1914-2014: ДУХОВНЫЙ ИТОГ ОКАЯННОГО СТОЛЕТИЯ
На исходе ХХ столетия поэт Владимир Соколов писал:
Я устал от двадцатого века,
От его окровавленных рек.
И не надо мне прав человека,
Я давно уже не человек.
В запасниках российской индивидуальной и коллективной памяти хранится много горьких признаний, подобных этому. Слова отчаяния звучат в них и трагическими исповедями, и настоящими реквиемами по погибшим временам и гибнущему человеку. Они свидетельствуют о роковых мутациях, происходящих в современном сознании. Посредством стенаний такого рода совершалось прощание не столько с ХХ веком, сколько с надеждами на возможность торжества права и добра, истины и справедливости.
У эпох, на протяжении которых возникают и распространяются подобные умонастроения, налицо, как правило, признаки аномии. В такие периоды кажется, что социальный мир поражён какой-то всепроникающей скверной и по нему расползается мерзость духовного запустения. Массовая экзистенциальная катастрофа, переживаемая симфонической личностью некогда великого народа, почти полное духовное банкротство этого народа стали историческим фактом.
По сей день мы остаёмся погруженными в бездонную пучину травматического опыта, в гигантское собрание человеческих трагедий, изломанных судеб и загубленных душ. Аномийный социум с его атмосферой духовной смуты, размётанными в разные стороны жизненными смыслами, оскверняемыми на каждом шагу ценностями истины, выброшенными на свалку нормами справедливости, продолжает работать как гигантская фабрика по производству негативного опыта, которого с избытком хватает всем поколениям.
Когда различные исторические фазы аномии накладываются друг на друга, образуется эффект перманентности. Он налицо там, где череда социальных потрясений, революций и гражданских усобиц, истребительных войн и тотального террора, авторитарного насилия и полицейского произвола заставляет миллионы людей, гонимых «мусорным ветром» безжалостной истории, нестись внутри мутного потока духовной инволюции и моральной деградации, неумолимо приближаясь к пределу, где заканчивается бытие и начинается небытие.
Перманентная аномия, с присущей ей депрессивной динамикой духовного самораспада культурного мира, освобождает личность от экзистенциальной заботы об истине-справедливости-правде. Массовый человек перестаёт помышлять о них, от их отсутствия страдает всё меньше и, в конце концов, приходит к убеждению, что без них можно вполне сносно существовать.
И пока внутри него идут процессы негативной адаптации, понижается уровень моральной чувствительности, прогрессирует историческая амнезия, в реальной жизни продолжается экспансия зла, территория аномии неуклонно расширяется и происходящие перемены всё больше подчиняются правилу, в соответствии с которым плохое почти повсеместно уступает место худшему. При этом никакие попытки удержать высшие ценности, смыслы и нормы при помощи различных форм религиозного и «небожественного» сакрального, не дают желаемых результатов. Мерзость духовного запустения продолжает расползаться по социальному пространству, поражая не только светские, но и церковные институты. Аномия мимикрирует подобно Протею, демонстрируя удивительную живучесть. И в этом есть что-то загадочное, мистически-пугающее.
То, что произошло с российской цивилизацией на исходе второго тысячелетия, описуемо, разве что, в жанре тёмной мистерии, в которой тон задаёт дух зла и беззакония. В эту историческую мистерию самоуничтожения великой цивилизации, в драму насилия небытия над бытием оказались вовлечены все государственные, общественные и церковные институты, все социальные и культурные субъекты, весь народ, от мала до велика. Различие между действующими лицами мистерии состояло только в одном – разделении на палачей и жертв, на отягощенных злом насильников и истязуемых ими собратьев, на одержимых преступников и тех, кто пребывал в духовном параличе, лишавшем их способности к сопротивлению.
Симфоническая личность народа, оказавшаяся в разбегающейся вселенной былых смыслов, превратилась в какофоническую личность с «мы-сознанием», разрываемым острейшими внутренними диссонансами. В центре социальной сцены утвердился тип бесчувственного, бездушного и бездуховного zoon politikon1 (политического животного), внутри которого уже нет ничего из того, что составляет условия нормального прорастания семян истины-справедливости-правды. Их зёрна падают в тёмные расселины духовно истощенной почвы и бесследно пропадают.
С философско-теологических позиций перманентная аномия – это эпоха распыления высших смыслов и рассеивания абсолютных ценностей. При «мертвом» Боге в пространстве официальной государственности, в социальных отношениях и культурных институтах с особой эффективностью орудует сила, названная Александром Зиновьевым «дьяволом социальности» и выступающая генератором катастрофического опыта.
Можно ли считать случайным совпадением то, что подготовка русского мира к вхождению в состояние перманентной аномии началась почти сразу же после обозначившегося в середине XIX века секулярного поворота? Вывернув на новую траекторию духовного развития, этот мир как будто попал во власть неумолимой силы, упорно заталкивавшей его в узкий и тёмный исторический туннель, где нет никакой возможности выпрямиться его симфоническому духу2. Там, в этой теснине происходит умирание коллективной души и совести народа от экзистенциального удушья.
1Термин Аристотеля.
2В 1930-е гг., когда Германия и СССР всё глубже погружались в бездны национальных катастроф, Г. У. фон Бальтазар выпустил трехтомный труд «Апокалипсис немецкой души» (Balthasar, Hans Urs von. Die Apokalypse der deutschen Seele, 1937–1939). Сравнительный анализ его теологии с теологией нашей аномии, представленной в трудах русских богословов, создавших общее интертекстуальное свидетельство об «апокалипсисе русской души», еще впереди.
