Deprecated: Function split() is deprecated in /home/mirtru/gazeta/content/index.php on line 221
Меч обоюдоострый / Интернет-газета «Мирт»
Главная / Статьи / Творчество / Меч обоюдоострый
Меч обоюдоострый
Меч обоюдоострый
21.03.2016
1366

– Поэтому, мои дорогие, не забывайте, что функция мужчины быть лидером. Она заложена Творцом в основу личности мужчины, и не старайтесь внести свои поправки в Божий план.

Искренняя улыбка не сходила с моего лица. Закончился еще один лекционный курс по христианской психологии сохранения брака и семьи. Даст Бог, и он кому-то поможет сохранить или создать свое счастье.

В зале прокатилась волна оживления. Скорее оживления одобряющего. Но и недовольные лица явно и немногочисленно выделялись среди слушателей.

Я неспешно собирала конспекты и свои книги в сумку-портфель.

Да, можно быть вполне удовлетворенной. Курс прошел на удивление легко. Несмотря на то, что лекционные часы затягивались до позднего вечера, материал воспринимался слушателями позитивно. В группе оказалось немного яростных феминисток, которые просто срывают порой лекции, и противников истинам библейским. Поэтому я вполне могла быть довольна… Если бы не легкое беспокойство в глубине души.

– Наталья, вы уделите мне полчаса? Я – Ольга, я звонила вам.

Женщина моих лет подошла почти вплотную к столу. Я бы сказала – эффектная, стройная, с весьма ухоженным лицом. Не зависть уколола меня, но кисленькое чувство, похожее на нее, на зависть... От того, что во всем, где у меня были минусы – у нее оказались плюсы. Ох уж эта женская способность в один миг оценить внешность другой женщины в целом и в деталях!

– Да-да, конечно! – поспешила с ответом, чтобы она не заметила моего оценивающего размышления.

Но Ольга не обратила внимания на мое легкое смятение. Стало очевидно, что она знала себе цену в прямом и переносном смысле. Сомнения ей были чужды. Она шла походкой победительницы, не утруждая себя ненужными интеллигентскими рефлексиями.

– Здесь буквально за углом есть замечательная кофейня. Я в ней частенько бываю, когда готовлюсь к лекциям. Там и посидим. Кофе попьем и поговорим, – предложила я, когда мы вышли из здания бывшего культпросвета.

Ольга не возражала. И вообще, несмотря на уверенность и твердость, которую так решительно демонстрировала ее внешность, она создавала впечатление человека, с которым легко договариваться. Это как агрессивная окраска саламандры – лишь внешняя защита. Саламандра безвредна. Ни излишнего упрямства, ни вызова во взгляде. Красивая, образованная, воспитанная, кольцо на пальце, значит, замужняя – какие вопросы к психологу могут терзать ее разум или душу?

Столик визави у витринного, панорамного окна был свободен. За ним мы и устроились, заказав по кофе.

Ольга не спешила приступать к сути своих проблем. Она изучающе рассматривала меня. И мне становилось не по себе от того, что отражал ее взгляд. Какой-то магнитирующий, остановившийся взгляд. Змеиный, я бы сказала.

 – Вы в своих лекциях о семье и браке много рассказываете о собственной жизни. О своих ошибках, переживаниях, эмоциях. Вы не боитесь быть столь открытой людям? – Ольга говорила медленно, помешивая нетронутый кофе без сахара. Казалось, она пребывает в крайней степени задумчивости, присутствуя при разговоре лишь телом. Разум витал в некоем другом пространстве и времени.

Это не соответствовало тому, что она сказала по телефону: «Вопрос крайне срочный, важный. Буквально вопрос жизни!»

Но сейчас ее интересовала почему-то моя жизнь.

 – Нет, не боюсь, – этот вопрос был мне знаком. Его задавали часто. – Вы же, Ольга, знаете, что в традиционной медицине каждая новая вакцина должна быть опробована, прежде чем ее предложат для лечения другим. Так и у меня. Сначала теорию Божественного замысла, основанную на Святых Писаниях, я опробовала на практике своей жизни, жизнях близких мне людей, и, получив результат желаемый, а иногда и ошеломительно-неожиданный, я имею право предлагать его другим. Все очень просто.

– Вы хотите сказать, что такую формулу, как у вас: муж – проповедник , трое детей с разницей в возрасте старшего и младшего в двадцать лет – это схема семейного счастья, которую вы тиражируете? – В тоне прозвучала не то ирония, не то сарказм.

 – Нет, конечно. Я просто рассказываю, к какому результату пришла моя судьба при исполнении извечных вселенских законов. Библейских законов. Моя жизнь сложилась таким образом. Я мечтала о любви, о большой любви. Теперь ее у меня достаточно…

 – Кто же о ней не мечтает! – Буквально воскликнула Ольга, как бы выходя из своего оцепенелого состояния. Она слегка прихлопнула по столу изящной ладонью с безупречным маникюром, как бы принимая окончательное решение или прекращая какой-то внутренний спор.

 О, этот безупречный маникюр! Везде, где у меня минусы, – у нее плюсы. Я с трудом вырывалась к маникюрше раз в месяц… Но справедливости ради нужно сказать, что плюсы были именно у меня: плюсы лишних килограммов, плюсы лишних не вовремя подстриженных и тщательно уложенных волос, плюсы широких не выщипанных в ниточку бровей, плюс толстая, набитая бумагами и литературой сумка, плюс в ширине каблука, чтобы ноги не уставали во время лекций… И все это складывалось в один большой плюс к моему возрасту. Приходилось признать, что примерно при одном годе рождения, возраст мы внешне представляли совершенно разный.

А уж эти плюсы на бедрах!

 Но так повелось в семье, что Андрей поздно приходит с работы, церковные служения и собрания заканчиваются ближе к полуночи. И придя домой, как же не поговорить на кухне под мягким светом абажура, рассказать день, обсудить движение мыслей и ощущений. И запоздалый ужин становился устойчивой привычкой.

И старшенькая Анечка, пользуясь соседством, нередко к обоюдной радости заскакивает в гости. И всегда приходит с чем-то страсть каким вкусненьким. И мы обе, сетуя на свои все те же несносные килограммы, за разговором отъедаем добрую часть сластей, потом, опомнившись, оставляем мужьям и домочадцам, подтруниваем над собой, но….

 Со средней Яночкой – студенткой –  просто любим пересекаться в городе в свободную минуту в любом вредно-вкусном фаст-фуде и, наскоро доедая сладкий пирожок, также наскоро делиться планами и переживаниями. Насколько в принципе готова делиться очень закрытая в себе, как красивая шкатулка с драгоценностями, девочка.

 И даже младшенький, любимчик взрослой части семьи, Ванечка не отстает от всех. Всякий раз строит столь умильные физиономии, что трудно с ним лишний раз не зайти с ним в Баскин Робинс со всеми вытекающими мороженными последствиями.

 Почему-то даже коллеги по кафедре, если хотят поговорить по-душам, глубоко и тайно, обязательно припасут на этот случай мои любимые слоеные кольца из кафэшки напротив…

 С трудом оторвалась из своего сугубо женского анализа собственной жизни и в действительность буквально ввалилась, услышав четкие, весьма громкие слова, произносимые моей собеседницей.

 – Ну, раз опыт твой опробован, утвержден и правилен, так тому и быть. Заключаю свой завет! А ты разберись в моей жизни со своим опытом. И пока мужа моего не вернешь, так тому и быть! – повторила она.

 – Какой завет? Чему быть? О чем ты говоришь? – я тоже перешла на «ты» незаметно для себя. – У тебя, что с мужем проблемы?

 – Завет у меня ни с тобой, дорогуша! Проблемы с мужем? С мужем – нет. С ним у меня проблем не было. Теперь он уходит. К другой. К молодой и красивой. И вот теперь-то, без мужа у меня проблемы и появляются. Я не хочу этого. Вот и прояви на практике свой опыт сохранения семьи! – уже не скрывая кривой усмешки, произнесла Ольга.

 

* * *

 

 И в тот момент вдруг зал поплыл, закружился у меня перед глазами, я сделала в своем воображение невиданное сальто-мортале и приземлилась на противоположный стул. Вернее увидела со стороны Ольги себя саму, как я встаю и беру свою сумку, снимаю плащ с вешалки, и, помахав мне ручкой, без безупречного маникюра удаляюсь, покачивая располневшими бедрами.

 «А хорошо я сделала, что в тот раз не поскупилась и купила в Париже этот неброский, но такой славный плащ», – некстати подумалось мне. – « Он хорошо сидит на фигуре, в значительной мере скрывает недостатки. Да и моложе меня делает, что ли?»

Только в этот момент до меня окончательно дошло, что, несмотря на то, что я продолжаю сидеть за столом за чашкой остывшего кофе, я вижу, как моя фигура, нет, я сама удаляюсь из кафе!

Ничего не произошло во мне. Не застучала в висках кровь, как бывает при нервном напряжении, не было порыва рвануться за ней! За мной! Остановить! Спокойная апатия навалилась на меня. И понимание. Полное понимание того, что произошло.

Андрей не раз говорил мне, после того как посещал мои лекции:

– Тата! Ты когда во время психологического тренинга начинаешь проповедовать Слово Божьле, меньше о себе рассказывай. Меньше говори о своих близких, о семье …»

 –  Дорогой, но это не хвастовство. Это же свидетельство славы Божьей. Это свидетельство того, что соблюдение истин изначальных – это закон, не то чтобы счастья и благополучия, но эмоциональной уравновешенности. Приобретение надежды и любви..

 –  Нет, Тата. Ты не просто учишь людей! Ты проповедуешь Святые Писания. Ты вторгаешься в область сверхъестественных понятий. Проповедь – меч обоюдоострый. Все, о чем говоришь, станет, прежде всего, тебя испытывать. И искушать. И проверять. Много проблем может возникнуть у тебя из-за этого.

 И поглаживая меня по руке, добавлял:

 – Ты же знаешь, что зависть движет многими людскими поступками. Не вызывай ее. Не дразни…

 Этот-то разговор и звенел у меня в ушах в тот самый миг, когда по всем законам психологии я должна была тронуться умом. Ну, сойти с него, с ума.

Странно, но видимо, спинным мозгом мы думаем. Иначе откуда у меня были знания о том, где стоит моя машина? Ольгина машина. Я знала, где находится мой дом. Ольгин дом. После моего крошечного мерсика, как звала я свою малолитражку, роскошный «Лексус» Ольги показался мне огромным, как корабль. И поначалу было нелегко в автомобильном море передвигаться на нем. Но на загородном шоссе стало спокойно. Как автомобилист со стажем от хорошего авто получала удовольствие.

Прекрасный особняк с чудными беседками в китайском стиле, мангалом, тандыром и плетеными столами и стульями располагал к отдыху. Газон и лужайки, затейливо пересекаются цветниками, кустарниками, резными скамьями под яблонями-абрикосами. Небольшой бассейн манил чистой водой.

 «Вот его-то я и лишаюсь!»  – как-то само собой произошло, что знание чужих мыслей меня не смущало. Опять же – какие они чужие. Это я чужая в теле и в мыслях.

 Внутри дом соответственно был тоже хорош. И просторные залы, и мебель, подобранная по совету хорошего дизайнера, – дорогой, удобный дом. Безупречная обстановка с безупречным порядком, как и маникюр, –  все было доведено почти до совершенства.

Следом хлопнула входная дверь. В гостиную вошел немолодой, но все еще красивый мужчина. В ладно сидящих джинсах и пиджаке от «Армани». Седые волосы выдавали свое буйство, несмотря на отличную стрижку и укладку. Смотрел на меня он глазами Ричарда Гира. Лишь тепла и улыбки не настоящей, не актерской, профессиональной не было в них.

 – Ольга! Ты поставила свою машину так, что мне во двор не въехать, – вместо вежливого приветствия заявил он.

Значит, это и есть тот самый муж, который требует развода и хочет уйти к другой женщине… Вместе с домом и финансовым благополучием.

В голове, как страницы книги, перелистывались все мои лекции и знания, что делать в этом случае. Поговорить, найти компромисс, начать молиться Господу об освобождении мужа от наваждения. Вспомнить, как себя ведет влюбленная женщина…

– Ольга, прекрати упрямиться, – начал разговор муж. Имя его отчего-то не всплывало в памяти. – Вот документы и ключи. Теперь ты владелица отличной трешки в прекрасном тихом районе. Гараж и фитнес оплачен на год. Это тебе утешительный бонус. Не нужно продолжения скандала. Я найду тебе удобную работу. Будешь сидеть в министерстве и бумаги перекладывать, с командировочными кокетничать и зарплату хорошую получать. Тебе еще понравится твоя новая свободная жизнь.

 Герман натянуто улыбнулся, демонстрируя благость своих намерений. Значит, Герман. Имя появилось в сознании.

Где-то в подкорке возникло сильнейшее, как нестерпимый зуд, желание закричать ему в лицо, чтобы он замолчал. Бросить в него вазой, вон той, что стоит у камина. А лучше всеми вазами, что есть в комнате! Да чем угодно! Лишь бы сделать больно! Больно до глубины души!

 Но тряхнула головой, прогоняя не мои мысли, не мои эмоции, не мои реакции. А что сейчас мое?

Подошла к нему близко. Очень близко. Посмотрела в глаза и уже начала говорить о том, что нужно еще раз все обсудить… Но в глубине его глаз я увидела бесконечную усталость, усталость смертельную: от дома, от жены, от собственной огромной корпорации, от лести друзей, от ненависти врагов, от всего, что его окружает, от этого неподъемного вороха ответственностей.

 Любой разговор воспринимается им, как еще дополнительная нагрузка к усталости. И холодности. У него душа выстыла от этого холода. Вот и он, как говорила Ольга, ищет большой горячей любви. Ищет костра, чтобы погреться. Надеется, что молодая женщина, ребенок, да-да, скоро будет ребенок и поэтому спешка, ее живость и пламенность согреют его, принесут успокоение и мир в сердце... Он ошибается. Конечно, он ошибается. Но еще не скоро это поймет.

 Я увидела живую картинку, как стану в Ольгиной шкуре молиться о ее семье долгие годы. И как рано или поздно Герман, снова замерзший и усталый от молодой красавицы– капризницы, начнет искать утешение в объятиях жены «юности своей». И в этот круговорот страданий будут втянуты еще одна женщина и мальчик. Все лишь потому, что Герман, как и большинство из нас, старается начинать новую жизнь, делая все то же самое, что и в прошлой жизни. Но при этом ожидают иной результат.

Странно, но его любовница, будущая жена, была удивительно похожа на Ольгу. Только на двадцать лет моложе. Все та же независимость, дерзость. Снова Герману кажется, что такая жена создаст огонь в отношениях, не позволить скучать. Принесет со своей веселостью и активностью новый жизненный порыв. Не осознавая, что это будет всего лишь порыв. Любовь не бенгальский огонь. Она должна гореть и согревать всегда без особых всплесков, чтобы не расплескаться.

Взяла документы из рук Германа, и, не тратя время на ненужные слова, развернулась и пошла к машине. Уже темнело, а мне еще искать незнакомый адрес.

 –  Ты уходишь? А вещи? Ты что, с собой ничего не хочешь брать? – голос все еще законного мужа выражал крайнюю степень удивления и даже растерянности.

 Не оборачиваясь, махнула рукой. Дескать, все это не важно. Когда рушится семья, целый мир, до вещей ли дело!? И даже спиной увидела его очень изумленный взгляд.

Долго кружила по незнакомому району новостройки, которая умудрилась вписаться в самое сердце, в самый центр столицы. Размышляла, неспешно молилась и удивлялась, отчего я так спокойна. Отчего не схожу с ума, не мчусь к своей семье, детям все объяснять, сбиваясь, рассказывать, что эта их мама вовсе не мама, а я, я их любящая мать.

Знаю, что Андрей все бы понял, и поверил, и предложил бы выход. С тех пор как он научился обращаться за помощью к Богу, пришло в семью глубинное спокойствие, уверенность, что из любой ситуации будет выход. Конечно, лучше не попадать в некоторые ситуации. Но это уже из категории мудрости. К ней нам еще идти и идти через годы. И чтобы не застаиваться в жизни – даются вот разные ситуации.

 Потому и не побежала, и не рванула. Удивительным способом удерживала спокойствие, не давала эмоциям захлестнуть движение мысли. И постоянно тихонько проговаривала, что все в жизни от Господа. И хорошее, и…. А кто сказал, что это плохое?

Конечно, очень хотелось начать хотя бы небольшую истерику. В моей внутренней обороне была огромное слабое место. Моей родной доченьке рожать со дня на день. Как же она без моего участия, поддержки?

 Могу изводить себя вопросом, пришла ли Яночка поздно вечером домой, или рисовать в своем воображении страшные картинки уличного хулиганства.

 Об озорнике Ивашке и говорить нечего. Его головка целыми днями занята одной мыслью: «Что бы такого сделать, чего делать нельзя, но взрослые мне этого еще не сказали?» Может быть, он думает и другими словами, но именно об этом. И всегда находит, чего мы еще ему не запретили!

 Но от всех этих, убивающих меня мыслей, спасала уверенность, что все мы в руках Божьих. Без Его ведома «ни один волос не упадет»… а если уж будет воля Его, то никакими силами от беды не уберечься.

 Оказалась не по своему желанию в чужой жизни и чужой коже, то в моей настоящей я ничего сделать не смогу. Там все будет под Божьим контролем.

Кстати – дети! А что дети? Ольгины дети! Они-то где? Почему в минуты сильнейшего душевного страдания она о них не вспомнила ни разу. Или я от ее имени не вспомнила? Я не рассуждала в том смысле, чтобы начать использовать детей в междоусобице родительской, а чтобы с ними просто поговорить душевно. Семья-то одна. Она вся живой организм и нельзя сделать вид, что если голова и шея расстаются, то рукам до этого дела нет. Хотя в этом случае вроде бы так все и обстоит.

 На внутреннем экране моего воображения отразились два образа: симпатичного парня и красивой молодой женщины.

 Так: дети живут за границей. Дочь с мужем, сын – студент. Финансово обеспеченные. Значит, все у них хорошо. Значит, счастливы.

 Да ничего это не значит! Я снова начала спор с отсутствующей Ольгой. Финансовое благополучие не гарантия счастья и спокойствия. Наличие средств убирает множество хлопот, но любви и благополучия не добавляет. Вон, у дочери – за стеной профессионально выработанной улыбки в углах губ залегла горькая складка – скорбь! И на дне глаз свернулось спрятанное отчаяние.

 И сын за бесшабашностью улыбки прячет свой страх. Страх быть пойманным и разоблаченным, а за страхом прячутся наркотики, а за ними стоят….Этого лучше не видеть. Все понятно, подробности смотреть не обязательно.

 Господи! Что же мне со всем этим делать? С этими знаниями, с этими семейными проблемами, с этими судьбами? Я же всего лишь психолог, каких миллионы, всего лишь проповедница, каких тысячи. Я не пророк, не чудотворец…

 Господи! Что делать мне со всем этим? С этой не моей-моей жизнью?

Тихий, но твердый внутренний голос ответил: «Ждать».

И все? Просто ждать? А как же семья? Моя семья без меня, вернее, я без нее? Что сделать для Ольги и ее домочадцев?!

 Ну, ждать – так ждать…

К полуночи нашла нужный дом и подъезд, и совершенно свободную подземную парковку. Там, для моей машины, для Ольгиной, конечно, было выделено место.

 Квартира на пятом этаже, о чем свидетельствовал список на дверях подъезда с кодовым замком. Странно, но ключи были у меня в руках. Я их взяла машинально вместе с документами.

Вообще, мое тело жило как бы отдельно от меня. Я была погружена в рассуждения, в новые изображения, а руки, ноги делали то, что должны были делать. Глаза замечали все детали окружающего мира.

И цепкий, профессиональный взгляд консьержа отметила. Помахала ключами, и лишних вопросов не последовало. Это вам не назойливая бабулька с вопросами от скуки и советами от безделья. Хороший дом. Не поскупился Герман. Квартиру в качестве отступного купил в отличном районе и в отличном доме. Не пентхаус, конечно, но пятый этаж намного выгодней в случае отключения электричества.

 Лифт с зеркалами, лестничные площадки с фикусами, а на нужном этаже кто-то из жильцов не новый, но шелковый ковер перед дверью постелил. Как бы показывая, что и выбросить жалко, но и пользы и ценности особой нет.

 Квартира соответствовала и дому, и соседскому ковру, стоимостью была с мою машину. Просторные комнаты, в гостиной и спальне окна от пола до потолка. Везде уже установлена новая мебель, как на картинках гламурных журналов.

В кухонной зоне, которая была частью гостиной, все обустроено для придирчивой хозяйки. Все предусмотрено. До вилок и ложек последнего дизайна и банок с кофе из Японии. В сияющей глубине холодильника можно было найти, наверное, все, что есть на полках в супермаркетах в отделах деликатесов.

«Герман не выбросил свою жену вовсе из своего сердца», – подумалось мне, когда я устроилась перед великолепным видом за огромным окном, с чашечкой ароматного кофе. «Конечно, не он сам думал о мебели, об удобствах и уж, тем более, о продуктах в холодильнике. Но он давал распоряжения, и в этих самых распоряжениях постарался предусмотреть множество мелочей, которые скрасят Ольгин переход от одной жизни к другой. Под его большой усталостью от холода и нелюбви не было к жене злости, не было обид и ярости, которые чаще всего сопровождают подобные разводы».

Мне же кофе был весьма кстати. Я начинала долгую молитвенную ночь. Входила в молитву неспешно и обстоятельно, понимая, что начинается этап больших постов и молитв. Нет в арсенале христианина оружия более сильного и действенного против властей злобы поднебесной, чем пост и молитва. Не знала еще, о чем молиться, что просить у Отца Небесного, потому что все картины возможного будущего уже были открыты мне, и ничто не указывало на возможность безоблачного любовного счастья этих заблудившихся в нелюбви супругов.

И потекли слова из самого сердца, из самой глубины подсознания: «Отец мой Небесный, Творец неба и земли, призри на дочь твою, на Тебя уповающую, дай мне разума, научи понять замысел Твой великий! Научи молиться Тебе верно и правильно, как было задумано Тобой изначально. Благослови меня, о Господи, мудростью понять, как действовать, и мужеством, чтобы поняв – сделать это….»

Мое добровольное затворничество меня особенно не тяготило. Состояние нереальности стало привычным. Пост, как никогда раньше, давался легко. Искушения холодильника совершенно не смущали меня. Отсутствие душевного общения освободило от приятностей и вкусностей. Я наблюдала, как постепенно тает и без того стройная фигура …моя?… нет, Ольгина. Молитвы об Ольгиных детях, о муже, о нерожденных еще детях, о моих детях и семье все сплеталось в кружево Божьего поклонения.

 Библия всегда лежала в моей сумке, поэтому отсутствие собеседника не смущало меня. Поднималась в молитве на невиданные ранее высоты, слезы очищения и покаяния и высшей радости не раз омывали мое лицо, и счет дням я потеряла окончательно.

Но через неделю что-то изменилось в эфире. Что-то стало иначе. Господи, неужели Ты услышал меня, Творец наш!? Или что-то другое происходит вокруг?

 Так или иначе, появилось устойчивое ощущение, что нужно что-то делать. А что делать? Я не знала. Поэтому занялась тем, что умела лучше всего – принялась стряпать блины.

 Что там у нас в холодильнике для начинок? Крабы – отлично! Гусиный паштет – хорошо. Рис, думаю, найдется! Яблоки – еще лучше. Господи, помоги! Благослови на приготовление и благослови тех, кому это есть доведется!

 На оснащенной по последнему слову техники кухне работать одно удовольствие. Всегда стремилась сэкономить на своих необходимых вещах. Взбивать и тереть дома все приходилось венчиками и терками. А здесь – за минуты все делается, как бы само собой. Ой, радостно-то как! Песни сами просятся из груди: «Благо есть славить Господа и петь имени, Твоему Создатель…» Бравурный гимн задавал ритм всем движениям.

Дело близилось к концу, когда зазвонил телефон. Я даже не знала, что он есть в квартире. Метнулась на звук, но пока носилась по квартире, как ошпаренная кошка, меня начал догонять запах сгоревшего блина. В результате, когда нашла трубку и схватила ее, услышала лишь короткие гудки. И блин спасти было уже невозможно.

 Так, началось! Нужно сесть и успокоиться. Что, что началось-то?

 Жизнь! Жизнь началась! Новая, чужая, незнакомая!

Когда живешь в чужом теле, в чужой квартире и вообще в чужой жизни – смешно так нервничать из-за случайного звонка. Но за неделю не было никаких звуков, кроме естественной тишины дома – капель воды, щебета воробьев за распахнутым окном, шума недалекого перекрестка. Но эти звуки другие. Они меня не касались. А звонок был обращен ко мне.

 Неспешно достряпала блины. Они получились на славу. «Но кого потчевать таким количеством блинов с деликатесами?» – постучалось в разум сомнение. В этот момент я рассматривала баночку с красной икрой. Блины с икрой – любимый вкус с детства, проведенного в приморском городе.

 Из задумчивости меня вывел звонок в дверь.

 Ну, точно, началось. Сняла передник и шагнула навстречу интригующей неизвестности.

 Распахнула дверь и за ней встретилась с тревожным взглядом красавицы из моего видения об Ольгиной дочери.

– Мам! Ну, разве так можно! Я же чуть с ума не сошла! Ты почему на телефон не отвечаешь! После того, как папка сказал, что ты уехала в свою квартиру, ты ни разу не ответила!

 – Ой, я о мобильном и забыла вовсе. Он видимо в сумке разрядился давно, – оправдываясь, отступала вглубь квартиры, впуская в дом вихрь негодования, радости встречи, уверенности в себе, шлейф прекраснейших ароматов.

 Эльза заполнила собой все пространство. Она говорила, спрашивала, отвечала одновременно, скидывала перчатки, туфли, бросала в кресла и в углы, туда же сумочку и дорожный саквояж. И вдруг, как бы натолкнувшись на мое смущенное молчание, тоже замолчала:

 – Ты чего, мам? У тебя может быть от расстройства того, крыша чуть поехала?..

 – Не говори глупости, дочь, – сказал я строго, показывая, что подобный тон в разговоре мне не по душе. – Давай, быстро мой руки с дороги и за стол. Я тебя ждала. Вкусности приготовила!

 Объятия и слезы радости при встрече в этом доме, вроде бы, не предполагались. Дежурные поцелуи воздуха возле щеки друг друга не в счет.

– Ты приготовила или заказала? Хотя… Пахнет невероятно вкусно. Ты поваренную книгу стала изучать? – искренне удивилась Эльза.

Из ванной дочь, Ольгина дочь, вышла с уже открытой бутылкой шампанского. Умытая, с мокрыми волосами она стала симпатичней. Надменная красота сошла с лица вместе с макияжем, стали видны красивые, чуть испуганные глаза. Этот-то испуг и прятала она в пузырьках шипучего напитка.

 Мягким движением забрала бутылку. Достала один узорчатый фужер. Плеснула немного. Порадовалась искреннему удивленному восхищению Эльзы, когда та отведала блинцов с деликатесными наполнителями.

– Ну, что мам, – начала разговор дочь, – будешь папку судами выматывать?

 – Да нет, что ты! Это ни к чему не приведет! Суды не вернут отношения. Буду молиться за него, свою жизнь постепенно выстраивать…

 Эльза застыла с открытым ртом.

– Что-что делать будешь?.. – знакомым мне от Ольги движением хлопнула ладонью по столу, утверждая свою точку зрения. – Так я и поняла. Что-то случилось. Что-то с твоей головой. Не зря же ты мобильник забыла, эти вот изыски готовила… В секту какую-то религиозную подалась! Там тебя и окрутили…

 – Эльза! – строго прикрикнула я на девушку! – Не смей так со мной разговаривать! Лучше давай, рассказывай, что там у вас в жизни такое происходит?

 – Да что у нас, – стушевалась дочь, растягивая слова. – Все самое интересное сейчас у вас. Страсти итальянские…

 Пришлось еще долгое время пребывать в никчемном разговоре, перебрасываясь пинг-понгом ненужных, ничего не значащих слов. Неспешная тихая молитва не привлекла внимание Эльзы. Последние глотки шампанского озадачили ее наличием пустой бутылки. Задумалась: стоит ли открывать другую. Я с беспокойством отметила наполненность бара. Такими темпами Эльза скоро станет неспособна рассказывать. Но в этот момент прорвало плотину, закрывающую душу от внешнего мира. Хмельные слезы выливали наружу глубинную боль.

– Ты же ничего не знаешь, мам! Джон оказался полным ничтожеством! Мама, он завел интрижку со студенткой, а надо мной издевался. Он злой и жестокий мерзавец!

 – Он бил тебя!? – воскликнула я, обнимая девушку. – Успокойся, хорошая моя, – гладила и гладила ее непослушные волосы. – Все будет хорошо. Ты еще не представляешь, но поверь мне, все будет хорошо.

 – Как хорошо, мам? Теперь уже не будет, никогда…

 Новый приступ безудержных рыданий накрыл ее. А я лишь сидела, гладила ее по голове и тихонечко, раскачиваясь, напевала колыбельную, которую пела мне моя мама, а ей моя мама, а я своим детям.

 Когда поток слез иссяк, Эльза постаралась взять себя в руки. Умылась. Глянула на меня почти трезвыми, опухшими, красными глазами.

 – Мам, а почему я не помню эту песню? Вот вроде бы слышала, но не помню?

 – Секреты детской памяти, – неопределенно ответила я. – Что там у вас случилось с Джоном? Он же так тебя безумно любил?

 – Видимо слишком безумно. Вот без ума и остался. Ревновал, как дурак, к каждому столбу, а потом вот… Сам взял и ушел к молодой.

 Я усмехнулась:

 – Это в детский сад что ли? Куда уж моложе?

 – К студентке… Нет-нет, она совершеннолетняя, – поспешила Эльза ответить на мой незаданный вопрос.

 – Но я так понимаю, что это не главное…

 – Да, это не главное,  – не спешила откровенничать дочь. Прошлась по комнате в поисках сигарет. Взяла одну, затянулась, скривилась, затушила в идеально-чистой пепельнице.

 – Я встретила человека. Очень хорошего человека. Я теперь знаю, что такое настоящие отношения и настоящее взаимопонимание! Что такое понимать друг друга, как саму себя…– в голосе появился вызов, будто с Эльзой кто-то спорил.

 – Хорошо-хорошо, встретила так встретила, но не слишком ли скоро? Горе, как и радость нужно пройти до конца. Выстрадать, так сказать…

 – Да что ты! Горе нужно забыть. Простить и забыть, говорит мой психолог.  Я простила, забыла, у мня теперь все хорошо. Но Лаура не хочет ребенка. Она говорит, что нужно пожить для себя, друг для друга. Если уж мы так долго шли друг к другу, нужно насладиться нашим счастьем… Ты мне поможешь сделать аборт? В нашем штате с этим строго, да и в соседних постоянно идут выступления за запрещение этих операций. Оголтелые идиотки! Шире грязных памперсов думать не способны. У тебя же полгорода знакомых врачей? Я срок пропустила и теперь только здесь по знакомству…

 Я была совершенно ошарашена. Кто такая Лаура? Чей ребенок? И какой срок беременности? Мне потребовалось время, чтобы рой вопросов в моей голове начал выстраиваться в слова.

 – У тебя совершенно не видна беременность. Какой срок? От кого? – не самые важные вопросы. Но остальные я просто еще не могла произнести. Было такое ощущение, что если я начну говорить о Л…, о той женщине, то у меня во рту вспыхнет пламя. Адское пламя.

 Господи! Что я несу, какое пламя? Сейчас девушек и парней, увлеченных однополой любовью в метро встречаешь каждый день. Но чтобы просто вот так, содомский грех прямо в моем доме… Ну, не в моем. Но в моей семье! И уже не важно, что и семья не очень-то моя.

 – Да, – легкомысленно махнула рукой дочь. Ее глаза моментально высохли. Будто выплеснув правду, она уже избавилась от некоего груза, переложила ответственность и все – стало намного легче.

 – Так здорово. Живот не видно, а грудь стала красивая. Около полугода назад – мы с Лаурой только познакомились – я еще у себя жила (значит, живут они уже вместе), завалился пьяный Джон. Да и мне что-то было тоскливо, я коктейли тянула… И как-то все получилось… Глупо. Я, конечно, не хотела, сопротивлялась – у меня же Лаура, любовь и все такое… Он потом еще утром уходить не хотел. Но нас с Лаурой клиенты ждали, я теперь в ее агентстве по продаже недвижимости работаю. Так я, представляешь, его из шланга холодной водой полила. Он так подпрыгнул!

 И Эльза залилась веселым беззаботным смехом, вспомнив, как ее муж прыгал под струей ледяной воды.

«Девочка. Совершенная еще девочка. Глупая, неразумная и тоже крайне озабоченная поисками большой любви, большого понимания! Люди, да что же это с вами! Эпидемия что-ли?! Где вы любовь ищите? Какие безумства приходят в ваши головы? Она же здесь, рядом, в собственном сердце! Кладовые! Кубометры невостребованной, нереализованной, невскрытой любви!»

И тут уж я хлопнула ладонью по столу, прекращая этот невероятный фарс! Жест совершенно не мой и неизвестно откуда взявшийся. Нет, конечно, известно.

 – Аборта не будет! – сказала я твердо и почти спокойно. – А теперь посиди тихо. Я за тебя молиться буду. Бесов изгонять стану.

Пришла очередь Элизы впасть в состояние шока от моих слов. Она была поражена ими не меньше меня ее известием. От неожиданности она даже не стала сопротивляться, только глаза округлились, как у ящерицы – не помню ее названия, большая круглоголовка что ли? Знаю за собой это – в моменты сильнейшего эмоционального и душевного напряжения из тайников памяти выскакивает ненужная информация.

 Воспользовавшись шоком, в котором оказалась Эльза от слов о бесах, я начала свою молитву. После длительного поста молитва льется, как ручей чистой воды. Мне самой еще не доводилось бесов изгонять. Но чувствовала, что появились уверенность, и знание, и сила.

Не знаю, сколько времени прошло. Смолкли звуки последних слов. Открыла глаза. Эльза спокойно спала на диване, поджав под себя по-детски колени. И было в ее сне что-то такое спокойное и безмятежное, что стало очевидно – произошло чудо. Чудо, на которое способен только Господь.

 Я же на нетвердых ногах прошла в ванную и встала под прохладный душ, успокаивая шум в висках и дрожь в коленях.

Мне бы очень хотелось сказать, что после этого случая Эльза стала смиренной будущей матерью. Начала слушать своего малыша и готовиться к родам. Мне бы этого очень хотелось… Но было все иначе. С самого утра Эльза снова стала доказывать, как сильны их с Лаурой чувства друг к другу и что ей вовсе не важно, что я думаю по этому поводу, ей лишь нужна срочная помощь врача. Она кричала, плакала, обвиняла меня в тупости и узколобости, сектантстве и грозилась вызвать психиатра.

 Но силы в ее словах больше не было. Поэтому я лишь пропускала мимо себя все эти истерики и усиленно терла, взбивала, выжимала свежие фрукты и соки, наполняла ее организм витаминами и чистыми белками ягнятины.

 Находила время между криками и слезами – рассказывала. Рассказывала библейские истины. О Мертвом море в Израиле, которое находится на месте некогда больших городов Содома и Гоморры. О том, что жители этих городов слишком разгневали Бога своим грехом – грехом однополой любви.

Рассказывала, что человек не может ни от кого получить любви больше, чем дает сам. Что человек и вся Вселенная, все люди вокруг – сообщающиеся сосуды. Сколько ты себя отдашь – столько получишь любви, радости, заботы. И не факт, что получишь от тех, кому даешь. За исключением семьи – в этом случае можно рассчитывать на взаимность.

 Эльза ничего не хотела слушать. Закрывала уши, уходила из дома. Покупала газеты с рекламой, обзванивала частные клиники.

 Но Россия уже давно не воспринималась ею родной страной, ей было боязно самой довериться врачам. Она помнила из своего детства, что все, связанное с медициной в России, делается по знакомству. Времена изменились, но, к счастью, Эльза этого не знала. Поэтому в конце концов решительно отправилась за помощью к отцу. Мне пришлось позвонить Герману. Наш разговор прошел на удивление спокойно для обеих сторон. Бывший муж оказался крайне консервативных взглядов и обещал оказать полную поддержку моим стараниям

 Когда дочь не пришла ночевать, тревога коснулась моего сердца. Воображение рисовало картины больничной койки, скрюченной фигуры и непоправимости сделанного, но молитва звучала по-прежнему чисто и легко.

Она пришла на рассвете. Босиком, с босоножками в руках, с мокрыми волосами от предрассветного тумана, с заплаканными глазами. Другая. Смиренная или смирившаяся. Обняла меня и сказала:

 – Я ходила. Всю ночь ходила. Вспоминала родной город. Как мы гуляли на Патриарших, как все вместе ходили в зоопарк и я не могла отойти от жирафов, так потрясли они меня своей грациозностью. Вспоминала, как мы были еще маленькими, и вы возили нас отдыхать в палатках на карельские озера. Какие мы были веселые и счастливые, хотя, по-моему, и не очень богатые…Теперь мы другие.

 – Нет, доченька, мы такие же, просто забыли это, и думаем, что мы другие.

Несколько дней мы не возвращались к разговорам об аборте и ее любви. Но сходили несколько раз в поход по магазинам. По оказии удалось взять билет на новую «Анну Каренину» и насладились игрой любимых актеров. Долго рассуждали, симпатизирует ли автор героине или показывает, как сладок грех и сурово наказание. Что-то менялось в нас и вокруг нас.

Звонок сотового телефона застал нас в момент бесцельной прогулки по летней вечерней столице. Я люблю этот вид подсвеченных башен со стороны моста. Эльза взяла свой миникомпьютер и во взгляде мелькнула беспомощность и страх. Звонила Лаура.

 Она ждала свою маленькую Элизи… Дочь что-то быстро говорила по-английски, я не успевала переводить и понимать. Она несвязно оправдывалась, объясняла, что ей нужно подумать, нужно еще что-то решить. В этот момент я легко и быстро выхватила телефон из рук дочери, не ожидавшей такого поворота событий. Сказала в микрофон лишь одно, всплывшее в голове, короткое слово на английском языке и отпустила телефон в коричневые медленные воды реки.

Окружающие подумали, что кого-то сбила машина, такой крик раздулся над мостом. Увидев, что это всего лишь крик отчаяния, все с интересом выслушали стоимость этого чрезвычайно умного, новейшего супермобильного устройства. И телефоном-то этот навороченный компьютер назвать нельзя…

– Тебе нельзя так нервничать, – улыбаясь, сказала я дочери, – пойдем лучше посмотрим игрушки для новорожденных.

 И мы впервые оказались в магазине «Малыш», где было столько всего милого, красивого и радостного для глаз: и крошечные, как игрушечные, пинеточки, и платьица, и костюмчики… Любая молодая мама, воспитывая первого ребенка, продолжает свою детскую игру в куклы. Эльза, как завороженная, перебирала эти бесконечные вещички и в глазах проступала нежность…

А я в этот момент думала о другой молодой женщине. О другой моей дочери, которая, наверное, сейчас с другой мамой тоже присматривает одежду для новорожденного…

Время шло. Мы не сговариваясь, не говорили о будущем. Много вспоминали. Гуляли. Без мобильного телефона Эльза чувствовал себя неуютно и неуверенно, как я себя в Ольгиной жизни. Мы снова чего-то ждали. Теперь уже вдвоем.

К врачу мы все же сходили. У Ольги действительно оказался целый штат врачей-друзей, хороших специалистов. Подруга долго сетовала, что это верх легкомыслия обращаться на таком позднем сроке. Предлагала уложить Эльзу на полное обследование, но мы дружно отказались, уверенные в том, что процесс этот естественный для женщины, и, тем более, что малышка неприятностей своей маме не доставляла. Узнали, что будет девочка. Эльза, которая еще недавно не рассматривала новую жизнь в себе иначе, чем ненужную помеху, теперь была невероятно воодушевлена тем, что в ней находится девочка. Доченька. Новый человек…

 Однажды она зашла ко мне во время вечерней молитвы.

 – Мам, а о чем нужно просить Бога? Вот ты о чем просишь?

 – Чтобы во всем, что мы делаем – была воля Его. Чтобы по незнанию, по глупости своей не пойти против Его плана на жизнь. Чтобы не попасть мимо цели…

 – Как это все оказывается, сложно…

 Время как бы остановилось. Неспешно протекая мимо нас, сквозь нас. За эти две-три недели вдруг резко округлился живот Эльзы. Он будто бы только и ждал этого времени, чтобы иметь право завить о себе и своих приоритетах.

И снова неожиданный звонок в дверь. На пороге стоял Герман, а с ним молодой незнакомый высокий рыжеволосый парень. По тому, как надменно поползли вверх брови Эльзы, а пушистые ресницы занавесили ее взор, стало понятно – муж. Тот самый «подлый мерзавец» Джон.

– Дамы, что вы за моду взяли скрываться, на телефонные звонки не отвечать! – гневно вступил в дом мой бывший муж.

 – Эльза, ты не имел права скрывать это от меня! – в том же тоне, на очень ломанном русском языке пророкотал еще один бывший муж. – Почему такую важную для судьбы новость узнаю от твоего отца!?

 Метнула молнию глазами в адрес невозмутимого папаши.

 «Какой воспитанный мальчик», – подумалось мне. – « Несмотря на эмоции, на возмущение, он помнит, что было бы неприлично разговаривать с женой, даже с бывшей женой, на английском, в присутствии ее русскоговорящих родителей».

 – Это сугубо мое личное дело, – парировала Эльза на очень высокой ноте.

 Нам, старшему поколению, ничего не оставалось делать, как препроводить молодых людей в другую комнату и дать им наконец-то выплеснуть весь ворох бед и обид, чтобы, очистив место, начали принимать новую реальность, новую жизнь.

 Долго еще из-за закрытой двери неслись английские слова и крики, которые и без переводчика становились понятны в своей неприглядности.

 Герман мог уходить. Ничто не удерживало его здесь дольше. Но он не спешил уйти. Что-то маяло его и тяготило его душу. Пауза была неловкой, крики из-за двери делали ее довольно напряженной.

 – Что ты думаешь о них? – спросил бывший муж, чтобы что-то сказать.

 – Да я особенно и не думаю. Они разберутся. Они любят друг друга, но слишком каждый для себя. Эдакие типичные представители общества потребителей. А любовь не потреблять, а вырабатывать нужно. Пусть учатся. У них вся жизнь впереди.

 – И давно ты это поняла? Что любовь не потреблять, а вырабатывать нужно, – скорее растерянно, чем с упреком спросил Герман.

 – Да, нет. Не очень давно, – сказала я, понимая, что разговариваю от имени Ольги и с Ольгиным мужем. – А смешное выражение: «да, нет»! Причем русский человек сразу понимает, о чем речь, а иностранец не поймет. Я бы, наверное, не смогла быть женой иностранца – так многое в отношениях зависит от слов, от их глубины и понимания друг друга…

И снова недоверчивый взгляд. Он не успел прокомментировать мои слова. Трубка в кармане залилась бравурным маршем.

 – Да, сын. Слушаю тебя.

 Вот и сын объявился, самое время. А то я уже начала подозревать недоброе в том, что он не появляется в этом непонятном, не мною задуманном действии.

 Герман слушал и лицо его наполнялось возмущением, переходящим в гнев.

 – Не смей! Ты слышишь, не смей оставлять университет на последнем курсе! Ты знаешь, сколько мне стоила твоя учеба!? – грохотал отец.

 Мягко, но ловко и настойчиво перехватила телефон.

 – Что случилось, сынок?

 – А, ты, мам! Да я вот, что… Я нашел хороший контракт на год на Аляске. Там деньги неплохие платят, работа в экстремальных условиях, поэтому и платят. А потом… Потом доучусь. Мне сейчас надо, мам, здесь оставить все… Иначе…

 – Да, сынок, тебе сейчас нужно все там оставить. Но помни, что холодный климат, напряженная работа – не панацея от твоих проблем. Ты сам должен принять решение. И оставить в прошлом все твое настоящее.

 Парень на другом конце трубки, на другом конце мира замер от неожиданности. От неожиданности принятия и понимания его проблем.

Герман ничто не успел еще выплеснуть, все те подсчеты и нули, которые уже готовы были соскочить с его языка криком и гневом, еще только формировались в слова. Я не могла рассказать ему все те видения, что пронеслись в моей голове. Что наркотики и скверные знакомства недолго остаются полукриминальным увлечением. Это всегда вступает в конфликт с законом.

И бегство может оказаться запоздалым. И что там дальше? Французский легион? Короткая кровавая мясорубка? Уж лучше суровый край и серьезная работа. Это тоже дорога к Богу.

Все люди, так или иначе, идут к Богу. Любой их путь – это путь поиска. У некоторых он короткий. Потом уже жизнь с Богом. Не простая, как многие надеются, но жизнь в свете и истине. Но у большинства путь к Богу долгий и тернистый. Многим всей жизни не хватает пройти его. Так и заканчивают, не достигнув цели. Вся жизнь мимо цели. Печально. У сына появился шанс. Но не говорить же всего этого Герману. Он не поймет. Пока не поймет.

– Герман, послушай, любовь к детям – это не только обеспечение их учебы и комфортного проживания. Это еще и участие. Ты же не знаешь, что сейчас в нем и с ним происходит. Дай ему возможность испытать себя в самостоятельной жизни. Дай ему шанс.

 Несмотря на то, что где-то глубоко слова мои коснулись его души, но он не был готов принимать их справедливость. Он проявил готовность обрушить на меня весь свой гнев и несогласие. Но я просто положила ладонь ему на губы.

 – Не нужно, не сейчас. Там за дверью уставшая ссора затихла, не добавляй дров в топку. Андрэ, пусть в холоде, в серьезной работе, в горячей любви найдет свой жизненный путь.

 Откуда эти слова про горячую любовь? Это не имеет значения. Главное, что все эти слова откуда-то берутся и становятся делом, становятся явью.

 – Эльза права: ты сошла с ума, – довольно грубо обрубил разговор мой бывший неглупый муж. Не было, не было в его голосе внутренней ярости и того гнева, который он по привычке хотел показать.

Резко развернулся и пошел прочь. С лестницы услышала: «Алло, Константиныч, ты там говорил, что у тебя есть поставщик на Аляске. Давай его координаты».

 Ну что же, чрезмерная опека на смену холодному расчету – это серьезное действие. Его результаты покажет время.

 К вечеру вышли к столу Эльза с Джоном. Они были еще надуты и злы друг на друга. Но их гнев и злость уже не имели внутренней силы и сердечной глубины. Это беспокойные волны, которые бывают после шторма. Они еще шумят и яростно бьются о берег, но теряют силу с каждым мгновением. Шторм прошел.

Они уехали через два дня. Уехали вместе. «У девочки должны быть два родителя», – тяжело вздохнув, смирилась Эльза. Они еще не напоминали влюбленную пару, их лица еще держали оборонительные маски. Но в глазах, во взглядах уже появлялись робкие улыбки, непродуманные жесты внимания. Появлялась большая надежда.

 Провожая в аэропорту, я шепнула дочери: «Для Бога нет ничего невозможного, если ты следуешь Его закону. Тебе лишь осталось изучить Его закон, следовать и молиться!» Она улыбнулась в ответ: «Я подумаю. У меня есть повод думать, что ты права, хотя ты просто сумасшедшая, мама!» И она нежно и слезно обняла меня, выплакивая всю свою благодарность и непроявленную нежность.

 – Это беременность делает меня такой плаксой, – оправдывалась она, принимая поддерживающее пожатие мужа.

 – Да-да, конечно. Учитесь ходить, ребята. Учитесь ходить вместе.

 Джон благодарно посмотрел на меня.

После круговерти событий чужой жизни, которая уже перестала быть чужой, одинокая квартира обдала холодом. Грустно распахнутый холодильник ничем не мог порадовать. Его стратегический запас, которого по моим подсчетам могло хватить на целый год оборонительных боев, пережил лишь пару семейных баталий.

Кофе. Еще оставался хороший кофе. Он обжигал меня и не мог согреть душу, наполненную тоской по своему дому, по дочерям, сыну, мужу, по привычному укладу жизни. Я представляла, как сейчас вечером семья оживленно собирается за ужином.

Аня втискивает свой живой живот между спинкой стула и столом, и все подшучивают над ее временной неуклюжестью. Яна несет свою независимость через отстраненное выражение лица, которое в момент озаряется радостной улыбкой. Ее отстраненности хватает лишь на то, чтобы все успели высказать свое мнение по этому поводу.

Муж строго хмурится, пряча добрые глаза, чтобы приструнить всегда не в меру разыгравшегося Ивана. Зять предусмотрителен и вежлив, но за сдержанностью кипят эмоции, которые трудно и предположить в этом улыбчивом молодом мужчине. Просто мавр! Который очень комфортно чувствует себя в нашей слишком шумной, слишком эмоциональной семье.

А ту, другую меня, и представлять не хотелось. Казалось, от этой мысли сердце переворачивается в груди и обливается кровью. Как я вообще прожила без них столько времени!? Сколько времени? Посмотрела на экран телефона и ахнула. Месяц прошел, как один день. Я ничего не знаю! Анечка, возможно, уже и родила своего мальчика, а я здесь сижу на чужой кухне, в чужой жизни, в чужом теле, кофе пью!

Полуночный звонок в дверь не озадачил и не насторожил. Лишь подумалось: «Отчего это все мои гости звонят сразу в дверь, и никто в домофон. Будто внизу отсутствует консьерж со строгими глазами спецагента».

 В дверном проеме стояла я. Конечно, Ольга во мне. Что-то изменилось во всем моем облике. Добавилось уверенности, лоска. Модная прическа, ладное платье, безупречный маникюр… Стройней я стала или моложе?

Как бы там ни было, но за много лет я впервые вспомнила, что именно из-за моей привлекательности муж первые годы совместной жизни постоянно умирал от ревности, несмотря на разницу в возрасте. Разницы в его пользу. Но это снова были женские, отвлекающие, моментальные мыслишки.

– Ну, как ты здесь, подруга!? – натянуто и слишком весело спросила я-Ольга. – Чаем, или чем погорячее, напоишь?

 – Конечно! Кофе, чудесным горячим кофе! – счастливо выдохнула я. Схватила полуночную гостью за руку, боясь, что она снова неожиданно исчезнет. При этом понимала, что пришла она вовсе не для того, чтобы сразу исчезнуть.

 Вопросы, вопросы толпились в моей голове, рвались наружу. Требовали немедленных ответов. Но я лишь счастливо улыбалась, доставая остатки любимого сыра и подогревая сливки к кофе.

– Как я рада тебя видеть, Ольга! Ты просто представить себе не можешь. Здесь столько всего нового произошло! Приезжала твоя дочь. Да ладно все потом. Что там мои? Как Аня.

 – Да что с твоими станется. Ждет тебя твоя Аня. Не рожает без тебя…

 – Она, что все знает? Они все всё знают? – ахнула я.

 – Ничего они не знают. Но я-то не дура. Понимаю, что происходит, – сказала Ольга, затягиваясь сигаретой.

 Затянулась, скривилась, как недавно ее дочь Эльза. Загасила сигарету в той же пепельнице.

 – Так ждала этой возможности покурить, у вас же там, как в монастыре, ни шампанского вечером выпить, ни покурить! А смотри отвыкла. Не нравится…

 Ольга замолчала. Будто это была та информация, из-за которой она ворвалась ко мне среди ночи.

Огляделась. Встала пошла по комнатам, осматривая квартиру. Определить ее впечатление не представлялось возможным. Равнодушный взгляд не выражал ничего.

 – Значит, вот, как Гера от меня откупился. Тебе как? Нравится?

 – Неплохо. Удобная, просторная квартира. Близко от метро и автобусов.

 – Конечно, после твоей – хоромы, – усмехнулась Ольга. – А после моего дома – просто берлога.

 – Ты все об этом… Подруга, – в тон Ольге сказала я, – отпусти Германа. Он наломал дров, но теперь уже не исправить. Там же малыш на подходе. Вы уже все пройдете весь этот путь. У тебя, кроме мужа и его денег, заботы есть.

 – Да знаю, знаю. Наслышана, как ты здесь развернулась.

Немой вопрос застыл на моем лице.

 – Мы же с дочкой постоянно чатимся. Не думай. Элизка ничего не знает, только удивляется, что у меня так часто бывают провалы в памяти. Забываю свои же слова и наставления… Дай хоть вискарика пятьдесят грамм с колой, что ли? Надоел этот сухой закон.

 – Нечего мое тело спаивать и разум притуплять, – нарочито строго, как школьнице, ответила я.

 – Да, ладно, я здесь дома. Что за жизнь – ни там, ни здесь хозяйкой себя не чувствую, – решительно воспротивилась Ольга, открывая по-прежнему полный зеркальный бар.

 – И правда, как тебе удалось девку-то мою вытащить из ее розового тумана? – серьезно спросила Ольга, устраиваясь в моем любимом кресле с ногами и стаканом коктейля.

 – Ты все знала? – немало удивилась я.

 – И про Андрэ знала. А что поделать могла? У меня давно с ними сиропно-сладких отношений нет. Они бы меня слушать не стали. Друг наш общий из штатов приезжал по делам, он-то и рассказал в общих чертах. А ты что думаешь, я на такой шаг из-за Геркиных денег только пошла!? Они для меня и так, и сяк потеряны.

Я озадачено молчала. Весь выстроенный в моей голове образ холодной, эгоистичной Ольги в один миг растаял. Она оказалась вовсе другой.

 – Постом и молитвой, – в задумчивости произнесла я.

 – Что постом и молитвой? – не поняла Ольга.

 – Изгоняются такие бесы из людей. Постом глубоким и молитвой сердечной. Ольга, уж не знаю, с кем и какой договор у тебя, но грех ты большой на душу взяла. Колдовство – оно грех великий.

 – Не начинай! Я об этом каждый день проповеди слушала от твоего… от нашего благоверного. И что удивительно – ничего не знает, а постоянно об этом говорит. Библию мне читает, наизусть цитирует.

 – Да-да, – рассеянно сказала я. – Он в духовном плане это все чувствует.

 У самой все это время стучался и стучался невысказанный вопрос. И глаза прятались долу. И руки не находили места.

 – Да не переживай ты так. Не было у нас ничего. Сама не знаю, что со мной. Но чувствую – чужой он мужик. Твой он. Больной сказалась. Сама уж там придумаешь, что за болезнь и отчего она прошла.

 Я шумно вдохнула и благодарно посмотрела на Ольгу.

 – А я боялась к тебе зайти, – просто сказала она. – Вдруг ты в гневе набросишься на меня. Так подставить тебя!

 – Да. Поначалу так и думала. А потом… Ты не меня, ты себя подставила своими договорами в духовном плане. Во всей своей жизни. А теперь-то что делать будешь?

– Работу над ошибками, – впервые улыбнулась Ольга. – Понимаешь, подруга, это твое счастье меня вымотало до печенок. Не могу я так быть одновременно со всеми и во всех жизнях. Мне их много. Детей, собак, кошек и даже твоего мужа много. Мелкое какое-то у тебя счастье. Своей личной глубины не чувствуешь! Люди…звери…Скучное.

 – А на кафедре ты была? Со студентами общалась, их непомерный голод к знаниям утоляла! Они же первокурсники – ничего не знают. Кто они? Где? Для чего на свет-то попали? Уже не дети, еще не взрослые…

 – Вот-вот, я как под их аппетит попала, так сразу и «заболела». Они же проглотить человека могут со своей настойчивостью.

 Я сокрушенно покачала головой:

 – Нет, случаев каннибализма не помню за девять лет работы. А коллеги что? Не догадались?

 – Как я только появилась там после твоих голодных студентов, тут эта толстая со своими плюшками и свекровью в голове как набросилась на меня, так я в болезнь и впала. Да и дома. Нет покоя. Все ресторанную еду адаптировать под свою старалась, так им подавай то драники, то картошку жаренную, то штрудель с корицей... Пришлось вспоминать. Мне кажется, волосы до сих пор фритюром пахнут…

 – Нет, не пахнут, – задумчиво протянула я. – Моими духами Калеш пахнут, я ими только по праздникам пользоваться себе позволяла.

 Вздохнула устало:

 – Ты не там глубину ищешь. Как же ты себя познаешь по себе? Ты иди в глубину любви к людям. Там и себя отыщешь и саму любовь. Ты вон от Светки отмахнулась, а она столько всего от свекрови вынесла, но смогла простить. И теперь из рака выхаживает, пока муж куда попало захаживает... Жертвенность с самоотречением перепутала. Не там жертву кладет. Никого нельзя на место Бога ставить, ни мужа, никого… Ей помощь нужна.

Ольга порылась в сумке. Незнакомой мне сумке. Не из моего гардероба. Перехватила взгляд:

 – Да, пришлось прикупить. Чужие сумки, как и чужие мужчины, мне не подходят. Держи, – протянула мне новый бутылек моих обожаемых духов. – Они мне самой страсть, как понравились. Вот и прикупила. А теперь понимаю – они тобой мне всегда пахнуть будут. Кстати, твои девчонки одобрили мою новую внешность. Ты уж поддерживай имидж. Я и телефон парикмахерши записала, и маникюрши… Я может быть и эгоистка, но мне именно так, в комфорте и ухоженности, хорошо и спокойно.

 – А-а, – протянула я рассеянно. – Это ты от своего «хорошо и спокойно» такую заваруху устроила!

 – Да ладно тебе. Я там у тебя на полках несколько книг полистала. И взяла с собой. И твою книжку о пути к женскому счастью взяла. Как путеводитель. Мне в новый путь собираться нужно. Я теперь девушка свободная! – нараспев проворковала Ольга. – И ездить в твоей малолитражке больше не могу! Не хочу на всех снизу вверх смотреть!

 – Осторожно, подруга, ты уже смотрела на всех сверху вниз. Много и многих не замечала!

 – Ну что ж, спасибо тебе, помог твой Бог моему семейству. Да и мне много понятно стало. Издалека, так сказать! За колдовство… Твой-мой муж говорил о покаянии, думаю, мне поможет.

 – Поможет, если ты все это из себя вытряхнешь, вместе с собой прошлой, с твоими приоритетами и взглядами. Все пути наши пред Господом. И сердца наши Ему открыты. Что там в них и кто. Нельзя быть слишком легким в Его глазах.

Что там говорить, думаю, Андрей за месяц тебе многое объяснил.

 – Хватит болтать! Время подходит. Пора в путь. Если не сейчас, то все так и останется. А я не хочу в твоей жизни и таком счастье застрять. Поехали! – снова хлопнула по столу рукой я. Ольга.

 

 * * *

 

 Ночной город вобрал меня с моей маленькой машинкой, с моим большим, всеобъемлющим счастьем, с рвущейся наружу радостью.

 Я не выдержала, позвонила мужу. Он спросонок не понял, отчего это я среди ночи от подруги возвращаюсь, но сквозь сон его голос звучал радостно и нежно:

 – Возвращайся скорей, я так по тебе соскучился!

 Мелким счастье ей мое показалось… Да оно во весь город не вместится! Оно во весь мир! Во все небо! До самого Бога в благодарности летит! Лети-и-и-и-т!