Deprecated: Function split() is deprecated in /home/mirtru/gazeta/content/index.php on line 221
Московский евангелист петровской эпохи / Интернет-газета «Мирт»
Главная / Статьи / Церковь / Московский евангелист петровской эпохи
Московский евангелист петровской эпохи
Московский евангелист петровской эпохи
12.02.2019
2130

«Будешь в Москве, остерегайся говорить о святом.
Не то – кроткие, как голуби, поймают тебя,
«Безгрешные» оседлают тебя,
Служители любви вобьют тебя в землю крестом»

Борис Гребенщиков, «Пришел пить воду» (2014)

 

«В Москве идет суд над группой опасных сектантов во главе с их предводителем. Этот коварный человек распространял свое пагубное учение, искусно прикрываясь чужой фамилией и врачебной деятельностью, не имея соответствующего диплома. Сектантам инкриминируется совместное изучение Библии по домам, оскорбление чувств православных верующих, пагубное своеволие в вопросах веры и активная миссионерская деятельность».

К сожалению, в России начала XXI века новость с такой сюжетной линией, изложенная аналогичным пропагандистским манером, вновь не удивляет. В то время как описываемая история действительно произошла в первопрестольной ни много ни мало три сотни лет назад. Наш главный герой – Дмитрий Дерюшкин, более известный как Тверитинов. Впрочем, сменив стиль повествования, расскажем обо всем по порядку.

 

Истоки

Около 1667 года в Твери родился стрелецкий сын Дмитрий Евдокимович Дерюшкин. Затем он перешел в так называемые чернослободцы. Так именовались лично свободные горожане, которые занимались ремеслом или торговлей.

В начале 90-х годов XVII столетия Дмитрий Евдокимович перебрался в Москву, где в поисках пропитания стал служить у разных врачей-иностранцев. Изучал «лекарское дело», начиная с азов цирюльничества и заканчивая анатомией и хирургией. В 1695–96 годах с иноземными врачами участвовал в Азовских походах.

Как только в 1700 году в Новонемецкой слободе открылась первая частная аптека Иоганна Грегори, наш герой устроился туда изучать фармацевтику. В то время Немецкая слобода представляла собой уголок Западной Европы на восточной окраине Москвы. Центральная ее улица – сегодняшняя Бауманская. К началу XVIII века здесь было четыре храма: две лютеранские кирхи, реформатская и католическая церкви.

Выучив латынь, Дмитрий Евдокимович получил доступ не только к медицинской, но и к разнообразной духовной литературе. Он с жадностью начал изучать Библию и протестантские богословские трактаты. Сначала был внимательным слушателем бесед на евангельские темы, а впоследствии и их активным участником.

К сожалению, православным духовенством в ту пору личное изучение Писания мирянами и наличие собственного мнения в сфере вероучительных вопросов считалось признаком ереси. В 1709 году митрополит Димитрий Ростовский писал:

«Откуда и ереси возрастоша, и раздоры, и расколы, яко невежи дерзнуша о вере испытовати и учити… А которыи в них умеют читати и писати, коим малая некая заря разумения во уме блисну, тии себе в великие богословцы ставят, и учительми веры своея непреодоленными быти горделиво высокоумтсвуются».

Тем не менее, вскоре бывший тверской стрелец достиг немалых успехов. В честь своей малой родины он взял себе новую фамилию, Тверитинов, и открыл в Москве собственную медицинскую практику. А в жены Дмитрий Евдокимович взял дочь члена Гостиной сотни (второй по значению торговой корпорации в России) Ксению Алексеевну Олисову.

Таким образом, в самом начале петровской эпохи наш герой покорил столицу, устроив свою личную жизнь и начав блестящую карьеру. Всего добился сам. Однако ни Москва, ни карьера, ни семья сами по себе уже не могли исчерпать для Тверитинова смысла жизни. Он понимал, что без Господа не добился бы ничего. Любил Христа, практиковал деятельную любовь к ближним, вопреки Димитрию Ростовскому постоянно углублялся в библейское учение.

 

Учение

Общение с коллегами-протестантами послужило для Дмитрия Евдокимовича важным толчком к самостоятельному изучению Библии. Его постоянные личные исследования сопровождались конспектированием в специальные тетради, сопоставлениями, заучиванием наизусть отдельных отрывков. В личной библиотеке врача имелись книги не только по медицине, но и по богословию (в частности труды отцов церкви и протестантский катехизис), а также по истории и географии. Новый Завет у него был и на славянском языке, и на латыни.

В вопросе соотношения Писания и предания Тверитинов исповедовал один из важнейших принципов протестантской Реформации Sola Scriptura – «только Писание». Лишь одна Библия может считаться богодухновенным Божьим Словом. «Все ваши соборы, – говорил он, – один с другим несогласны, один собор порицал другого, говоря – не добре разумели того собора отцы; на таких несогласиях кто может утверждаться?»

Критический взгляд на традиционную для России церковность приводил Тверитинова к горьким выводам о существующей православной иерархии. Здесь можно отметить сходство с идеями псковских и новгородских стригольников XIV века. Вскоре реформы Петра закрепят за церковью статус государственного учреждения, фактически министерства духовных дел. Священство пребывало в хроническом кризисе и не могло послужить для паствы в качестве духовного и нравственного авторитета.

Евхаристию Тверитинов понимал не как таинство преосуществления, а как воспоминание об искупительной жертве Христа. Аналогичное учение исповедовал в начале XVI столетия швейцарский реформатор Ульрих Цвингли, а в Новгороде и Москве – так называемые жидовствующие еще в конце XV века. Из всех церковных таинств Тверитинов признавал покаяние и крещение.

Совершенно в духе «еретиков» прежних времен Дмитрий Евдокимович осуждал практику иконопочитания, поскольку под руководством малограмотного священства она превращалась в настоящее идолопоклонство. По его словам, ни в Новом, ни в Ветхом Завете не говорится об иконах, напротив сказано: «Не делай себе кумира и никакого изображения… не поклоняйся им и не служи им» (Исх. 20:4-5). В красном углу квартиры доктора вместо иконы находился лист, на котором были написаны две первые заповеди.

Кроме того, на основании Библии Тверитинов отвергал православное обрядоверие, суеверную погоню за чудесами, поклонение мощам и кресту, молитвы святым и Богоматери. В его рассуждениях постоянно присутствует апелляции к Писанию и здравому смыслу. В его тетрадях говорится: «Един наш ходатай Христос и потому не подобает нам призывать и иметь иных ходатаев и просити их во всяком деле о помощи».

О поминовении умерших он писал: «То выдумали попы своего ради прибытку, а иного свидетельства нигде нет, чтобы польза была от поминовения, что творится после смерти». Основываясь на учении апостола Павла, русский врач Тверитинов критиковал монашество (см. 1 Тим.4:1-3). А зажигание свечей перед иконами и в храмах высмеивал: «Тем будто Бога увеселяют, а Богу что во огни треба, для того, что Бог всем свет дал Сам?!»

В отличие от отцов европейской Реформации в тетрадях Тверитинова не заметно ярко выраженного учения об оправдании только верой. Напротив, он писал о важности «добрых дел». Однако он утверждал идею всеобщего священства, будто амбициозно говоря: «Я де сам – церковь, во Христе все – цари и иереи».

Значительный раздел тетрадных записей Тверитинова посвящен гонениям истинных свидетелей Христа со стороны сильных мира сего. В духе русских нестяжателей XV–XVI веков он выступает против насилия, направленного на инакомыслящих: «Яко не достоит убивать в ересях пребывающих, но с кротостью наказывать их» (ср. Рим. 12:19; Гал. 6:1). По сути, он отстаивает идею свободы совести, говоря: «Не подобает кого-либо неволити в догмах и в житии, но в произволении оставляти».

Отказаться бездумно плыть по течению и сформировать собственное мнение – это уже немало. А начать открыто делиться своим мнением, распространять библейское учение, как ты его понял, – совершенно новый уровень ответственности и мужества, этап миссии.

 

Миссия

Профессионализм и компетентность Тверитинова открывали ему самые разные двери. Он был востребован не менее дипломированных врачей Аптекарского приказа. Оказывая качественные медицинские услуги, он не упускал любой возможности заговорить с пациентами о вопросах веры, имел «незатыкаемые уста». Он лечил как простых и небогатых людей, так и весьма влиятельных и состоятельных жителей столицы.

Фактически его профессиональная деятельность в полной мере соответствует принципам протестантской трудовой этики. Очевидно, что труд соотносился для него с понятием призвания. Работал он на совесть, «как для Господа», а не ради легкой и быстрой наживы. При этом имел хороший и стабильный доход.

Вероятно, Тверитинов был воодушевлен проевропейскими реформами Петра I. Поскольку он был «неглупым в политике», его критичность в отношении старых порядков вполне соответствовала духу времени. Но его проповедь была направлена на духовное преображение общества, на Пробуждение. Для этого он активно проповедовал Евангелие Иисуса Христа.

Дмитрий Евдокимович вел беседу грамотно, логично и убедительно. Автор первой русской печатной «Арифметики» Леонтий Магницкий, ставший впоследствии недругом Тверитинова, в своей «Записке» весьма лестно отзывается о его красноречии: «Говорит очень вежливо, утешно, смехом растворяя; приступает и уступает и всячески мастерит, дабы тому, что с кем говорит, приятен был, и таковым понравием так одарен, что едва равного ему обрести можно».

В его особых тетрадях было собрано около 500 библейских отрывков, тематически рассортированных по 27 группам. Проявлявшим к Евангелию интерес наряду со своими тетрадями он давал читать и переписывать лютеранскую литературу. Иногда московский врач предлагал поспорить, как будто он будет изображать лютеранина, а собеседник – православного. В случае обвинений в ереси такая «ролевая» стратегия могла дать небольшой шанс оправдаться.

Тверитинов оттачивал полемическое мастерство в открытой полемике с сильными оппонентами. В частности, он успешно дискутировал с архимандритом Златоустовского монастыря Антонием, преподавателем и префектом Славяно-греко-латинской Академии Стефаном Прибыловичем, преемником Стефана иеромонахом Гавриилом, архимандритом Заиконоспасского монастыря Феофилактом Лопатинским, редактором Печатного двора Федором Поликарповым-Орловым и даже с сенатором графом Иваном Алексеевичем Мусиным-Пушкиным.

Тем не менее, наибольший успех проповедь Тверитинова имела на московском посаде среди людей светских. Кружок его единомышленников образовался уже в первые годы XVIII века. Здесь были: двоюродный брат Тверитинова цирюльник Фома Иванов, царские фискалы Михаил Косой и Михаил Минин, часовых дел мастер Яков Кудрин, студент Славяно-греко-латинской Академии Иван Максимов, торговцы Никита Мартынов, Ларион Васильев, Иван Алимов, Андрей Александров и многие другие.

Единомышленники Тверитинова отнюдь не были пассивными слушателями. Они совместно изучали Писание, старались вести благочестивый образ жизни и сами становились активными благовестниками. «Правая вера, – учили они, – от добродетели познавается». На какое-то время могло показаться, что в России наступала долгожданная полнота времени для Реформации. Даже согласно недругам московских евангелистов, движение бурно росло и «не одна тысяща прельстишася».

Место патриарха после смерти Адриана оставалось незанятым. За него тщетно боролись различные влиятельные лица и группы. Сподвижник Петра I Феофан Прокопович в значительной степени исповедовал протестантские взгляды. Его противник митрополит Рязанский и Муромский, местоблюститель патриаршего престола Стефан Яворский занимал прокатолические богословские позиции.

При этом сам Петр I, взяв курс на Запад, открыто заявлял о свободе вероисповедания. Царский указ от 16 апреля 1702 года гласил:

«Понеже здесь, в столице нашей, уже введено свободное отправление богослужения всех других, хотя с нашею церквию несогласных христианских сект; того ради и оное сим вновь подтверждается, таким образом, что мы по дарованной нам от Всевышняго власти совести человеческой приневолить не желаем и охотно предоставляем каждому христианину на его отвественность пещись о спасении души своей. И так крепко станем смотреть, чтобы по прежнему обычаю, никто как в своем публичном, так и в частном отправлении богослужения обеспокоиваем не был, но при оном содержан и противу всякаго помешательства защищен был».

 

Гонения

Тверитинов беспрепятственно проповедовал не менее 10 лет. На угрозы и возмущения врагов он отвечал: «Ныне у нас на Москве, слава Богу, позволено всякому, кто какую веру изберет, такую и верует». Но в действительности он не мог не понимать, что указ Петра I касался лишь иностранцев, чтобы привлекать их на государеву службу. В стране периодически продолжались жестокие расправы над староверами. Религиозная нетерпимость и в низах общества, и в верхах по-прежнему преобладала.

Дмитрий Евдокимович не находил понимания даже среди родных. Его тесть Алексей Акимович Олисов был недоволен убеждениями зятя и доносил на него представителям духовенства. Шурин врача-проповедника Петр сначала подпал под влияние мужа сестры, а затем превратился в одного из главных его оппонентов. Петр Олисов (позже инок Пафнутий) написал книгу опровержений «еретических» взглядов зятя под названием «Рожнец духовный».

В самом начале 1713 года Леонтий Магницкий с вице-губернатором Василием Ершовым стали собирать материалы для осуждения Тверитинова и его последователей. Для этого под предлогом необходимости лекарской помощи было устроено несколько диспутов между «еретиками» и ортодоксами. Вскоре собранные материалы были переданы Стефану Яворскому и началось длительное следственное дело о «московских вольнодумцах».

Первым был схвачен Иван Максимов. После второй серии пыток в застенках Преображенского приказа, ведавшего политическим розыском, он сдался и оговорил Тверитинова и пять его ближайших сподвижников. Показания его весьма красноречивы: «Ныне от скорби великой и от помрачения и забытия ума моего колико могох – толико упамятовал; а егда здрав буду – и иных припамятую».

Многие члены кружка и их жены оказались в заточении, а Фома Иванов явился в приказ самолично и стал открыто доказывать свое право на евангельские взгляды, чем немало удивил тамошних инквизиторов. Каким-то образом Дмитрию Тверитинову и Михаилу Косому удалось ускользнуть из Преображенского приказа и бежать в Петербург. Там на их жалобы с готовностью оказать покровительство отреагировал сам первоприсутствующий член правительствующего Сената князь Яков Федорович Долгоруков.

Яков Федорович Долгоруков

Далее началось выгодное для вольнодумцев противостояние между Москвой и Петербургом. Дело попало аккурат на процесс переноса столицы в город Петра. Кровожадными обвинителями выступали Стефан Яворский и глава Преображенского приказа «князь-кесарь» Федор Юрьевич Ромодановский. Сенат поддержал Долгорукова и с царского одобрения приступил к рассмотрению дела, затребовав всех обвиняемых в Северную столицу.

В ходе дознания Тверитинов и его единомышленники отказались от протестантских взглядов и подтвердили свое православие, заявляя, что почти каждый год причащаются и исповедуются. Что до диспутов, то они-де устраивались в качестве инсценирования и по принуждению И.А. Мусина-Пушкина и В.А. Ершова. Даже Фома Иванов занял перед Сенатом такую же позицию, убедившись в бессмысленности открытого сопротивления.

Указом Петра I от 3 июня 1714 года тверитинцы были фактически оправданы. По возвращении в Москву к Яворскому требовалось «в соборной церкви велеть им самим о себе объявить, что они в православной вере пребывают твердо». Притом сам Тверитинов был оправдан полнее всего. За него лично ходатайствовали многие светские и духовные высокопоставленные лица.

Яворский же сделал все по-своему: заточил «новых московских философов» в монастырские тюрьмы, осуждал их в своих проповедях и, наконец, предал анафеме. Созванный местоблюстителем Московский собор присоединился к решению своего главы. За четыре месяца митрополит собрал около 80 доносов и распросных речей, подшив к делу тетради Тверитинова. «Еретиков достойно и праведно есть убивати», – писал Яворский, потому что «самем еретикам полезно есть умрети, и благодеяние тем бывает, егда убивается».

Самым значительным и подлым успехом гонителей была злостная провокация, направленная против эмоционального Фомы Иванова. Он был заточен в Чудовом монастыре и явно доведен до отчаяния крайне жестоким обращением. Однажды каким-то непонятным образом он оказался в церкви с косарем в руках, которым и рассек образ Алексия чудотворца. За этот проступок 30 ноября 1714 года он был сожжен в деревянном срубе на Красной площади.

И тут торжество гонителей снова прервал Долгоруков. Возобновленное дело Тверитинова со товарищи было вновь затребовано в Петербург. Но теперь и самому Яворскому было приказано явиться в новую столицу, где он фактически из обвинителя превратился в обвиняемого. В один из дней «сенаторы с великим студом и жалем изгнали его вон». По царскому указу от 22 февраля 1716 года Тверитинов был отдан одному из архиереев «в служение при его доме… дабы неколебим в вере».

 

След

Дмитрий Тверитинов фактически отрекся от своих евангельских взглядов. В 1718 году он был освобожден на поруки, после чего упорно ходатайствовал об отмене церковного проклятия. После смерти Стефана Яворского в 1723 году Синод анафему снял и принял Дмитрия Евдокимовича в церковное общение.

В судебных тяжбах московских иконоборцев переплелось множество факторов: борьба светских и церковных властей, благодарно-своекорыстное чиновничье покровительство лечащему врачу, антикоррупционные расследования фискалов-вольнодумцев против своих будущих обвинителей в ереси, перенос столицы и прочее.

На финальном этапе затянувшейся череды тяжб участники трепетали не из-за богословия, а по причине накала политического противостояния двух вовлеченных группировок сенаторов. С одной стороны мы видим такие фамилии как Долгоруков и Самарин, с другой – Меншиков, Апраксин, Мусин-Пушкин и Стрешнев. Периодически ситуация разряжалась царскими указами.

В этом деле были интриги, дознания, пытки, одна казнь и множество отречений. Правда, приобщаясь к православной церкви, Тверитинов отрекся не от еретических взглядов, а лишь от того, что вел диспуты «от стороны лютерской». Также он зарекся в дальнейшем вести религиозные разговоры. А ведь помнил апостольские слова «должно повиноваться больше Богу, нежели человекам», не мог не помнить! Его записи были приобщены к следственному делу, новых он, судя по всему, не делал и держал язык за зубами.

К 1722 году своими «трудами повседневными» Тверитинов содержал два дома: собственный и плененного в Хиве брата. В конце 1730-х годов «лекарь Медицинской канцелярии» Д.Е. Тверитинов по-прежнему проживал в Москве, содержа свой дом с прислугой. Куда же делись последователи Тверитинова, счет которым Мусин-Пушкин вел на тысячи?

Когда сам Тверитинов умолк, волна преследований дошла до его последователей в Серпухове. Уже в 1717 году были схвачены и подвергнуты пыткам очередные евангелисты, годами изучавшие Библию в доме ходока приказа Земских дел Ивана Зимы и его жены Настасьи. Группа состояла из двух десятков посадских и осевших в Москве крестьян.

Еще через год был обвинен в протестантизме и сослан некогда сообщавшийся с Тверитиновым префект Академии Стефан Прибылович. В 1724 году за «иконоборчество» гонению подвергся Алексей Попов, еще через год Артемий Иванов в Астрахани, а в 1748 году Михаил Антипьев в Тобольске. Конечно, были и другие. Популярный антиеретический труд Яворского «Камень веры» уже в 1729 году пришлось переиздавать.

Тем не менее, во второй половине XVIII столетия власти пошли на заметное смягчение преследований старообрядцев и сочувствующих идеям Реформации. На смену разрозненному религиозному вольнодумству приходят конфессиональные общности духоборов и молокан. Их распространение приобрело необратимые последствия, подготовив почву для евангельских христиан и баптистов ко второй половине XIX века. К слову, о влиянии Тверитинова на духоборов и особенно на молокан писали Ф.В. Ливанов, С.Д. Маргаритов и А.В. Юдин.

Профессор Сергей Михайлович Соловьев в 16-м томе своей монументальной «Истории России…» оценивал процесс над группой Тверитинова в качестве яркого эпизода борьбы русской церкви с протестантизмом. Бесспорно, московские евангелисты петровской эпохи выступили в качестве предшественников самобытного русского протестантизма и сыграли свою историческую роль на пути к свободе совести и вероисповедания в России, который не завершился и по сей день.

 

https://mchernyavsky.ru

Фото: Картина Василия Сурикова "Утро стрелецкой казни" (1878-1881)

Телеграм канал газеты "Мирт" - https://t.me/gazetaMirt