Дождливо и прохладно было лето от Рождества Христова 2003, от сотворения мира же – 7511-е. Однако не тем запомнится оно верхне-оредежским обывателям, будет значиться оно в народной памяти как лето грибного изобилия.

О таких годах слышали мы, старшие из ныне живущих, от своих отцов; такими годами отмерялись эпохи деревенского бытия: большой гриб 1941 года, обильный 1948 и обвальный 1958. В новейшее время таких годов не случалось, уже и в мыслях было, что и не будет никогда более – и погоды, дескать, не те, и лес не тот, что прежде, да и сами мы не того крепкого разлива, как отцы и деды. Не с чего, кажется, было грибу взыграть и взъяриться, совершенно то есть не с чего.

Но вот – чудо лета нынешнего, явленное нечаянно и с эпохой несогласно. Два года предыдущих гриба почти не было вовсе; колосовик, выскакивающий в июне, оказывался первым и последним грибом лета, последующие потом жары и сухмень тему грибную закрывали наглухо. Потому и нынешний, в июне опять-таки вылезший грибок никто всерьез не принял – подразнит, мол, и был таков. Но оказалось, что это была только лишь разведка. В июле, во второй половине, гриб пошел, да как!

Белые снова, как в тех отцовских байках, считали сотнями, березовик и за гриб не шел, а красные брались только молоденькие – а при всем при том никакой тары, взятой в лес, не хватало и на пару часов сбора, гриб пер и пер и конца этому изобилию было не видно.

Надобно заметить, что гриб в России – это не просто гриб, плодовое тело грибницы. Это предмет культа, тема всех разговоров в августе, род лихорадки, охватывающей старых и малых. Страна прекращает работу и устремляется в леса, останавливаются заводы и поезда, и на райкомах многочисленных ныне партий бывает начертано: «Все ушли на грибной фронт».

В самом деле, в грибе есть что-то таинственное и даже мистическое. Этот маленький комочек растительной протоплазмы кажется наделенным чувствами, эмоциями – он растет, прячется, камуфлируется, охотно показывается одним людям и избегает других, он появляется на пустом месте и потом неизвестно куда исчезает, чтобы снова где-то появиться.

Он выбирает лучшие, красивейшие участки леса для своего обитания и он явно тяготеет к местам, которые часто посещает человек, хотя по логике вещей должен был бы их избегать. Грибу явно нравится, когда им восхищаются, и самые красивые грибы всегда стоят на виду, напоказ, представляя возможность собой полюбоваться.

А ведь по сути своей гриб – только цветок, споронос мицелия, грибницы, которая может быть огромна, и этот подземный мир таинственен и непредсказуем. Я знаю место в лесу, знакомое с детства, где семейство настоящих красно-коричневых боровиков выскакивает с регулярностью раз в пять-шесть лет. Что делает остальное время грибница, чем она занята, почему не разрастается – нет ответа. В ее поведении, кажется, главенствует аксиома женской логики: «Довольствуйся тем, что есть, и ни о чем не спрашивай!». Будем и мы руководствоваться этим замечательным правилом, восхищаясь дивным даром природы и не мудрствуя лукаво.

И тебе, дивный лес моего детства, - тебе первый поклон. Лет этак с десяти «взрослые», то есть тетки нашей многочисленной семьи, стали брать меня с собой за грибами, в большой лес. Этот лес жив и поныне, изуродованный до неузнаваемости песчаным карьером и многочисленными вырубками.

Звался он «замостские горушки», и это действительно были горушки, поросшие молодым ельником и березняком, с дивными полянами на косогорах, со своим небольшим болотцем и родником, ключиком, бившим из земли под откосом. Рядом с ним висел на ветке ладно скроенный кем-то берестяной черпачок – испей, путник, водицы, причастись лесным дарам! – что все и делали, конечно.

Это входило в ритуал, было его частью, как и то, что тетки, входя в лес, доставали из кошелки кусок хлеба и оставляли его на пеньке, что-то шепча про себя. Когда я спрашивал – зачем, мне отвечали – птичкам, зверушкам… Но я чувствовал, что этот хлеб предназначался не им, но кому-то большому, таинственному хозяину леса – чтоб не обижал, не «водил», не жадничал грибами и не пугал, озорничая.

И то сказать, - походы эти были всегда удачными, корзинки и короба полны, и на выходе из леса, у небольшого поля, где всегда росла рожь, у кучки огромных валунов устраивался привал – перекусить, отдохнуть перед долгой, трехкилометровой дорогой домой, перебрать еще раз грибы, вспоминая, как нашел, да как рядом – другой, а во мху, глядь – еще парочка спряталась… Как счастлив был я слушать все это, и своим похвастаться, и приврать чего, при случае.

«Поклонись лесу», - говорила тетка Аня, старшая, - «за щедроты его. И так всегда делай!»

Я и делаю это всегда с тех дальних пор. Правда хлебца не кладу на пенек с тех пор, как повесил на грудь себе крест. Хозяин Вселенной куда могущественнее хозяина леса, поэтому осеняешь себя крестным знамением – и вперед, уже без страха. И вот они – грибы…

Первое, что, как правило, попадается в лесу – это сыроежка. Их у нас великое множество всяких и по цвету, от бледно-серых до темно-коричневых, и по форме. Надо лишь помнить, что у сыроежки всегда легко отстает верхняя красящая пленка шляпки и никогда не бывает на ножке «юбочки». Это чтобы не путать с бледной поганкой.

На севере сыроежку любят, берут ее охотно и солят на зиму кадушками. Предпочтение отдается молодому грибку с желтой шляпкой, их потому зовут желтушками. У нас желтушка встречается нечасто, во всяком случае много реже красноцветной сыроежки. А надобно знать, что именно красная, алая пленка шляпки единственно опасна, поскольку слабо-ядовита. Ее необходимо счищать с гриба, а это, при обилии таких сыроежек, затруднительно. Да и сам скальпированный гриб выглядит не столь красиво. Поэтому у нас сыроежки берут редко, только на безгрибье. Хотя, надобно отдать должное этому вездесущему грибу, - молодые сыроежки, хорошо прожаренные, да со сметанкой дадут фору многим и многим из «благородных».

На севере, впрочем, в архангельщине, да и у восточных соседей, у вологжан, к благородным грибам отношение более чем спокойное. Вот «соленые», то есть грибы для засолки – другое дело. Это гриб промышленный, он будет всю зиму кормить, остальные же – баловство для дачников.

Грибов для засолки много, практически это все племя пластинчатых – серянки, волнушки, валуи, рыжики и, конечно, - грузди. Но и груздей род не мал – белые, желтые, черные, сухие. Хотя, строго говоря, груздь настоящий один – белый, все остальные именуются подгруздками.

И уж как этот груздь любим в народе за его крепость, аромат, вкус, стойкость в рассоле! Февральским вечером ничего лучше нет отварной картошки с груздочками из кадки. К такому столу и боярина позвать не грех – бутылочку первачка со слезой.

Любим этот гриб в фольклоре («Назвался груздем – полезай в кузов!») и в поэтах:

«Белогвардейцы, гордиев узел доблести русской
Белогвардейцы, белые грузди песенки русской…»
(Марина Цветаева. Белая гвардия. «Лебединый стан»)

Впрочем, у нас белый груздь встречается редко. Я за всю свою жизнь грибника встречал его несколько раз и то случайно, бессистемно так сказать, поскольку другие грузди, то бишь подгруздки, растут на облюбованных местах из года в год и большими колониями.

Набрать, скажем, чернушку (черный груздь) или сухарку (сухой груздь), набить ими короб ничего не стоит, если знаешь место их обитания. Нужно только не спутать черный подгруздок со свинушкой, а сухой – со скрипуном. Последнего если лизнешь на срезе – не отплюешься, такой жгучей горечью захватит рот. Хотя и свинушка, и скрипун числятся в условно съедобных – отвари, мол, 2-3 раза, сливая воду – и в кадушку. Однако, лучше не надо.

Вообще говоря, в условно съедобных числятся все поганки, за исключением трех. Вот те ядовиты по-настоящему: бледная поганка, панцирный мухомор и сатанинский гриб.

Последнего у нас, правда, нет, это южанин; панцирный мухомор довольно редок, а бледная поганка – опасность реальная, каждый год эта тварь уносит какое-то число жизней. Впрочем, как ругать ее! Для нас – яд, для вепря и сохатого – лекарство.

Скажем, тот же панцирный мухомор использовали «святые безумцы» викингов – берсерки; именно из него получали они стимулятор бешеной боевой энергии и способности не замечать свои раны. Про ныне популярные поганки-галюциногены я уж просто умолчу.

Вообще, лучше руководствоваться правилом – брать лишь отборные, хорошо знакомые грибы. Всякие там вешенки, колпаки кольчатые, зеленушки, козлята, горькушки и прочий такой народец нужно оставлять в лесу, как делали это наши бабушки и дедушки: один из них накапливают в себе радионуклиды, другие коллекционируют тяжелые и совсем не благородные металлы, у третьих на сотню безобидных особей приходится одна небезобидная. Пусть себе растут, лес красят.

Я же хочу воспеть тебя, рыжий грибок, чудо леса Панов угол, что подходит своими елками и соснами к самой моей родной деревне.

В первой декаде сентября, когда дело идет к осеннему равноденствию и ночь уравнивается с днем, в хрустальные и свежие утра этой дивной поры года начинается охота на одного из самых удивительных грибных существ нашего северо-запада – на рыжика.

Этот небольшой грибок, как и сыроежку, можно есть сырым, только чуть посолив. Но ароматом своим он затмевает всех, да и питательность его фантастична – по белку он превосходит говядину, а его клетчатка (это та составляющая, что делает гриб «тяжелой пищей») легка и удобоварима.

Рыжик солят, жарят, маринуют, отварив, замораживают до зимы. Но лучший способ его приготовления, принятый у нас дома, - свежий гриб закипятить в соленой воде с малой толикой пряностей и – на стол. Вкуснее я ничего из грибов не едал.

Рыжина рыжика удивительна, - кажется, что он светится в тени лесного подроста. И если уж мелькнула эта рыжая искорка – ставь корзину и осторожно осмотрись, и увидишь там и тут, под травинкой и листом спрятавшиеся рыжие крепыши. Рыжик – гриб семейственный и очень редко растет в одиночку. Поскольку нету в нем едкого млечного сока, как в груздях или волнушках, - грибные черви моментом проникают в сколько-то подросшие грибы, и те сплошь и рядом бывают, увы, червивы.

Потому раньше, в старорежимные времена, ценился особо рыжик «бутылочный», то есть такой, чтобы шляпка его свободно проходила сквозь горлышко бутылки. Так, в бутылках, их и поставляли оборотистые купцы в столичные рестораны. Именовался такой рыжик еще «копеечным», поскольку был размером с копеечную монету. Были в ходу и двух- и трехкопеечные грибки, размер же с пятачок был предельным, крупнее не брали.

Боровой рыжик бывает оранжевым – это сосновый, бывает побледнее с прозеленью – это еловый, но у обоих пластинчатый испод такого интенсивно рыжего цвета, что спутать его, скажем, с волнушкой просто невозможно.

В таежной зоне рыжик ценится выше всех других грибов, его зовут рыжок, иногда рудой, считают лесным мясом и заготавливают без ограничений – сколько ухватишь. Я едал в Сибири рыжик осенью засоленный, а зимой вымоченный и зажаренный с мясом лося – такого не забудешь. К этому подается еще в качестве запивки простокваша – и вот вам пища богатырей.

*****

Еще хочется сказать слово в защиту одного гриба, часто незаслуженно обижаемого неопытными грибниками. Это валуй, растет он на плотных сухих пригорках, где любят селиться белые, мало того – и видом своим он белый напоминает, отчего и страдает безвинно. Ринется к нему грибник, сорвет – и бросит разочарованно в сторону, того не ведая, что это один из самых лучших засолочных грибов нашего леса. Только брать валуй надо молодым, когда шляпка его крепко свернута в кулачок. Подросши и распрямив свой зонтик, гриб становится хрупким, и вы рискуете принести домой ни на что не пригодное крошево.

Умолчать нельзя и о лисичках и об опятах, по степени популярности они едва ли белые не превосходят, хотя популярность эта по сути своей дутая.

Желто-оранжевой лисичке сопутствуют два мифа: что она, дескать, никогда не бывает червивая, и что она, дескать, едва ли не от лучевой болезни излечивает. Первое – неправда, бывает лисичка червивой, но чрезвычайно редко. Второе – не знаю, может быть и излечивает. Но что доподлинно известно – вкус ее, лисички проявится только на сковородке, да в пережаренном до шкварок виде, тогда они и ароматна, и своеобразна вкусна.

Опенки, грибные ребенки, ребята веселые и дружные – единственный грибной паразит нашего леса. Вообще говоря, все грибы – симбиотики, их грибница находится в сложнейшей связи с корнями деревьев, мха и травы. Но опенок именно паразит, он питается соками умирающего или больного дерева, помогая ему умирать, а потом еще и на трупе посидит, выкачивая из него остатки органики.

В хорошую осень нарезать туес опят с трех-четырех пней не составит труда. Пень нужен березовый, на нем опенок слаще. На осиновом пне он будет горчить, на еловом – отдавать смолой. Бывает опенок летний, он тощ и неказист и очень похож на опенок ложный, так что лучше его не брать.

Осенний же опенок крепок, пятнист и оторочен изящной белой юбочкой – и не хочешь, а срежешь друзу грибков в пятнадцать, двадцать, а то и тридцать особей на одном корне. Вкус у него почти никакой, но для любителей «быстро и много» этот гриб незаменим. Они его отваривают, а потом замораживают и хранят в морозильной камере холодильника, чтобы зимой удивлять друзей «свежими грибами», в которых, правда, кроме названия ничего уже от гриба не осталось.

Многие нынче опенки маринуют, но уж должен признаться – бездарнее опенка в этой роли может быть только какая-нибудь вешенка.

В нашей большой семье, где вся заготовка на зиму проходила под неусыпным и жестким бабушкиным контролем – только отборные и самые лучшие губчатые грибы допускались к маринованию. Они должны были быть молодыми и упругими, это подосиновички и белые, они должны были радовать взор в январе, под старый Новый год, когда открывалась заветная баночка, залитая сверху парафином и обернутая бумагой, и под восторженные восклицания гостей водружалась на главное на столе место.

Маринование – это от латинского marine, то есть морской, и, по-видимому, нужно объяснение, каким это образом сухопутному пресерву довелось приобрести это романтическое имя.

А начало было положено в героическое время великих географических открытий, когда тысячи кораблей бороздили океаны в поисках «страны золота» («Эльдорадо») или еще неоткрытых материков. Путешествия длились месяцами, запас продуктов при отсутствии холодильников был ограничен. Тогда и было установлено, что мясо, залитое «мертвым вином», то есть уксусом, не портится даже в тропиках.

Потом это открытие взяли на вооружение европейские хозяйки, а уж в России маринованные продукты хоть и появились поздно, в XVIII столетии, но быстро стали невероятно популярны. В самом деле, лучшей закуски под наши крепкие и сверхкрепкие напитки нет, не было и не будет, - если вы, конечно, обладаете здоровым желудком и печенью.

Рецептов маринования грибов я приводить не буду, поскольку это настолько деликатная операция, настолько она индивидуально тонка, что оскорблять этот акт высокого художественного творчества цифирью, процентами и миллилитрами – не поворачивается рука.

Нужно, правда, и то знать, что скверно замаринованный гриб может быть грозной опасностью для едока. Потому, если уж хочется приобщиться к маринованию – ищите конкретную Марь Иванну с ее дивными грибочками – и через ее руководство приобщайтесь.

Что же касается, скажем, подберезовиков, то только один подвид его, растущий ближе к елкам, чем к березам, - именно черноголовик, имеет право быть замаринованным – и то лишь молодой, и только шляпка. Два других подвида, у нас растущие – обыкновенный бурый и болотный белый, чуть с прозеленью, называемый абабок – эти годятся только на сковородку.

В Сибири и на севере, прочем, абабками называют все губчатые грибы, кроме боровиков, пожалуй, не делая различия между подберезовиками и подосиновиковами. А они действительно могут быть очень похожи – именно подберезовики-черноголовики и подосиновики-серокорни.

Дело в том, что и у нас, и на севере этот великолепно красивый, многочисленный и вкусный гриб – подосиновик – встречается двух видов.

Один из них – классический красный – более редок, более капризен к почвам и вообще лесу и у нас не особо част. Я знаю только один, чисто осиновых лес по старой «царской» дороге, ведущей от деревни Грязно в сторону Большого Заречья, где растет в обилии этот замечательный красивый гриб. Он своего собрата он отличается яркой алой шляпкой – именно алой, а не красно-бурой! – и белоснежной толстой ножкой, увы, часто червивой даже у молодых грибов. Растет он дружно, компаниями, и если попадешь «на слой» - набрать корзину этих красавцев совсем не трудно.

У подосиновиков есть одна странная особенность – он весьма любопытен. Стоит человеку прокопать канаву в лесу, ров или просто проложить подземный кабель – через год-другой на отвалах невесть откуда появляется целыми выводками этот красноголовый гриб, как бы силясь понять и осознать – что и зачем тут делали странные машины и суетились люди. Потом, через несколько лет, бугры и отвалы становятся привычны и грибы теряют к ним всякий интерес.

Так случилось и с этой старинной дорогой, которая некогда по прямой соединяла два озера – славянское Орлино с ижорским Кюрли-Ярви, теперешним Донцом. Лет двадцать тому назад вдоль этой дороги был проложен кабель, и вдоль полосы потревоженной лесной земли через два года стеной стали подосиновики того благородного ало-белого окраса, который столь ценится грибниками. И когда я, гордый, приносил полную корзину в деревню – вездесущая и всезнающая тетка Женя Маркова моментально вычисляла: это ты, парень, в Зарецких покосах наковырял, гриб оттудова, сразу видать.

Эти покосы сейчас на глазах зарастают ивняком и осинником, никому уже не нужные, некошеные десятки лет – а ведь когда-то моему деду, в 1919 году организовавшему вместе с пятком таких же, как он шальных мужиков Вырскую коммуну, - тогда им пришлось за эти покосы настоящую войну с деревенским миром выдержать, да и выделил им мир самую что ни есть неудобь, полуболото.

Утром пораньше, чтоб не опередили другие охотники, пробегал я вдоль дороги эти триста грибных метров, восклицая и восхищаясь, и быстро наполняя корзинку – и бежал на работу, на Вырскую почтовую станцию, которая тогда восстанавливалась.

И однажды, при входе в лес, путь мне перегородил огромный секач. Грозно рыкнув, он встал поперек дороги с намереньем стоять долго. Встал и я, любуясь мощным животным и жадно ловя впечатления. Вскорости стало ясно, почему он стоит – из леса, поспешая и похрапывая, прошла матка-кабаниха, а за нею восемь или девять поросят, полосатых и резвых. Секач подождал, пока они уйдут, еще раз рыкнул и бесшумно исчез вслед своим.

Я тоже подождал – и пошел дальше, к любимому своему валуну, величиной с хорошую баню, чтобы начать утреннюю охоту. У местных эта просека с полянками так и называлась: у Большого камня.

Что же до подосиновиков-серокорней, то эти ребята растут повсюду и настоящего азарта не вызывают – гриб хоть и из благородных, но невысокого чина и звания. Особенно много их на берегах Черной речки, той, что впадает во второе Чикинское озеро, именно на участке от озера до бывших хуторов на старой зарецкой дороге.

Серокорень густо синеет на срезе, чернеет при сушки, и суп чернит, если в него попадает, так что лучшее его места – на сковородке, а малым да крепеньким – в маринаде.

Но настоящий охотничий азарт связан не с этими всеми перечисленными грибами. Это лишь разгон, прелюдия в грибо-охотничьем деле. Настоящая же страсть начинается там, где в сухих прилужских борах, среди холмов и редких сосен, среди зеленых, а на взгорках белых мхов, среди куртинок толокнянки вырастает чудо с корявой красно-коричневой шляпкой, светло-зеленым исподом и мощной бело-буроватой ножкой. Это боровик, царственный боровик, предмет вожделения настоящего охотника.

В отличие от обыкновенного белого гриба, почти всегда растущего на виду, боровик часто прячется во мхах, выставляя наружу лишь часть своей шляпки, и потому его нужно именно искать, а не просто собирать. В поисках же самое главное – правильно настроить глаз, чтобы потом, при беглом осмотре местности он моментально считывал и «вычислял» гриб, фиксировал и расшифровывал все подозрительные пятна, бугорки, поганки и прочий камуфляж леса. А для того чтобы этот настрой состоялся, нужно внимательно, запоминающее всмотреться в первый найденный гриб и, запечатлев образ, дать команду глазу: ищи! Иногда для этой цели даже можно занять гриб у более удачливого приятеля.

Корзинка, а тем паче короб, наполненный боровиками, - предел мечтаний любого грибника. Торжественно, с видом усталого победителя придти домой, выложить красавцы грибы на стол – для счета, любования и фотографии на память и с ленцой бывалого охотника рассказывать домашним о перипетиях охоты – это заслуженный триумф. После этого красавцы боровики будут накрошены проворными хозяйками и нанизаны на лучинки – для сушки, или молоденькие будут отобраны для маринования – и праздник души закончится. До следующей удачи.

Около Рождествена боровики не растут, хотя боры по берегам реки существуют, и они не хуже лужских. То есть иногда, в редкий год и попадаются несколько настоящих боровичков, но считать это за полноценную охоту нет никакого резона.

Зато растут в наших лесах обыкновенные белы, и есть в них все, все достоинства боровиков, кроме, пожалуй, высокого аристократизма последних. Наш белый – боярин, но не князь, но и как боярин он может быть восхитительно красив.

Впрочем, в практичном народе нашем белые грибы зовут еще весьма неблагозвучно коровяками, и вот по какой причине.

Раньше, когда в наших деревнях жили крестьяне, а не дачники, как теперь, - раньше никто из этих крестьян и помыслить не мог, что коровы могут пастись в поле или на лугу. Поле было предназначено для хлеба или овощей, луга – для покосов, то есть для сена, буренки же гуляли в окрестных лесах, на вырубках и средь малых лесных полянок. Оттого и молоко их было особо ценным, что поедала коровка такую лесную траву, какой в поле не сыщешь. Охотно съедали они и попадающиеся им грибы, особенно белые, поскольку те и вкусны, и питательны. Ну, а потом грибные споры, эти семена грибниц, вместе с коровьей лепешкой оставались в лесу же, и, хорошо удобренные давали новую грибницу.

Оттого и росли белые преимущественно вдоль лесных тропок, на полянках и около них.

Теперь, когда коров в леса не гоняют, и остались от былого только народные названия – коровий мостик, Карьяга (это от ижорского «скотий выгон»), - теперь можно было бы посчитать, что малый гриб последних годов из-за отсутствия коров потому и мал – если бы не год нынешний с его грибным изобилием. По-видимому, грибы приспособились к новым условиям существования, как они это делали раньше и как будут делать всегда.

Мало того – гриб всем поведением своим показывает, сколь мало он зависит от нашего мнения о себе и как сложна его внутренняя, скажем так: внутривидовая – жизнь.

В грибные годы нередко в лесу можно встретить грибы, тесно растущие и образующие собой некое подобие круга. Эти круги могут быть небольшие, когда их образующие грибы числом невелики, но они могут быть и огромны, когда сотни грибов, шляпка к шляпке, формируют круг в десяток, а то и более метров.

В народе такие круги называют ведьмиными, и я помню панический с детства страх – как бы не попасть вовнутрь круга нечаянно, потому что тогда из леса тебе не выйти никогда. В самом деле – в любом таком кругу есть просветы, прогалы, «входы», через которые можно вступить в круг – и тогда он замкнется, и мы в ведьмином плену.

Эти круги образуют грибы только пластинчатые, и не всегда это поганки – могут быть и вполне добротные сыроежки, волнушки-белянки или земляные опята. Понятно, вроде бы, и происхождение кругов – это окраинные, периферийные точки грибницы, давшие разом плодовые тела свои в обилии и в радости.

Да, сегодня я уже не шарахаюсь от этих кругов, а любуюсь ими. Так и представляются они мне хороводом юных лесных существ, радующихся жизни и приглашающих и нас, двуногих, порадоваться вместе с ними.

Короток их век, так ведь и наш ненамного длиннее, слабы и хрупки они, но и мы не железные, исчезнут они вскоре, растворившись в лесной почве, но и наши тела ждет та же участь.

Будем же уважительны к малому лесному народцу и поблагодарим Создателя за дивный промысел Его о нас, о лесе, о грибах, этот лес населяющих и будем просить Его, чтобы и правнуки наши могли радоваться нашей о грибах радости…