслоняет смысл священных книг и тем существенно мешает их надлежащему влиянию на ум и совесть народа.

Отговорки, обычно представляемые, что неясный текст может проясниться чрез толкование или особое изучение, по существу несостоятельны: пусть текст остается прикрытым особою завесою, где он выражает действительно прикровенные тайны Божии, но нет надобности сохранять неясность в обычных вполне доступных пониманию местах, темных только в силу устарелости языка, неудачности перевода или просто вследствие засоренности его случайными наслоениями, успевшими за давностью лет принять характер священного тумана. Священный текст, как документ высочайшей важности для каждой пытливой души, должен быть доведен до самой полной ясности, насколько это доступно человеческим силам.

Последний пересмотр Славянской Библии сделан был в 1751 году. После того потребность в новой ревизии сознана и требуется давно, и это раскрыто в значительной литературе. Одновременно с таким рядовым пересмотром славянского текста в авторитетном решении нуждается вопрос о типе перевода богослужебных библейских чтений, что неоднократно в последнее время восходило на рассмотрение Святейшего Синода и находило в нем уклончивое решение.

Дело здесь в следующем. Первоначально церковные библейские чтения (паримии) в славянских богослужебных книгах были несходны с текстом полной славянской Библии, потому что по переводу они принадлежали другой руке и основывались на другом оригинале, сравнительно с полным переводом славянской Библии. Богослужебный перевод был сделан раньше, чем перевод полной Библии, принадлежал руке святого первоучителя Кирилла, и это вполне оправдывало его исключительный авторитет и сохраняло ему неприкосновенное место сравнительно с другими небогослужебными текстами.

Так продолжалось дело до московского издания Библии 1663 года. После этого издания все Триоди приспособляют паримийные чтения к изданию Библии 1663 года. В 1748 году Святейший Синод заметил разницу между паримийными чтениями и полным библейским текстом, но не получил объяснения этого различия и в 1769 году постановил текст Триоди согласовать с текстом исправленной Елизаветинской Библии. Таким определением Святейший Синод похоронил окончательно исконный церковный текст в пользу более нового и менее авторитетного полного текста.

В 1908 и 1909 годах пред Синодом комиссия по исправлению богослужебных книг ставила вопрос, не следует ли возвратить в «Постную Триодь прежнюю богослужебную редакцию паримийного текста», и оба раза Святейший Синод, «не касаясь пока общего вопроса о сравнительном достоинстве библейского текста синодального и находящегося в богослужебных книгах», предлагал комиссии ограничиться исправлением библейского богослужебного текста так, как он есть.

Таким образом, случайное, основанное на непонимании определение Святейшего Синода 1769 года через 140 лет было авторитетно закреплено Синодом, как имеющее за себя силу почтенной давности. Конечно, это не есть деловое исчерпывающее решение, и Всероссийскому Церковному Собору предстоит указать, следует ли в богослужебных библейских чтениях восстановить 1000-летний текст святого первоучителя Кирилла или же следует отдать предпочтение пред ним безличному тексту другой руки, приобретшему путем печатного станка в XVII и XVIII веках право преимущественного распространения.

Наравне со славянским текстом Библии пред высшею церковною властью стоит непочатая еще задача привести в надлежащее соответствие с требованиями времени русский Синодальный перевод Библии. Этот перевод завершен, правда, недавно — всего в 1875 году, но на нем вполне отразились все особенности не любимого детища, а пасынка духовного ведомства, и он неотложно требует пересмотра или, еще лучше, — полной замены.

Его состав или объем грешит тем же свойством следования католическому канону, что наблюдается и в славянской Библии. Его оригинал не выдержан: то он передает еврейский оригинал, то греческий текст LХХ, то латинский текст, — словом, в этом переводе сделано все, чтобы лишить его характера целостности, однородности.

Правда, эти свойства незаметны для рядового благочестивого читателя. Гораздо существеннее его литературная отсталость. Язык этого перевода тяжелый, устарелый, искусственно сближенный со славянским, отстал от общелитературного языка на целый век: это совершенно недопустимый в литературе язык еще допушкинского времени, не скрашенный притом ни полетом вдохновения, ни художественностью текста. Чтобы выразить в переводе уважение к высоте оригинала, чтобы поставить перевод на уровень литературных требований и доставить ему соответственное влияние, нужно дать не отсталый ремесленный, а художественный, творческий перевод, притом с постоянным попечением о его усовершении. Ценности национального и общецерковного значения требуют к себе самого бережного и постоянного внимательного отношения.

Мы отнюдь не думаем перечислять всю область вопросов, касающихся нашей славянской и русской Библии; мы почитаем долгом остановиться только на тех из них, которые имеют неотложное практическое значение и требуют решения для надлежащего воздействия Библии на свойственном ей пути — проникновения и оживления души народа. Верим, что вместе с этим лучше наладятся и разрешатся и другие, например, научные задачи относительно Библии. Не может быть значительного научного движения в деле изучения Библии, если эта Библия далека от народа, если жизнь не проверяется и не стучит в сокровищницу подлинного Слова Божия, если Библия не занимает и не возбуждает народного сознания.

Обидно для национального чувства признание, что наша Церковь была холодна к первоисточнику божественной истины, что Святая Русь не любила и не любит Библии. И теперь, на повороте истории к самостоятельному устроению Церковью своих исходных путей, в период величайшего перелома в душе народной, на основании опыта истории и наблюдения ближайшего времени, было бы невозможно не вспомнить, что нам неотложно нужно обратиться к источнику Вечных Глаголов — и прежде всего облобызать и поставить их пред собою в подобающей им чистоте и убранстве, а затем пригласить к ним всех жаждущих беспримесной вечной правды.

Всероссийский Церковный Собор сделал бы свое великое дело, если бы принял меры к усовершению текста славянской и русской Библии, решил всегда отклоняемые церковной властью вопросы о составе Библии, о надлежащем виде богослужебных библейских чтений, а также — главным образом — издал постановление об обязательном чтении верующими Библии, как это сделано, например, об обязательности для верующих частной и общественной молитвы, соблюдении постов и праздников.

История славянской Библии показывает, что Библия у южных славян и у нас, на Руси, никогда не запрещалась, но вместе с тем никогда не имела боевой роли, не составляла предмета чаяний и исканий народа, не испытывала резких переживаний в своей судьбе, была скорее предметом благоговейного почитания, чем непосредственным источником благоговейного действования. Русский народ в своей истории никогда не страдал за Библию; история помнит преследование народа за двуперстие, но переживаний за Библию в ее памяти не сохранилось.

По-видимому, такая бесцветность судьбы нашей Библии объясняется тем, что для народа она заменялась младенческой пищей — толкованиями и церковными назидательными сказаниями и поучениями (Палея, Пролог, Жития святых), так что народ освобождался от самостоятельного проникновения в первоисточник божественной истины. Но история знает моменты, когда малозаметное течение жизни Библии сменялось значительным движением в ней. Эти моменты стояли в связи и даже вызывались особыми историческими подъемами или кризисами в государственной, церковной или общекультурной жизни славянских народов и нашей русской.

Общие подъемы жизненных сил народов, как общее правило, всегда сопровождались соответственною повышенною деятельностью в области уяснения и проникновения в творческую силу Библии.

Самое зарождение Библии на славянском языке при Кирилле и Мефодии совпало и стояло в связи с выступлением славянского народа на историческое поле действования, с культурным самоопределением народа в области мировой тогда византийской культуры. Начальный перевод Библии определил бесповоротно восточное русло культурной жизни южных и восточных славян, положил начало литературному языку и всему духовному укладу православного славянства. Он стал единственным непререкаемым историческим стягом этой части славян.

В XIV веке народные устои балканских славян под ударами османов закачались, и народное сознание ищет опору для своих нравственных и физических сил во внимательном допросе своей судьбы в словах Вечной Книги: появляется пересмотр Библии в Болгарии, потом в Сербии, создается вокруг Библии целое умственное движение, имевшее целью поддержать упавший дух и силу гибнущего народа. После этого последнего напряжения самостоятельные царства болгар и сербов были погребены под ударами турок, а вместе с тем мы не видим после этого ни одного следа самостоятельных библейских занятий у болгар и сербов.

У нас на Руси громадный подъем сил после крушения новгородской вольности и при борьбе новгородцев с еретиками жидовствующими вызвал в 1499 году создание полного свода Геннадиевской Библии. Усиленная борьба наших юго-западных братств и отдельных ревнителей веры с натиском социнианства в XVI веке вызвала знаменитое издание Острожской Библии 1581 года.

На Москве, до расцвета Московского царства и патриаршества в половине XVII века, не было речи о какой-нибудь деятельности в области Библии. Возвышение царского могущества и русского патриархата в половине XVII века вызвали как естественное следствие потребность в идейном завершении этой государственной и церковной полноты в виде усвоения Московскому царству полного издания Библии. Замысел об этом московском издании 1663 года относится к 1649 году, времени издания свода юридического правосознания тогдашнего государства, то есть Соборного Уложения. Правда и мир, по этому замыслу, должны были одновременно встретиться и облобызаться.

Мысль о последней по времени и самой серьезной справе Елизаветинской Библии 1751 года была подана гениальным Петром в 1712 году. Проверенная и доступная народу Библия, по замыслу Преобразователя, должна была вдохнуть душу высшего озарения в его государственные и общественные преобразования. Библия и вызывалась, и оправдывалась потребностью создать соответствующую нравственную атмосферу для великих перемен в народной жизни. Она не поспела к освещению этих народных преобразований, замедлилась выходом, но это случилось не по вине Преобразователя.

Если голос истории не пустой звук, то наши надежды на разрешение назревших в нашей Церкви вопросов относительно Библии на Всероссийском Церковном Соборе не могут остаться напрасными. Высшее напряжение церковных сил, направленное на капитальное переустройство Русской Церкви в годину величайшей государственной и общественной разрухи, не использовало бы всех доступных ему средств для своего творчества, если бы оставило без надлежащего внимания основной источник своего озарения и духовного воспитания народа. Вершина церковного сознания и воли в ответственный момент своей деятельности приникает своими устами к источнику вечной жизни и вознесет его на ту высоту, какая ему подобает.

 

Статья впервые напечатана в 1917 г. в Петрограде, в Синодальной типографии

 

Текст предоставлен Российским Библейским обществом

www.biblia.ru