Случалось ли с вами подобное, когда кажется, что единственно правильный выход из сложившийся ситуации ясен и предсказуем – и кто-то должен вмешаться и сделать необходимое. Но никто никаких действий не предпринимает, а ситуация вот-вот выйдет из-под контроля. И начинает беспокоить навязчивая мысль: а не вы ли – тот, кто должен решиться на этот шаг? Не вашего ли вмешательства ожидает Господь?
Не исключено, что именно это (помимо исполнения пророчества об Орлеанской Деве) имела в виду Жанна Д’Арк, написавшая на своем знамени «Если не я, то кто же?»
Вот в такой ситуации и оказался римский чиновник, - «исполняющий обязанности» царя в провинции, где старый царь не оправдал императорского доверия, а нового кандидата на столь важную вакансию еще не подобрали, – прокуратор Иудеи Понтий Пилат.
Было совершенно ясно, чего ожидают от правителя Рим, закон, справедливость, боги, в конце концов – его собственная совесть. Обвинение явно было сфабриковано. Наместник с самого начала заподозрил это, когда вместо обвинительной формулировки и доказательств вины, услышал: «Если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе» (Ин. 18:30). Допрос обвиняемого лишь подтвердил догадку опытного делопроизводителя.
Что же до претензий на царствование, то этот расклад был куда более похож на правду, чем рассуждения о неком злодействе. Из всех, с кем наместнику доводилось столкнуться в своей провинции, Назарянин один реально вел Себя с царским достоинством – без гнева, без злословия, без словесных пререканий или мольбы о пощаде. “Dignum Dei”, как говорили на родном языке правителя – «достойно богов».
А тут еще и жена со своими сновидениями… Когда ж вдобавок выяснилось, что обвиняемый и Сам заявляет о Своей причастности к богам, Пилат вовсе испугался не на шутку (Ин. 19:8). Бессмертных лучше не гневить. «Я не нахожу никакой вины в этом человеке» (Лк. 23:4), – объявил он вердикт первосвященникам.
Но оказалось, что гнев представителей местной власти (хоть и смертных, но куда более целеустремленных) тоже мог выйти боком. Те явно были недовольны оправдательным приговором. И тогда мудрый политик решил поиграть в демократию.
Зачем нам вообще решать – виновен Назарянин или нет? Есть удобный повод – праздничная традиция отпускать одного из преступников. Пусть глас народа и решит, кто более достоин императорской милости – странствующий учитель Иисус или всем известный бандит по прозвищу Варавва, «сын отца».
Однако, что-то явно не складывалось в этот день. Услышав крики толпы, прокуратор понял, в какую ловушку загнал он сам себя: произведя размен, он не только выпустил на свободу убийцу, но и оказался не в праве более настаивать на невиновности Иисуса!
Желая избежать неотвратимого, наместник попытался найти новый компромисс. Вершитель правосудия подверг невиновного жестокому истязанию, слегка изменив вердикт: «ничего не найдено в Нем достойного смерти; итак, наказав Его, отпущу» (Лк. 23:15,16).
Но не зря говорится, что компромисс – выход, в равной степени не устраивающий обе стороны. Вовлеченная в принятие решения толпа, возбуждаемая религиозными лидерами и разочарованием в мессианских ожиданиях, жаждала крови.
Не увенчалась успехом и отчаянная последняя попытка правителя спасти положение, пойти ва-банк: «Се, Царь ваш! … Царя ли вашего распну?» (Ин. 19:14-15). Народ отрекся.
Когда исправить что-либо было уже невозможно, Пилат напоследок заявил свое «особое мнение», повесив на кресте Иисуса это странное обвинительное заключение:
«Иисус Назорей, Царь Иудейский. Эту надпись читали многие из Иудеев, потому что место, где был распят Иисус, было недалеко от города, и написано было по-еврейски, по-гречески, по-римски. Первосвященники же Иудейские сказали Пилату: не пиши: Царь Иудейский, но что Он говорил: Я Царь Иудейский. Пилат отвечал: что я написал, то написал» (Ин. 19:19,22).
Но ни умывание рук, ни этот запоздалый жест уже не могли снять ответственности с прокуратора.
По иронии судьбы, самым часто упоминаемым сегодня представителем Римской империи стал ни прославленный император, ни великий философ, ни выдающийся полководец, ни гениальный поэт или драматург. Сотни тысяч людей по всему миру на разных языках еженедельно произносят на литургии имя провинциального чиновника: «Верую … во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, … распятого за нас при Понтии Пилате…»
Пилат навеки вошел в историю, как человек, точно знавший, как правильно поступить, но пошедший на поводу у толпы. Он был не против признать Иисуса царем иудейским, но так и не решился признать Его царем своей жизни.
Именно тогда, когда Пилат окончательно смиряется со своим поражением, в евангельской истории появляется новый персонаж, ни разу не упоминавшийся ранее. Появляется внезапно, но – сразу во всех четырех Евангелиях!
«Когда же настал вечер, пришел богатый человек из Аримафеи, именем Иосиф, который также учился у Иисуса; он, придя к Пилату, просил тела Иисусова. Тогда Пилат приказал отдать тело; и, взяв тело, Иосиф обвил его чистою плащаницею и положил его в новом своем гробе, который высек он в скале; и, привалив большой камень к двери гроба, удалился» (Мф. 27:57-60).
Евангелисты дополняют друг друга в сведениях об этом человеке. Знающий счет деньгам Матфей говорит, что Иосиф был богат. Восторженный Марк добавляет, что он был знаменитый член совета, ожидал Царства Божьего и что он «осмелился» войти к Пилату (то есть он не был запросто вхож в преторию, и поступок его был сопряжен с определенным риском).
Принципиальный Иоанн уточняет, что учеником Иисуса Иосиф был тайным, из страха от иудеев. Скрупулезный Лука сообщает также, что Иосиф был человек добрый и правдивый и что он не участвовал в заседании синедриона, на котором принималось решение избавиться от Назарянина.
Но все евангелисты единодушно обращают наше внимание на то, что Иосиф был не местным. Он был родом из Аримафеи. Там, в Аримафее, были погребены все его родственники. Там же, в Аримафее, по логике вещей, и сам он ожидал быть похороненным. Кому же тогда предназначалась новая гробница, заблаговременно высеченная им в скале (мягко говоря, – не самый экономный вариант)?
Интересно получается. Пока Иисус учил в храме и в синагогах, пока за ним ходили толпы, а Никодим даже попытался включить вопрос о Его мессианстве в повестку дня синедриона, Иосиф умело «шифровался» из страха от иудеев. Ничто не выдавало в нем ученика.
Но вот шум смолкает, сцена пустеет. Подобно музыкантам в «Прощальной симфонии» Гайдна каждый персонаж, исполнив свою партию в этой драме (тогда еще – трагедии), задувает свою свечу и покидает подмостки.
Иуда сводит счеты с жизнью, правитель умывает руки, Петр отрекся с клятвою, ученики рассеиваются, Учитель умирает… Одно за другим исполняются все пророчества о страданиях и смерти Мессии. Все, кроме одного: «Он погребен у богатого» (Ис. 53:9).
Вот тут-то и появляется неведомый нам ранее Иосиф, не пошедший на «совет нечестивых», но благоволивший исполнить Божью волю и приготовить Христу царское погребение! Он заранее распорядился высечь в скале новую гробницу и приобрел плащаницу (слово это означало тогда не погребальный саван, а драгоценное полотно египетской работы) и, рискуя положением, репутацией, самой жизнью, осмелился войти к правителю и просить тело, по закону являвшееся собственностью Рима.
Мы не знаем, как и когда Иосиф, размышляя над исполнением в Иисусе мессианских пророчеств, понял, что пресловутый «богатый» – это он сам. Мы знаем одно: Иисус занял место в гробнице Иосифа по праву. Потому что прежде Он занял его место на кресте.
Он занял там место каждого из нас. Мы все были изначально предназначены Творцом к вечной жизни во славу Его. Мы все умираем вопреки своему предназначению. Но Иисус, начальник и совершитель веры, вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест, пренебрегши посрамление (Евр. 12:2).
Вопреки Своему предназначению Он умер за нас, чтобы, воскреснув с Ним, мы в Нем же воссели на небесах (Еф. 2:6). Для того и призывает Он нас, чтобы вместо испуганного «Не я ли, Господи?» каждый из нас мог с уверенностью провозгласить: «Если не я, то кто же?»
