Когда Мартин Бундис говорил, что его жизнь принадлежит Христу, в этом было не больше неправды, чем в утверждениях типа «я — образец нравственности». Образцом можно быть в каком-то умении или деле, нравственны же поступки или вся жизнь, но сказать об этом должны другие. И решать: принадлежит твоя жизнь Христу или нет, — не тебе. Однако в том, что именно к этому Мартин стремился, неправды не было никакой.

    Родился он в Латвии, а после института жил в Москве, откуда в семьдесят седьмом эмигрировал в США. Было ему тогда тридцать два, жене на год меньше, и Мартин совершил, конечно, самый напряженный поступок в своей жизни, определивший его характер и сделавший его тем, кем он стал. Многие эмигранты из обывателей советских превратились в американских, но тех, кто удержался на высоте своего поступка, вполне можно было назвать воплощением мечты о свободе и единстве человечества.

    Вначале Мартин крутился вместе с другими вокруг «Голоса Америки» и еще некоторых политически настроенных организаций, а потом, для многих неожиданно, занялся христианским вещанием и доставкой в соцлагерь религиозной литературы. Знавшие Мартина острили на тему, каким важным протестантским проповедником вдруг заделался их приятель, ранее вроде бы вообще не веровавший. Но откуда острякам было знать, что еще в Союзе Мартин дал обет Богу: посвятить Ему всю свою жизнь, если Он поможет благополучно перебраться в Штаты.

    Когда цель достигнута, быстрее всего забываются именно такие обещания, но пошли напоминания: попал в больницу сам Мартин, потом его жена... Он мог бы притвориться, что не понимает смысла этих событий, но к тому времени Мартин уже более или менее знал себя и жизнь и понял, что нет смысла бороться с этим злом. Ведь зло не предупреждает, подобно Богу, оно бьет сразу.

    Ход рассуждений Мартина бывал сложным и запутанным, как это случается с человеком, который хочет перехитрить Всевышнего. Но иногда приходили самые простые и убедительные мысли: всем тем, что мы делаем, мы все равно в конечном итоге служим Господу, так почему не послужить Ему прямо? И он стал служить. Богатства это не принесло, хотя достаток был. Занятие представлялось совершенно безнадежным — до восемьдесят пятого года...

    И вдруг все изменилось. Каждый новый приезд в Союз поражал — будто он приезжал в новую страну. Казалось, свобода уже достигла предела, но следующий визит опровергал это, будто у свободы здесь вообще не было верхнего предела. Религиозную пропаганду разрешили сначала с оговорками, потом уже без всяких ограничений. Соответственно и миссионеры действовали сначала осторожно, с опаской, потом все более смело и вот уже просто торопясь не отстать от других, кинувшихся вперед... Начался проповеднический бум.

    Вершиной деятельности Мартина стала весна девяносто первого, когда ему поручили организовать встречу религиозных лидеров Америки с самим Горбачевым. Встреча была запланирована не где-нибудь, а в Кремле, как говорили, в том кабинете, где когда-то работал Сталин, что окрашивало ее в особые тона.

    Здание располагалось вблизи Красной площади, стояло почти впритык к кремлевской стене. По сравнению с общей советской разрухой здесь все поражало аккуратностью: от белых сборчатых оконных занавесок прямо-таки неземной чистоты и свежести до сверкающих полов. Протокол встречи предписывал, что она продлится полчаса. Вначале, до половины времени, будет говорить Генеральный секретарь, затем вопросы и высказывания гостей. С американской стороны десять человек, и все высказаться явно не смогут, потому решили: кто сколько успеет. Начинал Мартин. Высокий, дородный, он держался как руководитель этой делегации, и в каком-то смысле был им. Хотя, конечно, не мог быть ровней любому из членов делегации, представлявших известные могучие церкви Америки — епископальную, баптистскую, пресвитерианскую... Кто такой был Мартин рядом с ними? Недавний эмигрант, не без проволочек получивший американское гражданство.

    Делегацию провели в кабинет, усадили по обе стороны длинного стола, и только тогда из какой-то боковой двери появился Горбачев с помощником. Он выглядел издерганным, почти на грани срыва, но от этого лишь усиливалось сочувствие к нему. Да и кто мог тогда подумать, что такого большого политика ждет крах.

    Он заговорил — и все преобразилось. Мелодичные накаты собственного голоса, кажется, вселяли в него недостающую уверенность, а на гостей производили весьма сильное впечатление. Он предложил всем садиться, и сам сел за председательский стол. За руку ни с кем не здоровался. Попросил гостей представиться, и Мартин назвал всех.

    Горбачев иногда что-то записывал, нервность до конца не прошла. Он рассказывал о больших успехах своих реформ, но и о больших трудностях. Для того и принял их, чтобы религиозные лидеры Америки знали это, рассказали о положении дел в России. В словах Горбачева звучала надежда на какое-то усиление американской поддержки.

    Протокол выдерживался четко, вовремя завершив свою речь, Горбачев предложил высказаться американцам. Мартин понял, что настал его час, и он сможет сейчас сделать то, что все это время лелеял сделать в своих мечтах, но не знал, получится ли. А мечтал он вознести в этом кабинете моление Господу. Предупредив, что будет молиться, он положил сцепленные руки на край стола и, как это принято у протестантов, начал вслух беседовать с Господом. Остальные тоже соединили руки и опустили головы, включая, кажется, и Генерального секретаря, хотя Мартин на него специально не смотрел.

    Говорил Мартин по-русски, паузы для переводчика были его спасением.

    — Господи! — говорил он. — Мы благодарим Тебя за то, что Ты позволил нам собраться здесь...

    Он вдруг испугался, что фразы, которые он приготовил, могут показаться пустыми, и заговорил медленнее, стараясь напряженнее думать.

    — Мы благодарим Тебя, что Ты позволил нам собраться в этом красивом здании... Собраться, чтобы обсудить тяжелое положение, в которое попала эта страна... Среди присутствующих нет людей безгрешных, и никто здесь никого не имеет права учить... Но мы знаем по опыту, Господи, что, как только отворачиваются от Тебя, так впадают в нищету, братоубийство... А значит, и возрождение надо начинать с того, чтобы вновь обратиться к Тебе... И мы знаем еще одно, Господи... Не поможет в этом возрождении никакое экономическое содействие, никакие самые умные программы... Бесполезно надеяться и на какие-либо церкви, религиозные организации... Поможет только одно: вера в Тебя, Господь наш Иисус Христос! Аминь...

    Все зашевелились, и глава епископальной церкви объявил, что тоже хочет прочесть краткую молитву.

    — А может быть, хватит молитв? — усомнился Горбачев. — Впрочем, я вас слушаю...

    Важный старичок проговорил всего несколько фраз, Мартин не успел вслушаться, о чем. Он все еще был под впечатлением собственной молитвы, и ему казалось, что и другие переживают ее. Ведь, наверное, впервые в этом кабинете имя Господа было названо так открыто и громко, как имя Высшего Судии! Мартину даже виделась какая-то мемориальная доска, какая-то страница в учебниках истории: «Первый американский миссионер, побудивший молитвенно склонить голову хозяина Кремля». Разумеется, он говорил себе, что важно не его первенство, а то, что дело Господа шагнуло вперед, достигнув этой земли, но все же, все же...

    После старика-епископа уже не молились, понимая, что большего достигнут прямыми пожеланиями президенту СССР, чье время очень дорого... Так прошла эта встреча. И Мартин настолько был упоен ею, настолько был вдохновлен своим начинанием вовлекать в молитву советских официальных лиц, что потом всякий раз при первом удобном случае повторял это, стремясь молиться так часто, как только мог.

    Он вознес молитву на Лубянке, вынудив кагебешников склонить головы, как, по его убеждению, сделал это Горбачев. Молился в кабинете тогдашнего хозяина российского телевидения, который в обмен на финансовую помощь распорядился предоставить еженедельный субботний эфир для проповедей Мартина. И где он только не молился...

    Он с Евангелием стоял на Арбате, спрашивал прохожих, кто такой Христос. Некоторые раздраженно проходили мимо, другие останавливались в ожидании — им нечего было ответить, или люди ждали, что Мартин сам что-нибудь скажет. Но выглядело так, будто вопрос заводит людей в тупик. Это снимали на видео. В Штатах делали однозначный вывод: народ лишили Христа! Жертвовали обильно...

    Именно тогда, вернувшись из Союза, Мартин создал собственную миссионерскую организацию «Христианские послы», весьма денежную и известную. Помогли религиозные лидеры, которые вместе с ним были у Горби. Мартин неожиданно для себя поднялся на верхние этажи церковной иерархии Америки, и вскоре было само собой разумеющимся, что «Христианские послы» гарантированно получают свой ломтик от многочисленных американских миссионерских бюджетов.

    А тратить Мартину было на что. Производство христианских телепрограмм на российском телевидении, массовая евангелизация, поддержка протестантских церквей в России... Так чудно дела продолжались несколько лет. И вот теперь Мартин летел в Москву, узнав, что телеэфир у них отобрали.

    В Москве он сразу поехал в Останкино — там, однако, ничего не прояснилось. Ему лишь повторили то, что писали в письмах: его программу сейчас транслировать не могут — и все. Тогда Мартин не без злорадства объявил бывшим партнерам, что хотел бы, чтобы передача на канал вернулась, но даже если это и произойдет, телекомпания больше никогда не увидит от него денег. Быть может, этим он вообще закрыл себе все пути в деятельности, которую успешно вел, но он чувствовал, что должен был так поступить. Хватит лебезить, подкупать, упрашивать!

    Оказавшись вне стен телекомпании, Мартин с наслаждением вдыхал запах пасмурного сентябрьского дня: сырой травы и парковых деревьев... Над городом возвышалась Останкинская телебашня, уходящая в высокое небо. Когда он эмиорировал из Союза, башня все еще была самым высоким сооружением в мире, отлитым из железобетона по какой-то сверхнадежной и, конечно же, строго секретной советской технологии. А вот сейчас, хотя эта громада еще впечатляла, Мартин вдруг почувствовал, что он — выше, больше ее и что башню в скором будущем не ожидает ничего хорошего...