Обращаясь к истории церкви ЕХБ, да и вообще к истории русского протестантизма, верующие прежде всего интересуются вопросами, актуальными для современности. Кто мы такие? Откуда появились? Почему стали именно такими, какими являемся? Почему, существуя в России не менее 150 лет, русские протестанты до сих пор остаются в ней как бы чужаками? Возможно ли изменить ситуацию или наш удел – оставаться маргиналами, замкнутой субкультурой, интересной лишь для самих себя?
Современный облик протестантских церквей в России складывался постепенно, под влиянием целого ряда исторических условий и процессов. Положительными чертами являются: практическое отсутствие в церквях номинальных христиан, приоритет Библии, сохранение института общины, стремление к моральной чистоте и исполнению Слова Божьего в реальной жизни, активное миссионерство, способность к выживанию даже в самых трудных исторических условиях. С другой стороны, русский протестантизм почти всегда развивался в условиях несвободы, и это негативно отразилось на его внутреннем состоянии.
Россия не знала реформации европейского типа; в некотором смысле ее аналогом можно считать раскол середины XVII в., когда миллионы русских людей, не признавших реформ патриарха Никона, отошли от официальной церкви. А также церковные реформы Петра I, в результате которых Русская православная церковь оказалась в подчинении светской власти, а духовенство превратилось в подобие служилого класса.
В середине XIX в. Россию охватил духовный кризис. Массовая неудовлетворенность формально-обрядовой религиозностью приводила одних людей (прежде всего интеллигенцию) к религиозному равнодушию и даже атеизму, других – к духовным поискам как внутри православия, так и вне его. Этот процесс развивался и среди православного населения, и в регионах компактного расселения сектантов (юг России, Кавказ, Сибирь).
В евангельское движение вливались течения, стихийно возникавшие на севере и на юге, среди простых людей и представителей привилегированных сословий, самостоятельно и под влиянием западных протестантов. Водные молокане, вышедшие из среды «обычных» молокан, после того, как признали необходимость крещения и причастия. Штундисты-простолюдины на юге и знатные пашковцы на севере – те и другие поначалу не порывали с православием, но считали необходимым личное духовное возрождение.
Наконец, баптисты, отделившиеся как от православных, так и от молокан, признавшие обязательным условием вступления в церковь сознательное крещение по вере. То обстоятельство, что церковь ЕХБ (до недавнего времени – крупнейшая конфессия русского протестантизма) сформировалась из столь разнородных сил, свидетельствует о неслучайности и закономерности этого процесса. Явление не было привнесено из-за границы, а возникло в самой гуще российской жизни. На развитие евангельского движения оказали влияние православие, русское сектантство и, конечно, внерелигиозные факторы.
Парадоксально, что при отсутствии в России Реформации, как таковой, в русском протестантизме возобладало течение радикальных реформаторов. Для них характерны общественный и культурный изоляционизм, стремление исполнять Библию буквально, отвергая все, что не находит в Священном Писании ясного подтверждения (светскую культуру, науку, искусство, образование, развлечения и т. д.). Хотя поначалу это не доходило до крайностей, у нас все же оказались нереализованными или слаборазвитыми характерные черты западного протестантизма: протестантская деловая этика (кстати, ярко проявившаяся у старообрядцев), культ предприимчивости, профессионального и личного успеха, стремление к общественной интеграции, готовность и умение оказывать влияние на общество.
Среди евангельских христиан и баптистов встречались богатые люди, получившие капитал по наследству, но нет ни одного, кто бы добился успеха и процветания самостоятельно, трудом и талантом.
Причем, так получилось не из-за отсутствия дарований. Многие верующие были искренне убеждены, что стремление к личному успеху недостойно христианина. Как и в православии, только пожертвования на церковь, миссию, благотворительность считались христианским использованием излишков капитала, а вложения в экономику, защита прав рабочих, охрана труда – делом сугубо мирским (хотя именно этот путь мог бы поднять благосостояние народа, уничтожить нищету, а может, даже спасти страну от революции).
Например, полковник В.А. Пашков, владевший богатыми поместьями и предприятиями, щедро использовал свой капитал на миссионерскую деятельность, на помощь нуждающимся, но, похоже, не стремился создать образцовые капиталистические предприятия, что стало бы добрым примером для предпринимателей.
Другой парадокс: русские протестанты, выйдя из православия, сохранили в своем духовном идеале элементы православного идеала русской святости (т. е. монашества). Они понимали, что большинство христиан не могут быть свободны от земных обязанностей, но считали высшей ступенью святости – полное отделение от мира, сосредоточенность на церковном служении, отказ от светской карьеры и даже брака.
Например, Мария Мясоедова, Павел Николаи, Александра Пейкер, дочери И.В. Каргеля и другие выбрали путь своеобразного «монашества в миру». Они отказались от брака, профессиональной карьеры ради служения Богу. Николаи даже покинул Государственный совет, где мог бы с огромной пользой отстаивать правовые интересы евангельских верующих. И.С. Проханов, стремившийся к активной общественной деятельности, нередко оказывался одинок среди единоверцев, даже из близкого окружения, встречал их неодобрение или равнодушие (например, при попытке создать христианскую партию).
Впрочем, «детские болезни» крайностей со временем были бы изжиты – если б не крайне неблагоприятные внешние обстоятельства. Русский протестантизм был легализован немногим более 100 лет назад – 17 апреля 1905 г. императорским указом «Об укреплении начал веротерпимости» (баптисты получили право на легальное существование раньше, но лишь потому, что считались иностранным исповеданием).
До 1917 г. первенствующей религией в государстве было православие; русские протестанты терпели гонения и дискриминацию. После 1917 г. большевики довольно быстро перешли к борьбе с религией – сначала с православной церковью, а потом со всеми остальными конфессиями. Даже 1920-е гг., считающиеся относительно благоприятными для евангельских христиан и баптистов, были временем скрытой войны, когда органы ГПУ активно пытались подчинить себе религиозных лидеров.
Гонения достигли своего апогея в 1930-е гг. Почти вся элита русского протестантизма, за исключением тех, кто успел эмигрировать, фактически была уничтожена. Когда в годы Великой Отечественной войны началось возрождение религиозной жизни, властям уже ничего не стоило навязать церквям свои условия существования (контроль и вмешательство в дела общин со стороны уполномоченных Совета по делам религиозных культов). Поскольку кандидатуры служителей утверждались уполномоченными по культам, отбор производился не столько по духовным качествам, сколько по степени послушания властям. Добавим к этому такие тяжелые последствия войны и репрессий, как недостаток мужчин, особенно мужчин-служителей, тем более служителей образованных.
Если раньше среди евангельских и баптистских лидеров было немало представителей интеллигенции, то теперь стали преобладать служители из мещанства, люди без особых интеллектуальных и культурных запросов. Все эти обстоятельства привели к снижению общего уровня проповедей, ускорили процесс формирования субкультуры. Участилось узко-сектантское толкование тех или иных вопросов (например, правила, касавшиеся внешности и быта, возводились порой в ранг принципиальных доктрин).
В послевоенные годы изменился и общественный статус верующих церкви ЕХБ. До революции и в первые годы советской власти народное неприятие сектантов выражалось, в основном, пассивно. Теперь его активно подогревала коммунистическая пропаганда.
Когда в конце 1950-х гг. в стране началась антирелигиозная кампания, ее идеология приобрела ярко выраженный антисектантский характер (причем, обобщенным образом всех сектантов стали баптисты). Сектантов (баптистов) обвиняли в политической неблагонадежности, изуверстве, даже человеческих жертвоприношениях. Их стремились противопоставить не только неверующему большинству, но и верующим более многочисленных конфессий (что и теперь используется некоторыми политиками и СМИ). К сожалению, стереотипы антисектантской пропаганды оказались довольно живучими и до сих пор влияют на народное сознание.
В эти годы, в условиях гонений, нелегального или полулегального существования, сложилась своеобразная замкнутая субкультура русского протестантизма, особый мир, отделенный от окружающих невидимой, но четкой гранью. В отличие от контр-культуры, с ее активной наступательной позицией, стремлением влиять на окружающий мир, субкультура русских протестантов имела своей главной целью выживание и самосохранение. В системе ее ценностей было хорошо все, что способствует изоляции от мира и плохо все, что может привести к слиянию с ним, а значит и к гибели. Для субкультуры характерны замкнутость, особый образ жизни, стиль одежды, даже особый лексикон, малопонятный окружающим.
Уже упоминалось, что течение радикальной реформации изначально было заметно в русском протестантизме. Но этот процесс мог бы выправиться, если бы евангельские верующие имели более длительный исторический срок религиозной свободы. К сожалению, они его не имели.
Если до начала гонений 1930-х гг. многие евангельские христиане и баптисты все же участвовали (хотя и не очень активно) в общественной жизни России, стремились к получению образования, профессиональному росту, интересовались культурой, искусством, не отвергали занятия спортом, то в дальнейшем социальная концепция церкви ЕХБ претерпела серьезные изменения. Окружающий мир сделался настолько враждебным, что для верующих стало естественным желание «убежать» от него, замкнуться в рамках общины.
Церковные порядки и правила стали направляться на изоляцию от общества и внешних впечатлений, замкнутость члена общины в кругу единоверцев. К государственной дискриминации советских верующих добавилось их собственное убеждение в ненужности и даже вредности образования и профессионального роста (серьезным преткновением было наличие в вузовских программах курса научного атеизма).
В общинах снижался образовательный и интеллектуальный уровень не только рядовых прихожан, но и служителей; интеллигенция приходила в церковь в единичных случаях. Психология мученичества (жертва настоящим ради будущего), в принципе характерная для многих советских людей, у верующих усиливалась еще и сознанием своей социальной бесперспективности.
Хотя теперь времена изменились, в церкви ЕХБ до сих пор сохраняются элементы замкнутой субкультуры: неприятие положительного опыта исторических церквей, настороженное отношение к светскому образованию и культуре, доходящее временами до культурного нигилизма, социальная пассивность. У нас пока нет сил и решимости занять наступательную позицию в обществе. Церковь ЕХБ славится многими героями веры, но в ней пока нет развитого богословия, нет четких определений по целому ряду богословских и практических вопросов.
В церкви ЕХБ крепкие семьи, разводы бывают редко, родители серьезно относятся к воспитанию детей, но настоящего культа христианской семьи не сложилось из-за колоссального преобладания в общинах женщин, большинство которых остаются одинокими и бездетными. Если на заре евангельского движения безбрачие было чаще всего личным выбором христианина, то впоследствии оно стало для многих вынужденным. Проблема появилась в 1940-е гг. по естественным причинам (репрессии и война). Неестественно то, что она не решена до сих пор. При отсутствии в церкви ЕХБ института монашества некоторые общины напоминают подчас женские монастыри.
Постоянные гонения, изоляция и самоизоляция не способствовали развитию патриотических настроений среди верующих ЕХБ. Патриотизм воспитывается с детства вместе с чувством привязанности к родной земле, сознанием общности личной судьбы с судьбой своего народа, вместе с любовью к родной истории и культуре. У нескольких поколений евангельских верующих было мало оснований любить страну, которая поставила их в положение парий.
Но за последние 10-15 лет ситуация в стране изменилась. Перед верующими открылись широкие возможности для служения Богу и своему народу. Однако, по прежнему многие из них имеют весьма слабое гражданское и национальное самосознание. Примеры тому – отсутствие развитого интереса к российской истории и традициям, даже к истории родной церкви, бездумное использование чисто западных образцов протестантизма, слабая интеграция в современное общество. Не прекращается и эмиграция, причем, если раньше она могла объясняться усталостью от гонений, то теперь чаще всего происходит по материальным мотивам. На российское общество это производит негативное впечатление. Именно протестанты имеют репутацию антипатриотов или, по крайней мере, чужаков, равнодушных к России.
Мы называем вслух исторические проблемы церкви ЕХБ не для того, чтобы высокомерно осудить предшествующие поколения верующих. Их мужество и стойкая вера – достойный пример для нас. Но из прошлого следует извлекать полезные уроки. Без этого невозможно решение современных проблем, а тем более – определение будущих перспектив и успешное продвижение вперед. Без прошлого невозможно будущее.
