Так получалось, что Иван Иванович и Иван (его иногда называли Иван Второй) всегда проповедовали в один день. Иногда получалось, что первым за кафедру становился Иван Иванович, иногда наоборот он был вторым, но, так или иначе, их проповеди шли друг за другом.

Это были совершенно непохожие друг на друга люди. Возможно, это не очень хорошо и благочестиво, но у некоторых прихожан даже появлялась на лице улыбка, едва они видели эту пару. Иван Иванович Кузин был человеком маленького роста и чрезвычайно круглым. То есть даже мало сказать, что он весь был шарообразной формы, но и каждая часть его тела была какой-то округлой. У него были круглые щеки, крупный круглый нос, круглые толстые кулачки, круглые глаза.

Иван Никитин, наоборот, был очень высокого роста и прямо-таки необыкновенной худобы. Он сутулился, видимо, потому, что с трудом вписывался почти во все двери и проемы, а когда входил куда-нибудь, всегда пригибал голову, даже когда проем был очень высоким и в этом не было никакой необходимости.

Иван Иванович каждый раз, прежде чем начать проповедь, совершал некую обязательную процедуру, которая занимала 2-3 минуты. Иван же буквально взбегал на место проповедника и сразу же начинал проповедовать.

В этот раз первым был Иван Иванович. Взобравшись на возвышение за кафедрой, он немного постоял, отдышался, снял очки и не спеша протер их носовым платком. Затем он громко высморкался, после чего неторопливо сложил платок и убрал его в карман брюк. Эту процедуру с очками и сморканием он повторял каждый раз, и каждый раз в зале воцарялась тишина.

Проповедовал Иван Иванович всегда очень душевно и то и дело обращался к людям в зале со словами «дорогая душа». При этом часто слезы появлялись у него на глазах и тогда он вновь доставал платок и вновь возникала пауза, которая, впрочем, никого не тяготила. Его проповеди очень воодушевляли многих старожилов. Не только от проповедей, но и от самого Ивана Ивановича веяло чем-то очень уютным и домашним.

В этот раз он говорил как-то особенно душевно, и многие бабушки в рядах, которые были самыми преданными его слушателями, как всегда утвердительно кивали головами, вытирая слезы. В конце проповеди он призвал бодриться и трезвиться, чтобы нам не стать жертвами рогатого дьявола (так он почему-то называл телевизор). Собственно и проповедь вся была посвящена телевидению, которое, по словам Ивана Ивановича, «вытягивало из нас дух».

Он говорил, что издревле праведники видели видения, которые были по сути созерцанием духов. Сегодня же, по мнению Ивана Ивановича, в самые что ни на есть последние времена люди уже не могут видеть духовное и потому видят только материальное, так как в телевизоре более всего показывают людей, то есть мир телесный. Иван Иванович считал, что и название ТЕЛЕвидение происходит от ТЕЛОвидения и это есть нечто противоположное созерцанию духовного, а не телесного мира.

Тема, конечно, была непростая. Но Иван Иванович сумел убедительно показать и доказать всю актуальность на примере одного знакомого, который сначала посещал богослужения и даже пел в церковном хоре, а потом в его семью вошел «рогатый дьявол» и все пошло прахом.

Иван проповедовал в этот день после Ивана Ивановича. Взбежав на привычное место проповедника, он ловким жестом открыл Библию и переложил ее в левую руку.

Об этой Библии стоит сказать особо. Мало кто из верующих мог позволить себе иметь такую Библию, какая была у Ивана. Да и не продавалась она нигде. Так получилось, что он провел целый месяц где-то за границей, где обучался на специальных курсах проповедников. Именно там ему, как выпускнику, подарили эту красивую, с крупным шрифтом в кожаном переплете Библию.

Некоторые стихи там были выделены разными цветами, а в конце были красивые карты Израиля. Сбоку эта Библию выглядела совсем уж роскошной, так как страницы с торца были позолоченными. Единственное неудобство было в том, что эта Библия была на английском языке, а Иван английский хотя и понимал немного, но не в такой степени, чтобы свободно читать. Тем не менее, он всегда выходил на проповедь именно с этой Библией, а между страниц просто вкладывал листки, где от руки были переписаны нужные библейские места уже на русском.

Иван тоже был очень эмоциональный проповедник, но плачущим его на кафедре, пожалуй, никто не видел. В этот раз он тоже говорил очень эмоционально. Он никогда не клал Библию на специальную подставку и держал ее в левой руке. При этом при попадании света под определенным углом на золоченый краешек книги по залу прыгали «зайчики». Правую же руку он всегда опускал в карман пиджака и зачем-то перебирал там мелочь. Трудно сказать, почему он так делал, – то ли увидел где-то, то ли сам придумал, то ли просто такая была привычка? Правда, в обыденной жизни вроде бы такой привычки за ним никто не замечал, но, стоя за кафедрой, он всегда позвякивал мелочью в кармане, которую словно специально каждый раз насыпал в карман пиджака.

Надо сказать, что многие пожилые прихожане поначалу с трудом воспринимали проповеди Ивана Второго. После возвращения из своей поездки, он тут же стал проповедовать так, что многим было сложно уловить смысл произносимых им слов (герменевтика, двойное предопределение, сотериология и так далее).

В этот день он говорил особенно вдохновенно. Предложив прихожанам и прихожанкам не лениться и посвящать больше времени изучению Библии именно в греческом оригинале, он сразу предупредил, что ссылки на преклонный возраст и слабую память недопустимы. Надо трудиться и тогда для верующих не будет ничего невозможного, и, он верит, однажды вся община и даже самая пожилая сестра Ольга Ивановна, которой было уже 90 лет, будет читать греческий оригинал и свободно ориентироваться во всех богословских направлениях.

Хотя многим пожилым прихожанам было совершенно непонятно, как и когда им следует засесть за учебники, но они все равно очень любили проповеди Ивана, в глубине сердца радуясь, что и в их общине есть хоть и молодой, но уже такой мудрый брат.

В этот раз Иван говорил о миллентаризме. Говорил много, ярко, живо. Когда же он привел цитату какого-то немецкого теолога, а потом, позвякивая монетками в пиджаке, разбил его доводы в пух и прах, многие прихожане лишь умиленно покачивали головами: откуда что берется? Вот наш ведь брат, а профессоров на чистую воду выводить не боится!

Лишь Антонина Ниловна, церковная поэтесса (с ней мы еще познакомимся поближе) не очень поняла - о чем собственно шла речь. После собрания подойти к Ивану она постеснялась (уж очень не хотелось прослыть невеждой в его глазах). Она подошла к Ивану Ивановичу, но попросить объяснить, о чем была проповедь, было тоже как-то неловко и она решила задать наводящий вопрос.

- Иван Иванович, не поможете ли мне разобраться, в чем же была основная ошибка этого немецкого профессора, о котором говорил Иван?

- Дорогая душа! Это сложный вопрос, но объясню саму суть. Иван говорил о милитаристах. Наш народ всегда выступал за мир. Да и в Евангелии мы читаем о том, что надо быть миротворцем. Поэтому, что может общего быть у нас с милитаристами, пусть они и трижды профессора! Мы за мир, возлюбленная душа!

Антонина Ниловна сердечно поблагодарила Ивана Ивановича и пошла домой, подумав, что действительно хватит лениться и пора садиться за учебники.