Deprecated: Function split() is deprecated in /home/mirtru/gazeta/content/index.php on line 221
К портрету церковного функционера / Интернет-газета «Мирт»
Главная / Статьи / Церковь / К портрету церковного функционера
К портрету церковного функционера
К портрету церковного функционера

Последние 10-12 лет многих российских протестантов занимает вопрос, ответ на который не просто найти, а еще труднее сформулировать.

28.08.2014
1763

«Воды дошли до души моей…»

Последние 10-12 лет многих российских протестантов занимает вопрос, ответ на который не просто найти, а еще труднее сформулировать. Некоторые варианты ответов, конечно, напрашиваются, но с принятием их в качестве окончательных, во-первых, не хочется спешить, а во-вторых, не хочется мириться. Вопрос же заключается в следующем: почему российские протестантские церкви, при наличии, казалось бы, вполне сносных внешних условий, не только количественно не растут, но медленно тают? Каковы причины этой депрессивной динамики?

И вот, кажется, пришло время, когда откладывать формулировку ответа на больной вопрос, уже больше нельзя, ибо «воды дошли до души [моей]» (Пс. 68:2). И не только моей…

 

 

Лицедеи на службе у Велиара

Везде, где есть организационные структуры, в том числе и в церковной жизни, действуют люди, которые поддерживают их в рабочем состоянии, обеспечивают их повседневное функционирование. Среди них выделяются две категории работников, из которых одни являются настоящими церковными лидерами, а другие – всего лишь церковными функционерами.

Первые вызывают уважение. Что же касается вторых, то их личности порождают сложные чувства, а деятельность не вписывается в контуры однозначных оценочных суждений. Об этих последних, то есть о церковных функционерах, и пойдет наш разговор.

Сразу же замечу, различить с первого взгляда, где первые, а где вторые, где лидеры, а где лже-лидеры, удается далеко не всегда. Даже неглупому человеку, умудренному жизненным опытом, процедура выявления лже-лидеров часто не по плечу.

Причина подобных затруднений коренится в том, что многие из функционеров – люди, по своему, талантливые. И первейший талант, который позволяет им успешно взбираться по иерархическим ступенькам и прочно закрепляться на них, - это дар лицедейства. Они - искусные актеры, умеющие играть нужные роли и носить разнообразные маски.

Такому лицедею довольно хорошо удается роль верующего, роль христианина. Ничего не зная о системе Станиславского, он, благодаря своему прирожденному чутью, набредает на ее главный принцип – принцип органичного вживания в роль. Следуя ему, он так успешно осваивает роль верующего, что нередко и сам начинает считать себя настоящим христианином. Это позволяет ему увлеченно выступать с проповедями, зажигательно вести телевизионные шоу на христианских каналах, проникновенно рассказывать зарубежным спонсорам о костлявой руке голода, которая держит его за горло, о финансовых трудностях, не дающих ему развернуться в полную силу и о прочем, тому подобном.

Лицедейство позволяет расторопному краснобаю уверенно чувствовать себя на занятых им иерархических высотах. Оно же приносит ему хорошие дивиденды - социальный престиж и ощутимые жизненные блага.

Чтобы понять, каким образом тип деятеля, лишенного духовных дарований, обладающего явными моральными изъянами, стал в церковной жизни российских протестантов чуть ли не повсеместно доминирующей фигурой, необходим небольшой экскурс в область исторической социологии религиозной жизни.

 

 

Депрессивная динамика церковной жизни

В истории российского протестантизма был свой «золотой век». Связанный с именами И. С. Проханова и других христианских подвижников, он отмечен характерной особенностью: духовные лидеры евангельского движения не прятались от политической реальности, а смотрели ей прямо в глаза. Они принимали участие в политической жизни, открыто говорили в проповедях, на конференциях и съездах, в христианской печати о ее сложностях, которых тогда, в начале ХХ столетия, было ничуть не меньше, чем сегодня. Они не низкопоклонствовали перед властями, заступались за гонимых, твердо исповедовали и горячо проповедовали евангельские смыслы и ценности, осмысливали с их помощью и сквозь их призму острые социально-политических реалий.

С тех пор многое изменилось и отнюдь не в лучшую сторону. За прошедшие сто лет протестантское церковное сознание продемонстрировало общую динамику, которую трудно назвать духовным восхождением. Систематические репрессии, политическое, идеологическое, физическое насилие сделали свое черное дело.

Тех, кто был способен выстоять до конца, становилось все меньше. На территориях, оккупированных богоборческой тьмой, происходило повсеместное угашение духа. Оно сопровождалось надломами, обрушениями, оседанием и сравниванием с землей нравственно-этических структур индивидуального и коллективного сознания. А без них народ постепенно превращался в аморфную социобиомассу, из которой власть могла лепить что угодно.

Общий депрессивный процесс духовной инволюции церковной жизни прошел через два основных этапа. В терминах общей теории культуры они именуются модернистским и постмодернистским. Первый – это когда церковная жизнь пребывала под железной пятой советского коммунизма. Второй – когда она оказалась под прессом неосоветского империализма.

Результатом стало возникновение двух девиантных форм сознания церковных функционеров - «совковой» и «рашистской» (условно говоря).

Носители первой надеялись просто на физическое выживание и ради этого шли на компромиссы с властями и со своей совестью.

Носители второй не хотели и не хотят терять те жизненные, материальные блага, которые им удалось приобрести во время исторического затишья между двумя фазами тоталитарной режимности. Сделав свой выбор в пользу этатистского сервилизма, они сравнительно спокойно взирают на то, как пространство компромиссов с полицейским государством и собственной совестью все больше расширяется.

Однако, несмотря на явные проблемы с собственным духовным здоровьем, церковные функционеры не унывают и энергично защищают свое право на нездоровье. Они и слышать не желают ни о каких внутренних кризисах и настоятельно рекомендуют подчиненным им рядовым пасторам не касаться этой темы ни в каком виде.

Тем не менее, процесс идет. Отрицательная энергия скрываемой внутренней моральной напряженности постепенно накапливается. Рано или поздно, она, согласно законам духовной жизни и принципам социальной физики, должна дать о себя знать. Когда и в каких формах это произойдет, никто не ведает. Одно лишь ясно: нынешние поколения христиан (равно, как и атеистов) вступили в самую непредсказуемую фазу современной истории, когда невозможно предположить, что будет завтра.

 

 

Урок форс-мажорной анатомии: вскрытие показало, что пациент умер от вскрытия

Ранее, перед отправлением в социально-исторический экскурс, я остановился на теме лицедейства. Как проявление высочайшего искусства адаптации, или, проще говоря, как талант приспособленчества, лицедейство - это визитная карточка церковного функционера. А вся его церковная и околоцерковная деятельность – череда непрерывных театрализованных акций.

Спектакль заканчивается, как правило, неожиданно. В одних случаях причиной становится какой-нибудь феерический скандал, возникший из-за того, что жизненная ладья разнежившегося сластолюбца со всего маху ударяется о некий риф. И тогда из нее начинает вываливаться и всплывать на поверхность крайне неприличное и дурно пахнущее содержимое. Поклонники вчерашнего лидера, успевшие возложить на него лавровый веночек душки и умницы, надолго впадают в состояние глубокого шока и тяжелого недоумения.

Наряду с этим разоблачительным сценарием есть и другой, несравнимо более страшный. О его существовании люди, как правило, не желают даже думать. Это ситуация геополитического форс-мажора, способная потрясти до основания все сущее, обрушивающая все картонные декорации, оголяющая суть вещей, делающая все тайное явным.

Украинский кризис жестоко потряс и продолжает трясти протестантское церковное сознание, которое еще не скоро придет в себя. И когда оно придет, и куда оно придет – никому неизвестно. Однако очень похоже на то, что придя в себя, оно уже себя прежнего на покинутом месте не обнаружит, а найдет нечто совершенно иное.

То есть метанойя ему, судя по всему, обеспечена. И если оно не хотело по своей доброй воле очищаться от шелухи и разных порчей, приставших к нему за многие десятилетия тоталитарной режимности, то Бог, взявшийся всерьез за него и за все, что его окружает, побудит к этому.

Политический ураган не разбирает, где город, а где село, где дворец, а где хижина, где гараж, а где церковь. Он врывается во все двери и окна и радикально изменяет внешнюю и внутреннюю жизнь людей. Становится иной вся конфигурация социально-политической жизни в стране, и меняется она отнюдь не в благую сторону. Изменения затрагивают и духовный облик церкви, так что в ее чертах вдруг начинает явственно проступать нечто такое, что еще вчера было почти незаметно.

Первый натиск политического урагана уже начал срывать маски и открывать истинные лица тех церковных функционеров, которые еще недавно считались признанными лидерами и чувствовали себя в этой жизни очень комфортно. Пасторы, епископы, руководители христианских СМИ, привыкшие купаться в теплых лучах ласковой фортуны и наслаждаться ее дарами, вдруг обнаружили, что им брошен жесткий вызов, когда надо сказать либо «да», либо «нет».

И вот тут-то начались сложности. Одни сразу же заняли оборонительную позицию, ухватились за привычную, очень удобную формулу «мы – вне политики». Придуманная не Христом и не апостолами, а христианскими фарисеями-приспособленцами, которых всегда хватало на нашей грешной земле, она являет собой в их глазах старое, проверенное средство индивидуальной самозащиты собственного места под солнцем, своей физической жизни и своего пятачка личного социального пространства. Это средство, всегда помогавшее обезопасить себя от политического ненастья, от нападок агрессивных властей, на этот раз сразу же пошло в ход.

На деле это означает только одно: церковные функционеры демонстрируют свое нежелание, неготовность и неспособность принять вызовы времени и достойно ответить на них. Они не впускают мысли о катастрофической динамике социально-политической жизни в церковное сознание, не позволяют им облекаться в лексику публичных выступлений. При этом их не очень смущает то, что позиция страуса выглядит не слишком пристойно в глазах мыслящих прихожан, в глазах широкой христианской (и не только христианской) общественности.

Инстинкт самосохранения оказался сильнее. Эффективных средств по его обузданию и блокированию в их собственном духовном багаже не нашлось. В результате открывается столь удручающая картина, что даже трудно поверить в ее реалистичность.

Обнажается крайне нелицеприятная правда: артистичные проповеди звезд христианского небосклона, впечатляющие сценические шоу, грандиозные телемарафоны, обращенные urbi et orbi, направлены, оказывается, исключительно вовне.

Но на самих церковных лидеров их содержание не действует и их духовно не обогащает. Не оттого ли многие из них сегодня демонстрируют высокую степень духовного истощения. Создается впечатление, что от тех прекрасных христианских заповедей и высоких библейских смыслов, о которых они привыкли вещать, даже малой крохи не перепало им на прокорм собственной души, на подкрепление собственных духовных сил.

И без того слабый как младенец, дух такого лицедея оказался полностью выхолощен и истощен внешней сутолокой. В итоге на фоне геополитического форс-мажора у всех на глазах разыгралось нечто дотоле невиданное: явились зрелища целой серии публичных кончин церковных авторитетов большой генерации тех, кто претендовали на звания духовных лидеров.

Не верилось глазам, но все произошло в соответствии с тяжелым сарказмом того мрачного сценария, который гласит: «Вскрытие показало, что пациент умер от вскрытия». Жесткий, немилосердный социально-политический кризис вскрыл своим беспощадным, нелицеприятным скальпелем ту личностную суть, которая скрывалась под покровом публичных форм деятельности протестантских церквей.

Те, кто курировал церковные структуры, не выдержали неожиданно грянувшего испытания. Слишком много протестантских пастырей, изображавших из себя богоизбранных, помазанных духовных лидеров, оказались всего-навсего духовно убогими церковными функционерами, говорящими телеголовами, в которых не обнаружилось духа, а теплится лишь один душок.

Нечто подобное произошло и с некоторыми протестантскими интеллектуалами, ранее подвизавшимися на ниве теологии. Их высокоумные выступления, вызывавшие священный трепет у читающей публики, как-то внезапно поблекли. Так шквальный ветер оголяет пышную крону дерева и обнажает голый, почти безжизненный остов. Рафинированный интеллектуализм оказался обманкой, демонстрацией не слишком плодотворных умственных потуг скудных душ, находящихся в рабстве у непомерных амбиций.

Здесь нельзя не вспомнить о самой семантике слова кризис, которая весьма красноречива. Одно из его значений – это суд. А суд, как известно, есть та особая испытующая процедура, которая все ставит на свои места и во многих случаях определяет истинную ценность личности, а также подлинную значимость ее деяний.

 

 

Духа нет в них, один душок…

2014 год обнаружил в российском протестантизме, в моральном сознании симфонической личности евангельского сообщества серьезные внутренние деформации. На это указывает немало конкретных реалий и фактов. Вот лишь некоторые из них:

Иерусалимское предательство - весенняя встреча лидеров российских и украинских протестантских церквей в Иерусалиме;

Петербургское предательство - XXXIV съезд ЕХБ (Санкт-Петербург, 28-30 мая 2014 г.), фактически дистанцировавшийся от украинских собратьев по вере;

Декларируя о том, что они «вне политики», известные протестантские функционеры энергично пробиваются в различные провластные структуры, надеясь угодить не столько Богу, сколько Велиару. Об этом свидетельствует, например, весенняя кампания по продвижению епископа С.В. Ряховского в Общественную палату, а также назначение пастора Дм. Шатрова доверенным лицом петербургского губернатора Г. Полтавченко в виду приближающихся губернаторских выборов;

Полное игнорирование каналами телекомпании ТБН событий российско-украинской войны. Единственное исключение было сделано относительно малазийского Боинга. Но показательна намеренная краткость, внешняя индифферентность сообщения. В новостных передачах не было высказано ни малейшего сочувствия, ни соболезнования родственникам жертв, среди которых были и христиане. Зато передачи, например, такого рода: «Как выбрать мочалку», «Готовим горячий шоколад», «В Китае поймали гигантскую крысу», «Российский диван попал в Книгу рекордов Гиннеса» и т. п. преподносятся с завидной основательностью. Примечательно и то, что ТБН охотно делится со зрителями новостями такого, например, рода: «В центре сербского города Нови-Сад появилось кафе «Путин», на вывеске которого размещен портрет российского президента… Владелец Радивой Милянич рассказал СМИ о мотивах выбора названия заведения. По словам Милянича, многие жители города уважают Путина, а значит, будут с удовольствием посещать новое место. «В Нови-Саде много русофилов и людей, которые его обожают. И я не вижу ничего спорного в названии кафе», — заявил серб»;

Нежелание и неготовность лидеров протестантских церквей противостоять разрушительному СМИ-троллингу массового сознания, в том числе и сознания российских христиан.

В свое время протестантское церковное сознание оставило немало документальных свидетельств своего комплиментарного отношения к виновникам геноцида христиан - советскому государству и советской власти. Лишь после распада СССР оно заговорило вслух о том, что советизм во всех его видах – это зло.

В настоящее время ситуация во многом повторяется. Деятельность властей, продолжающих духовное растление масс, не мешает протестантским церковным лидерам провозглашать дифирамбы в адрес архитекторов и прорабов полицейской государственности. Обновленные формы советизма не вызывают у этих лидеров ни духовного отторжения, ни сколько-нибудь заметного протеста, ни малейшей, даже самой слабой критики. Зло не называется злом, а, напротив, преподносится как нечто вполне приемлемое и даже позитивное. Подобные демарши, убивающие на корню малейшие движения гражданской совести, крайне опасны как для протестантской паствы, так и для самих церковных функционеров. Риск полного духовного саморазрушения становится для каждого из них слишком велик.

 

 

Silentium, или под сенью страха

Когда церковные лидеры молчат о катастрофических переменах, происходящих в стране и в мире, когда их речи с проповеднических кафедр продолжают струиться тихими, благостными ручейками, когда они старательно делают вид, что ничего особенного не случилось, что нет войны, о которой говорит весь мир, нет сбитых самолетов, нет сотен и тысяч убитых на прилегающих к нам территориях, то напрашиваются два предположения. Первое: они, наверное, спят на ходу, пребывают в каком-то сомнамбулическом состоянии, ничего не видя и не слыша? Но это невинное и фантастическое предположение сразу же уступает место другим мыслям, которым не хочется давать ходу, но которые упорно лезут в голову: неужели они молчат о происходящих трагедиях из-за каких-то тайных, двусмысленных, не вполне благопристойных соображений?

Но как бы то ни было, факт налицо: действительный заговор избирательного умолчания существует. При этом его участники не замечают крайне важного обстоятельства: ведь старательно возводимая ими стена между церковью и политикой – это всего лишь иллюзия. Они не хотят думать о том, что такие иллюзии чреваты серьезными духовными последствиями для жизни церквей. Они не хотят замечать того, что на самом деле воздвигается стена между ними и церковью. Они категорически не желают считать подобное молчание проявлением грехов трусости и предательства. Они не хотят считаться с тем, что грехи никогда не сближают людей, что замалчивание будет неуклонно отдалять их от прихожан.

Между тем, люди ожидают от них мудрого пастырского наставления. Прихожане хотят понимать суть происходящее. Им нужно самоопределиться в ситуации тотального социально-политического разлома. Они ждут ответов на вопросы о том, как им реагировать на то необычное, что ворвалось в их жизнь. Они очень нуждаются в том, чтобы евангельские принципы предельно конкретизировались в практическом приложении к совершенно определенным социально-политическим реалиям.

Но пастыри, как будто, не слышат их и продолжают укреплять свою стену, твердя: «Мы – вне политики». Узость своего социально-нравственного кругозора они выдают за христианскую доблесть смирения. Ограниченность и деформированность собственного морально-политического сознания, сомнительный принцип бездумной покорности политическому злу они преподносят как образец неукоснительного исполнение евангельских заветов. И они требуют аналогичной узости и ограниченности от своих прихожан.

Но это еще не все. Самое страшное заключается в том, что возводимая стена, на поверку, оказывается стеной между лже-лидером и Богом. Ведь на место тщательно скрываемой правды проповедник-лицедей выдвигает особо ухищренную фигуру лжи. Это совершенно особая ложь: она внедряется в сознание прихожан не посредством прямой, лобовой интервенции, а окольными путями – крадучись заходит с тыла, тихо влезает в души и там поселяется. Это запасной дьявольский план «Б» под названием «Silentium» («Молчание»), позволяющий упрятать правду на дне темного омута большой неправды.

Действует негласный запрет на публичное обсуждение насущных социально-политических проблем. Блокируется сама возможность их совместного, соборного христианского осмысления. При этом пастырей не смущает, что эта стратегия имеет вид молчаливого потакания совершающемуся и приумножающемуся злу.

Разве Иисус молчал, видя различные проявления зла? Разве Его молитвы не сопровождались словами, называющими вещи своими именами?

И каковы же плоды стратегии избирательного умалчивания? Они, увы, таковы, что говорить об их Божьей принадлежности и библейской генеалогии, невозможно. Прихожане, погруженные своими пастырями в зону намеренного, искусственного молчания о самых насущных вопросах сегодняшней социальной жизни, оказываются лишены мудрых путеводительских наставлений. Они чувствуют себя дезориентированными и ощущают какое-то смутное неблагополучие в состоянии своего внутреннего «я» и в общей духовной атмосфере церковной жизни.

 

 

Вера, корректируемая политикой

Тот, кто склонен задумываться над проблемами взаимоотношений религиозного и политического сознания, рано или поздно обнаружит явную нелогичность в системе тех требований, которые церковные и светские власти предъявляют к поведению христиан в острых ситуациях социальной жизни.

Так, к примеру, церкви требуют, чтобы верующий смиренно сносил всякое насилие, откуда бы оно ни исходило, от разбойников или от властей. Характерно, что при этом радиус действия подобного смирения ограничен внутригосударственной территорией. Когда же речь заходит о покушении каких-либо внешних врагов и насильников на само государство, то все слова о необходимости смирения и всепрощения мгновенно затихают. Им на смену приходят призывы, чтобы те же самые христиане защищали государственные рубежи всеми доступными средствами.

Если вспомнить далекое прошлое, то там много примеров того, как, скажем, монахи, которым по роду их статуса положено служить образцами смирения, не подставляли под мечи иноземных врагов склоненные головы, а возводили каменные стены, превращали свои обители в неприступные крепости, брали в руки оружие. В такие моменты светские и церковные власти не требовали от них непротивления злу насилием, а призывали не щадить живота своего в борьбе с иноземцами.

Спрашивается, отчего такая непоследовательность в трактовке отношения христианина к насилию? Почему в одних случаях требуется непротивление насилию, а в других сопротивление насилию? Почему в одних случаях не смей поднять руку, чтоб защититься от недруга, а в других бей его насмерть? Откуда такая нелогичность?

Ответ прост: требования в обоих случаях исходили не от Бога, а от государства и всегда корректировались в соответствии с его же интересами. Государству не хотелось, чтобы его подданные-христиане сопротивлялись неправовым требованиям властей, и оно через церковь требовало от них в повседневной социальной жизни полного смирения и послушания. И оно же, напротив, желало, чтобы те же самые подданные-христиане защищали его от нападений враждебных государств. Потому оно через ту же церковь требовало от христиан уже не смирения, а патриотизма, героизма, воинских доблестей и проч.

В обоих случаях в центре находились не библейские заповеди, не заветы Бога, а интересы светской власти. А кодексы христианской морали, составляемые церковными функционерами, сосуществующими в отношениях «симфонии» с этой властью, подверстывались под эти внешние требования.

Теология сознательной, намеренной аполитичности, проповедуемая пастырями, как правило, оказывается на поверку всего лишь теологией тщательно задекорированного страха. Именно он выступает в качестве ведущего мотиватора квази-теологических рассуждений о всегдашнем и повсеместном непротивлении злу.

Теологию аполитичности подпирают несколько крупных опор:

Если правовому государству нечего бояться христиан в политике, и оно их не боится и за теологию аполитичности не ратует, неправовое государство демонстрирует имморальную, корыстную заинтересованность в том, чтобы массы христиан были выведены за пределы политического поля;

Заинтересованность неправового государства в «симфонических» отношениях с церквами, чтобы через церковных функционеров насаждать близкую ему теологию аполитичности;

Страх церковных функционеров перед возможными репрессиями со стороны институтов неправовой государственности за проявления их прихожанами гражданской активности;

Аналогичный страх прихожан, насаждаемый среди них государственными и церковными институциями.

 

 

Мир лежит не во зле, а в шоколаде

Церковный функционера с его жизнью и судьбой не подвешен в воздухе. Этот социальный, моральный, психологический тип произрастает на определенной социальной, моральной, психологической почве. Всесторонний анализ корневой системы, связывающей его личность с почвой, требует обстоятельных исследований, и они, думаю, будут появляться. Ну, а мы пока завершим наш разговор чем-то, вроде многоточия. Ведь, ответ на вопрос, который сформулирован в начале статьи, обрисовался, кажется, с достаточной отчетливостью.

В той длинной и разветвленной гирлянде причин, которые подводят нас к констатации депрессивной динамики протестантских церквей, самое последнее звено, ее непосредственная причина – это, мягко говоря, очень неприятная подмена, совершившаяся отнюдь не по Божьей воле. То место, где должны находиться духовные лидеры, оказалось в подавляющем большинстве случаев занято церковными функционерами. А они, пытающиеся, как мы уже выяснили, угодить и Богу, и Велиару, вносят свой негативный вклад в депрессивную динамику эволюции российского протестантизма.

Те, кто хотели бы научиться у церковных лже-лидеров умению различать зло, обличать его, чтобы не позволять ему растлевать умы и души, мало чему от них научатся. Почему? Да потому, что у тех другая, своя картина мира. Согласно жизненной философии и теологии процветания самых одиозных из этих лже-пастырей, мир лежит не во зле, а в шоколаде. Разумеется, это относится к близлежащему к ним миру, который непосредственно и мягко облегает их. Шоколад, конечно, на дороге не валяется. Но они, надо отдать им должное, смогли устроить свою собственную жизнь так, что шоколада им хватает, да еще детям и внукам останется.

В стране, где миллионы людей находятся за чертой бедности, они бесстыдно демонстрируют свое финансовое процветание и материальное благополучие, добытое при помощи весьма сомнительных средств. Одновременно они окружают себя группами поддержки из мелких угодников, которые им во всем поддакивают, даже не замечая, что являют собой крайне недостойное зрелище.

Иные из них склонны даже к тому, чтобы прикрываться своей христианской наследственностью, славными именами отцов и дедов, пострадавших за веру. Однако, тем, кто слишком податлив воздействию магии имен, следует напомнить историю великого евангельского христианина Ивана Степановича Проханова и его ни во что не верующего внука, писателя Александра Проханова, ставшего современным медийным чудовищем.

Христианские подвижники не для того терпели в СССР преследования и страдали в лишениях, чтобы их прямые потомки энергично двигались вверх по лестнице, ведущей вниз, разрывались на части, не щадили живота своего, торопясь побыстрее отбарабанить очередную дежурную проповедь для соотечественников, чтобы затем на той же неделе быстро слетать туда, где заходит солнце, чтобы успеть еще евангелизировать какой-нибудь модный пляж.

Когда один такой, очень известный телепастор из плеяды новых русских церковных функционеров заявил мне, что он находится «не в бункере, а на передовой», то мне осталось только развести руками. Диалогизировать на таком уровне – занятие неблагодарное. Скажи я ему, к примеру, что написал книг больше, чем он прочел за свою жизнь, и при этом не считаю себя находящимся на передовой, то он, наверное, не на шутку бы обиделся.

Для церковной жизни пребывание таких фигур на ключевых местах оборачивается крайне неблагоприятными последствиями. Если называть вещи своими именами, то церковные функционеры, являющиеся, по сути, лже-христианами, одной рукой строящими, а другой разрушающими, - плохие служители.

Конечно, не все из них являются злонамеренными пособниками Велиара, обожающими лгать и лицемерить. Многие просто крайне слабы в духовном отношении и не располагают тем духовным потенциалом, который позволял бы им противостоять искушениям. Но, ведь, церквам не легче от того, что их пастыри сами своим поведением свидетельствует о своей профнепригодности. Ну а поскольку не может «дерево худое приносить плоды добрые» (Мф. 7:18), то протестантские церкви и не имеют того прироста, который мог бы быть и которого очень бы хотелось.