Deprecated: Function split() is deprecated in /home/mirtru/gazeta/content/index.php on line 221
Жертвоприношение / Интернет-газета «Мирт»
Главная / Статьи / Творчество / Жертвоприношение
Жертвоприношение
Жертвоприношение
05.06.2015
1894

Легкой походкой он вошел в комнату — высокий, стройный, в распахнутой черной кожанке. Рубашка морской волны, такой же цвет глаз, умных и не по-старчески зорких. Волосы, довольно еще густые, аккуратно зачесаны назад; седина не пегая, а с золотистым оттенком.

Приезд «киношников» из Москвы не удивил его и не польстил. Он давно привык к подобным визитам, не любил только легкомысленной, по его мнению, одежды и украшений, мог запросто отчитать женщину в брюках или в крупной бижутерии.

Наташа знала об этом и заранее продумала свой наряд: длинная юбка, летняя блузка с рукавами по локоть... Даже от косметики в тот день она отказалась. Нику велела надеть брюки вместо любимых бежевых бриджиков, из которых он не вылезал половину лета.

Они выехали из Москвы ранним утром и в двенадцатом часу прибыли в этот городок — райцентр в соседней области. Всю дорогу Наташа просвещала Ника о цели их путешествия:

— Понимаешь, в их мире он человек-легенда. До нас уже многие его снимали... Но мы должны сделать это... уникально, как никто другой!

Перед тем как отправиться на встречу, она просмотрела о нем все фильмы и ролики, профессиональные и любительские, — начиная с самого первого, снятого (страшно сказать) пятьдесят лет назад. Таинственный, черно-белый мир, запечатленный скрытой камерой, сквозь ветви деревьев, с высоты каких-то чердаков, камерой, заглядывающей в окна одноэтажных домиков, давно стертых с окраин Москвы, странным образом захватил и очаровал ее.

Вот люди, собравшиеся на лесной поляне, слушают рослого, красивого парня. Он что-то говорит, вдохновенно жестикулируя. Съемки не постановочные, в них все настоящее, за каждым фрагментом — быть может, недели упорной слежки. А потом этот документальный фильм крутили по кинотеатрам страны, и на громком судебном процессе он фигурировал как вещественное доказательство...

— …И вот, всего за полтора года их стало уже несколько групп, — увлеченно говорила Наташа. — В будни они собирались по домам, а в воскресенье съезжались вместе за городом, причем, каждый раз меняли железнодорожную ветку. На вокзале дежурил человек, сообщавший в ответ на пароль название станции. Конспирация — как в кино. Они и не подозревали, что сами попали в кино, что за ними не только следят, но и снимают скрытой камерой.

Конечно, чекисты заинтересовались, прежде всего, руководителем. Молодой, красивый парень — умный, волевой, целеустремленный... Говорил, как верил, и жил, как говорил. Сумел объединить людей и зажечь их своей убежденностью. Теперь таких называют харизматическими лидерами. Собственно, власти могли обвинить его в нарушении закона быстрее и проще: руководство запрещенными собраниями и все такое... Но им хотелось засадить его наподольше, вот и устроили целый триллер...

Из своих никто, даже под страхом тюрьмы, не согласился дать против него показаний. Никто — лишь она. Эту молодую женщину, мать-одиночку, привела туда одна бабуля, соседка по дому. Как водится, приняли ее хорошо, она уж и отвыкла от такой чуткости. А главное — там ей встретился он. Видимо, ей почудилось, что это судьба — последний шанс полюбить и стать любимой... Он же... Думаю, дело было не просто в его равнодушии. Наверно, произошло какое-то событие, после чего она поняла: надежд на взаимность нет. Дальше закончилась не только любовь, но и обычная честность.

Удивительно, как чекисты разгадали ее. Наверно, у них особый нюх на душевную гниль... И вот, во время очередного собрания в лесу она вдруг бросилась к нему и закричала: «Не убивайте мою дочь!». Девочка в это время отдыхала с детским садом где-то на даче, за тридевять земель. Зато из кустов появились милиционеры, дружинники и составили протокол. На суде она выступила главной свидетельницей обвинения. Вот уж поистине «преступление страсти»! В результате он получил 10 лет за подстрекательство к убийству ребенка...

Ник присвистнул:

— Нет, это не триллер! Это хоррор! Точнее, бред. С чего бы ему убивать девочку?..

— А ты не понял? Его обвинили в жерт-во-при-но-ше-нии... Ой, да мы почти приехали!

Впереди, на обочине шоссе, выросла и проплыла мимо каменная стела с названием города. Наташа достала из сумки белую газовую косынку и повязала голову. Никита (среди сокурсников — Ник), ее ассистент, оператор и шофер одновременно, прислушиваясь к картавому навигатору, свернул с шоссе и уверенно зарулил по улицам. Ряды разноцветных многоэтажек, памятник героям войны 1812 года... Вот белый православный собор, на который недобро взглядывал с постамента черный Ленин — соседство почему-то частое в провинциальных городках... Вот белая монастырская стена со следами осколков 200-летней давности. Здесь русская армия, после кровопролитного сражения, вынудила Наполеона отступить...

Наконец, последний раз подпрыгнув на колдобине, машина притормозила возле кирпичного двухэтажного дома без ограды. Никаких украшений и надписей, только на фасаде вровень со вторым этажом — полукруглый выступ (как они потом узнали — стена трапезной). Невысокое крыльцо в несколько ступеней, возле белой застекленной двери развалился толстый полосатый кот. Площадка рядом с домом выложена тротуарной плиткой, цветочные клумбы отделены поребриком.

Вокруг — «частный сектор». Из-за высоких глухих заборов торчали лишь верхушки домов (все новые, из белого и красного кирпича) да кое-где ветки с крупными зелеными яблоками, видимо, еще недозрелыми, несмотря на величину. В ряду солидного новостроя затесался простой деревянный дом зеленого цвета, сделанный, видимо, еще в советское время. За низким штакетником виднелся участок с огородом и несколькими яблонями.

Теперь можно отстегнуть ремни и немного размяться. Они достигли цели путешествия, прямиком въехав на своей «ладе» в особый мир, словно бросающий вызов современности, где люди называли друг друга братьями и сестрами, где в домах отсутствовали телевизоры, зато редкая семья не была многодетной... Теперь в этом мире нет ничего черно-белого, мрачного, мистического. И видеокамера Ника с объективом, похожим на горизонтальную воронку, будет поглощать впечатления открыто, без коварных подглядок.

Наташа едва успела выйти, как к машине подскочил шустрый паренек лет восемнадцати:

— Вы из Москвы?

Ник кивнул. Тем временем, из застекленной двери показался невысокий мужчина. Резкие, неправильные черты лица, волосы отчасти черные, отчасти седые. Последовал обмен приветствиями и дежурными фразами о дороге и погоде. Человека, что ждал их с утра, звали Илья Григорьевич Басин, и в этом мире он представлял собой нечто вроде министерства по внешним связям: встречал журналистов и почетных гостей, распоряжался об их устройстве, отвечал на вопросы и показывал достопримечательности города, включая знаменитую монастырскую стену со следами осколков...

— Это мой сын Шурик, — кивнул Басин в сторону паренька. Тот крутился возле Ника, с любопытством косясь на видеокамеру. К их компании вразвалку приблизился коренастый мужчина.

— Ну что, Давид, машина готова? — спросил Илья Григорьевич. Громкое библейское имя скорее бы пошло Шурику, чем этому белобрысому, круглолицему человеку, представлявшему, по мнению Наташи, настоящий образец «истинного арийца». Но в мире, куда они с Ником попали на несколько часов, детям часто дают подобные имена. Шурику повезло: небось, его отцу такая экзотика еще в детстве приелась... Давид кивнул с удрученным видом и на всякий случай уточнил:

— Так мы все-таки едем?

— Да, в пять часов.

— Неужели они не могут разобраться без Ивана Сергеевича? Ведь нельзя ему туда... — Мужчина запнулся, покосившись на гостей. Наташе показалось, что он был чем-то недоволен или встревожен.

— Иван Сергеевич уезжает сегодня в Брянск по делам, — объяснил Басин — Поэтому у него, к сожалению, немного времени... Пожалуйста, проходите сюда...

Кот лениво шевельнулся, когда они поднялись на крыльцо. Похоже, он привык здесь к полной вседозволенности. Наташа знала, что к вечеру дом переполнится народом всех возрастов, званий и состояний, но сейчас он почти пустовал: в большом зале белели ряды деревянных лавок, впереди — подобие сцены и кафедра с микрофоном. Пожилая опрятная женщина сосредоточенно терла шваброй блестящий рыжий линолеум. Возле пианино полукружком выстроились девушки в светлых косынках. Чистые голоса разносились звонко и радостно, невольно противореча грустному содержанию песни:

Вместе стояли пря-ямо мы,
Слыша угрозы злые,
Были пред Богом пра-авыми,
Чисты пред миром были.

На Наташу и Ника девушки оглянулись с любопытством, сразу разгадав чужаков. Музыка смолкла. Из-за пианино поднялась женщина постарше:

— Что, Иван Сергеевич все-таки едет в Брянск?

Уборщица оперлась о швабру, напрягая слух. Уличная сцена повторилась. Дался им этот Брянск...

Ник с любопытством крутил головой и водил камерой, как пылесосом, на ходу выбирая достойные для съемок объекты и субъекты. Девушки одарили гостей приветливыми улыбками и продолжили репетицию. К ним пристроился Шурик.

На площадке второго этажа споро и безмолвно работал мужчина в синем комбинезоне — менял разбитое стекло в окне. Другой его коллега без видимой цели болтался по коридору. Он вежливо поздоровался, но глаза глядели тускло, настороженно.

Светлый кабинет был обставлен солидно и просто: большой стол с телефоном, кипами бумаг и папок, кресло, ряд стульев, диван в углу, вдоль стен — белые полки с рядами книг и разноцветных папок-регистраторов...

И вот появился он. Легкой походкой вошел в комнату — высокий, стройный, в распахнутой черной кожанке. Рубашка морской волны и такой же цвет глаз, умных и не по-старчески зорких. Тот же красивый парень, только пятьдесят лет спустя, сполна расплатившийся и за свою веру, и за чужую, ненужную любовь, искалечившую ему жизнь. Вспоминает ли он о ней — когда-то молодой романтик, надолго запятнанный страшным обвинением (реабилитация пришла лишь в 1990-е годы), а ныне почтенный епископ крупного протестантского союза?

Слава Ивана Сергеевича Тимофеева не ограничивалась кругом единоверцев. Лет десять назад ему предлагали даже пост в городской администрации. В этот райцентр со всего мира паломничали журналисты, писатели, историки, религиоведы и просто любопытные. Всех гостей, начиная от руководителей церковных союзов и кончая богоискателями с сумашедшинкой в глазах, Тимофеев принимал одинаково радушно, беседуя с каждым, кто хотел его видеть, и не забывая распорядиться, чтобы гости были накормлены. Он покорял мужчин и женщин умением говорить красноречиво, еще больше — выслушивать с пониманием, а еще больше — деятельной заботой о «людях своих»...

Дальше было все, ради чего они приехали. Наташа глядела на Тимофеева широко раскрытыми, наивными глазами, как ребенок, слушающий сказку. Но едва очередная история обрывалась, она подбрасывала в затухающую память новый вопрос, простой и дельный. Газовая косынка давно съехала набок, и она не замечала беспорядка в своем непривычном уборе.

Ник с самого начала интервью сделался невидимкой: то замирал, то крутился по кабинету, весь поглощенный своим делом. Камера безжалостно выдавала тайну, что хозяин был не столь свеж и энергичен, как показалось гостям на первый взгляд. Он и впрямь чувствовал себя утомленным, даже не приступив к делам, хотя ночью хорошо выспался. Такое происходило с ним все чаще, когда без особых трудов физические силы оказывались словно выпитыми. И старому телу было зябко, несмотря на августовское тепло. Лишь напряжением воли, воспитанной с юности, он заставил себя подчиниться деловому распорядку.

Басин незаметно вышел из кабинета.

— Опять гости понаехали? — настиг его недовольный голос коридорного скитальца. — Уж сегодня-то их можно было и не принимать...

— Так, брат Павел, встреча уже дважды откладывалась, — объяснил Басин миролюбиво. — А вчера Иван Сергеевич сам распорядился: пусть приезжают, он примет их утром.

Они странно переглянулись, словно не решаясь договорить до конца нечто сокровенное, важное для их мира. Из трапезной выглянула женщина в переднике и косынке, очень похожая на ту, что мыла пол в зале.

— Сестра, обед готов? — подошел к ней Илья Григорьевич.

Она покивала головой:

— Через полчаса можно пирожки доставать... А что, брат... — добавила она, помедлив, — неужели Иван Сергеевич надумал-таки ехать в Брянск?.. Может, не надо...

Басин вздохнул без ответа, затем, помедлив, объявил как ни в чем не бывало:

— Значит, через полчаса мы придем обедать!

Женщина проследовала на кухню, за ней хвостом плелся Павел, продолжая сетования:

— Ездят и ездят!.. А чего, спрашивается, ездят? Нашли себе идола... Сам бы он давно успокоился, если б эти журналисты не скакали вокруг него...

— Пашенька, да пускай себе ездят... — осторожно возразила женщина. — Илья Григорьевич говорит, это ученые. Может, их здесь Господь коснется?

— Господь... — проворчал он. — Из года в год он рассказывает одно и то же. Всем надоели его истории... Страдания, страдания и страдания! Сколько можно! Почему мы не живем обыкновенно, как другие люди? И стекол бы нам тогда не били! — он мотнул головой в сторону лестницы, где все еще возился с окном его синекомбинезонный товарищ.

Жене были привычны подобные жалобы. Она давно смирилась, что ее Пашенька, несмотря на религиозность, оставался недобр и по-черному завистлив к славе своего пастыря. С другой стороны, где-то в глубине души она соглашалась с мужем. Черно-белая романтика, восхищавшая Наташу и других посетителей, отступала от этого двухэтажного кирпичного дома все дальше, превращаясь из реальности в страшный, неприятный сон. В отличие от заезжих гостей, у тех, кто был здесь своим, сон вызывал не восхищение, а некоторую досаду, желание забыть черно-белый мир скрытых камер, где их гнобили все, кто мог: гоняла и штрафовала милиция, запугивали чекисты, газеты писали о них мрачные статьи, а рядовые граждане брезгливо остерегались или бросали камни в их окна и приказывали убираться из города. Их детей дразнили и били в школах. Они все вытерпели, все перенесли, но не хотели назад, не желали даже вспоминать такое горькое, незавидное прошлое и все заметней противились его героизации.

Сорок лет назад Иван Сергеевич Тимофеев прибыл в этот город побитым жизнью и властью изгнанником, лишенным за свою судимость права жить в Москве. Рядом с краеведческим музеем (бывшим монастырем) он отыскал невзрачный домик, где собирались на молитву несколько старух. Вскоре туда потянулась и молодежь... Он работал бригадиром на стройке, а все свободное время отдавал общине, которая стала настоящей головной, ушной и зубной болью для местной и столичной власти. Более того — явно не без его влияния, в области стали появляться новые группы верующих.

Тимофеев еще дважды оказывался за решеткой, хотя начальство на стройке и пыталось его защитить (несмотря на газетные ужасы, бригаду, составленную сплошь из «сектантов», ценили за трезвость и отличную работу). А когда Тимофееву понадобился помощник, кто-то рассказал ему (такие вести быстро разлетались по свету неведомым путем) про юношу, исключенного за веру из престижного московского вуза. Институтское начальство было проинформировано, что он посещает запрещенную «секту», но студенту дали доучиться до последнего курса. После чего поставили перед выбором: или Бог — или диплом… Он выбрал. И с тех пор работал маляром, как герой Чехова. И по первому зову Тимофеева приехал в этот городок.

Напоследок Наташе показали в холле широкий стенд. В его левой части по пространству были разложены черно-белые снимки и ксерокопии газетных вырезок, вся начальная грустная история этой знаменитой общины. Фотографируя каждый экспонат, она наспех пробежала глазами по строкам, где фамилии Тимофеева и Басина мелькали в окружении грозных слов про «тени прошлого», «жизнь на коленях», «ползущих из мрака» и, наконец, «встреченный аплодисментами приговор»: обоим по 5 лет — за организацию подпольных религиозных собраний и детской воскресной школы (среди учеников упоминался и мальчик Давид).

Справа снимки были уже цветные: строительство молитвенного дома, раздача гуманитарной помощи, многолюдные богослужения, торжественное, с участием городского мэра, открытие христианской школы и приюта для стариков, летний детский лагерь на берегу речки, приезд делегации из ФРГ...

На улице иллюзия черно-белого мира окончательно исчезла. Наташу сразу залило солнечным светом. На площадке Давид копошился возле синего «фольксвагена». Рядом стоял Шурик с видеокамерой в руках и восхищенно снимал полосатого кота. Объектив то и дело сдвигался в сторону клумбы, где поливала цветы из лейки миловидная девушка. Кажется, все трое, включая кота, были довольны игрой. Ник наблюдал картину с ленивой снисходительностью старорежимного гувернера. Басин подошел к Тимофееву.

— Иван... — позвал он негромко, — давай, я вместо тебя поеду в Брянск...

— Ну хватит в конце концов! — рассердился тот. — И жена мне сегодня покою не дает... Пойми, я должен ехать, — добавил он мягче. — В церкви смута, а пресвитера они не слушают. Сам знаешь, что нет пророка в своем отечестве, — он покосился в сторону молитвенного дома, словно последняя фраза касалась не только Брянска. — Мое время пришло! Я понял это. Как и тогда, давно, перед первым арестом...

Попрощавшись с гостями, Тимофеев ушел отдохнуть перед дорогой — в тот самый зеленый деревянный дом, что выглядел реликтом в ряду кирпичных особнячков.

Время Наташи и Ника тоже пришло. Они погрузились в свою «ладу» и снова, как утром, доверились картавому навигатору.

— А я знаю, почему они так обеспокоены насчет Брянска, — похвастался Ник, когда машина выбралась на шоссе. — Мне Шурик рассказал. Он, кстати, собирается в Москву, поступать в наш институт (а по-моему, просто не чает, как вырваться из дому). Пятнадцать лет назад некая пророчица объявила, что поездка в Брянск будет последней для Тимофеева.

— Интересно! Что ж, он с тех пор и не бывал там?

— В том же году отправился. По словам Шурика, вся церковь молилась о его возвращении.

— И что?

— Как видишь, ничего с ним не случилось. Они убеждены, что отмолили его. Вот чудики! Верят во всякую лажу...

— И, тем не менее, сегодня он едет в Брянск... Знаешь, я понимаю, почему никто его тогда не предал. Даже та женщина... Ведь она много лет спустя покаялась в своей клевете.

— А что, если был еще один предатель! — неожиданно выпалил Ник. — Почему-то чекисты вышли на нее... В смысле, на общину. Ты сама говорила, что женщина появилась позже, когда слежка уже была установлена. Кто-то другой сообщал о местах собраний, о людях. Небось, они только к вокзалу подтягивались, а на нужной станции их уже ждали с кинокамерами. Скорее всего, главный предатель так и остался среди верующих, может, тоже сделался знаменитым служителем. И продолжал свою службу в КГБ. Может, он или она до сих пор живет в здравии и уважении, рассказывает ихним протестантским «пионерам» о своих страданиях за Христа... Чекисты не хотели, чтоб на суде раскрылось это имя. И для конспирации устроили хоррор … нет, выходит, все-таки триллер с роковой женщиной... Типа как наша разведка подсунула америкосам Розенбергов, чтобы скрыть настоящего агента. Неразделенная любовь, преступление страсти... Говоришь, ему подстроили жертвоприношение... А что если историю с безответными чувствами ему тоже подстроили? Или они действительно были — но с его стороны, не с ее?.. Как тебе моя версия?

— Превосходно! Только, пожалуйста, давай на конференции не будем ее озвучивать...

… Легкой походкой он вошел в комнату — высокий, стройный, в распахнутой черной кожанке. Рубашка морской волны и такой же цвет глаз, умных и не по-старчески зорких.

На конференции их с Ником выступление было гвоздем программы. Они последними успели взять интервью у знаменитого Тимофеева. После возвращения из отпуска Наташа с нетерпеливостью, неведомой прежним поколениям, просматривала электронную почту. Среди обилия нужных и ненужных посланий висело письмо Ника. В духе современной молодежи он не тратил слов на приветствия. В письме вообще не было ничего, только автоматическая подпись и ссылка на незнакомый сайт.

Весь экран заполнили фотографии, фотографии... В бесконечных ракурсах знакомый кирпичный дом, улицы райцентра, длинная процессия с венками, почетные гости, среди них пара-тройка мужичков чиновничьего вида, рыжая кладбищенская земля...

И короткая, наспех написанная заметка о том, что епископ Церкви христиан веры евангельской Иван Сергеевич Тимофееев скончался во время очередной поездки, в глухой деревне Брянской области, где у него внезапно случился сердечный приступ, а врача поблизости не нашлось. Похороны решили отложить на целую неделю, чтобы успели прибыть со всего света многочисленные гости....

Мир на фотографиях был цветным.

 

Фото предоставлено автору издательством журнала "Евангелист" (г. Малоярославец, Калужской обл.)