Что я знала про Омск до своей двухнедельной командировки? Сибирь вобрала в себя всех сосланных за многолетнюю историю России. Радищева и декабристов везли дальше Омска. В Омской крепости мучался четыре года каторжный Достоевский — в тяжелых кандалах, больше всего страдавший от невозможности побыть одному. Но именно здесь, на нарах читал он маленькое Евангелие, подаренное ему женами декабристов... Нет полных списков христиан, замученных здесь за имя Господа, — и в царское, и в советское время. Как писал Солженицын: "Этапы и могильники, этапы и могильники, кто сочтет эти миллионы? Христиане погибли безвестно, освещая, как свеча, только в самой вблизи от себя. Это были лучшие христиане России. Худшие все — дрогнули, отреклись или перетаились". Но тот же Солженицын вместе со своим героем Алешкой-баптистом повторял: "Благословляю тебя, тюрьма!"

    И я невольно вспоминала эти парадоксальные слова в Омске, но об этом позже.

    Что еще я знала про Омск? В Омской тюрьме пережил жгучие сомнения наш брат, ныне покойный, Сергей Петрович Фадюхин. Однокамерники получили "отказные" письма от своих жен. И Сергей Петрович вдруг потерял самообладание, стал трясти решетку окна и кричать: "Стася! Стася!" Господь не дает испытаний сверх сил. Именно в это время Станислава Сидоровна оказалась в тюремном дворе, услыхала крик, откликнулась...

    В Омске особенно дружелюбны к нам, петербуржцам: здесь много бывших блокадников, нашедших кров и хлеб после эвакуации из осажденного Ленинграда и оставшихся здесь уже по своей воле.

    Иногда Омск называют третьей столицей. То ли в память Колчака, расстрелянного здесь, то ли оттого, что так много связывает нас? В Омский лагерь из Ленинграда собирала свои скудные передачи Анна Ахматова: "Я родила его для каторги". Лев Гумилев находился в а/я 125.

    В прошлом году, всего несколько месяцев назад, в Омске появился Западно-Сибирский баптистский колледж во главе с молодым ректором, Сергеем Сипко, только что окончившим московскую семинарию. С Сережей мы были знакомы по журналистским конференциям. Кроме своего ректорства, он выпускает интересный журнал "Слово веры". Меня пригласили прочитать двухнедельный курс "Русская классика в свете Евангелия" — пять часов каждый день, нагрузка была для меня большая, но все перенесешь, когда имеешь такую благодарную, ревностную аудиторию. Первый набор в новом учебном заведении — это всегда что-то особенное!

    Когда я впервые вошла в класс, сразу порадовалась — двадцать братьев, один другого краше, сразу видно — лидеры, сильные характеры. Добрые, живые, любопытствующие лица. Возраст в основном за тридцать, но несколько и молоденьких. Смотрела на "бывалых бойцов" и думала, где это отыскали таких героев, кто согласился сесть за парту, грызть гранит науки, терпеть лишения, да и голова не такая, как в 18 лет?

    Порядки в колледже строгие: занятия начинаются в 8 часов, общая молитва — 7.30, на молитву не опаздывают, молятся горячо, иные — на коленях, а то и в слезах. Потом я это поняла и старалась ждать в коридоре, не мешать. Молились очень личностно. А ехать в колледж всем далеко, встают около шести, ложатся, как это принято, ночью, у всех — церковное служение, у многих — семья, дети.

    Как обычно в новой аудитории, попросила написать мне на листочках коротко о себе и о своих отношениях с русской литературой.

    Жаль, что эти исповеди не могу привести полностью. Они меня поразили. Оказывается, лишь немногие — из христианских, благополучных семей. У остальных не было детства, безотцовщина, дворовые компании, с малолетства — наркотики, воровство, азартные игры. У некоторых (чему я с трудом верила — милые, славные люди, интересные, талантливые!) — солидный стаж колоний, наркомании. Криминал долгие годы был нормой жизни. Вот откуда такое ревностное отношение к учебе — скорее наверстать упущенное! Слезы в молитвах на коленях... Борьба продолжается. Ты — новая тварь, грехи прощены, но "шлейф" прошлой жизни, как шагреневая кожа, проявляется то в одном, то в другом. Да и с трудом воспринимаются английский, греческий, богословие.

    Но Господь творит чудеса. Добрые, открытые лица. В обращении — ни грубой интонации, тем более — блатного жаргона. Притворяться "хорошим" долго невозможно. Брат, отсидевший 18 лет, трогательно приносил мне сладости, беспокоясь о моем здоровье. Все подчеркнуто подтянуты, с белоснежными воротничками и красивыми стрижками. По свидетельствам, именно в тюрьме они услышали Слово Божье. Показывали фотографии, как крестили прямо в зоне, иногда — в глубокой бочке. Сроки новой жизни разные — три года, а то и несколько месяцев, прямо перед поступлением в колледж. Некоторые и сейчас — уже в другом качестве — ходят в зоны, в притоны, на "тусовки", в наркодиспансеры. Но пошли учиться именно потому, чтобы быть более успешным "инструментом" в руках Божьих.

    По журналистскому любопытству пыталась расспросить о жизни в зоне. Отвечали неохотно. Или осторожно, обращались как с маленькой. Интересовалась, с чего все началось. С малого — угнал мотоцикл, украл из кошелька пьющей матери. Спрашивала, правда ли, что в лагерях блатные знают и любят Есенина и Ахматову? Да, соглашаются "бывалые", стихов читают много, но авторов не называют. И с глубокой горечью: "Вы себе не представляете, сколько в тюрьмах талантливых, замечательных людей, которые оступились, а потом..."

    Слушала на богослужениях проповеди студентов. Спрашиваю, почему не "расцвечиваете" выступления житейскими историями? Объясняют: "Тошно вспоминать, да и можно ли описать ад?! Никто этого не поймет, если сам не пережил".

    На воскресных собраниях видела, как к кафедре идут каяться мужчины с характерными лицами, с печатью "оттуда", откуда обычно не возвращаются. Как говорит медицина, наркоманию излечить невозможно. Но человеку и не предлагают "новый" способ лечения. Ему предлагают прийти к Богу. Бог может все. Для Бога нет невозможного.

    Думала про наш Петербург. Про цифры наркоманов. Будто они все сосчитаны! Про несчастные судьбы подростков, самоубийства. Почему именно в Омске заметно "движение воды" в "купальне Вифезда"?

    Наверно, дело не только в географии, хотя и она играет роль: Омск и сейчас опоясан сетью лагерей. Но библейское повеление: "Спасай взятых на смерть" — становится здесь реальностью.

    Одна из причин — прилежно молящаяся церковь. Каждую среду, в семь утра, когда город еще спит или только просыпается, в зале собираются молящиеся. Как всегда утром я немного опаздывала, с некоторым стыдом пересекала церковный зал. Так и казалось — небо открыто, по лестнице Иакова сходят и поднимаются ангелы...

    Каждый понедельник, вечером, в церковной столовой собирается группа матерей наркоманов. Собираются с прошлой весны. Молятся, делятся переживаниями, помогают друг другу. Вначале их было несколько человек, сейчас — около ста, верующие и неверующие: горе объединяет. При мне они начинали оформлять группу в общественную организацию, чтобы легче было договариваться с администрацией города, больницами, фондами. В городе знают про "чудеса" с наркоманами в Молитвенном доме на улице Звездова. Группу возглавляет красивая и энергичная Руфа Гаврилова, жена наркомана со стажем, одного из моих любимых учеников. Я разговаривала с женщинами. Одна из матерей (сын которой "вымолен", тоже — студент колледжа) горячо убеждала меня, как будто я другого мнения: "Успокаиваться нельзя, ни мне, ни сыну, надо стоять в "проломе". Мы знаем на горьком опыте: кто охладевает, отходит от церкви, надеется на свои силы — сразу падение. Возврат — ужасен, это уже смерть. Смерть в аду".

    Среди тех, кого Бог возродил к новой жизни, много лидеров, опытных людей, кто свои деловые качества теперь использует совсем в других целях. Речь идет об организации христианского реабилитационного центра под названием "Дорога Домой". Покупаются частные дома, там поселяется верующая семья, устраивается житье, работа для тех, кто уже порвал с наркотиками. Конечно, в "теплице" всех держать невозможно, но какое-то время человеку помогают. Домов таких мало, это капля в море, но они действуют, хотя и тут полно трудностей — и духовных, и медицинских, и материальных.

    Те, кто стали христианами, в какой-то мере становятся местными "знаменитостями" во всех смыслах. Кто-то пытается соблазнить их бесплатными дозами, кто-то из чистого любопытства приходит в церковь, чтобы увидеть и услышать с кафедры бывшего дружка по "тусовкам" и притонам.

    Покупка частных домов для реабилитационных центров, естественно, — дело дорогое. Помогает немецкая библейская миссия, работающая в Омске по проекту "Помощь наркоманам". Случаются и чудеса: совершенно незнакомый человек пожертвовал большую сумму на покупку одного дома.

    А теперь я хочу хотя бы немного рассказать о самих наших занятиях, ведь отношение к литературе для меня лично является своеобразной лакмусовой бумажкой, показывает кругозор, интерес человека к окружающему миру.

    Для меня не новость, что в христианской среде бытует негативное отношение к литературе, как к сугубо мирскому явлению. К тому же формальное, убивающее все живое преподавание литературы в школе, да еще и с атеистическим уклоном. Так что я не удивилась, прочитав искренние признания моих слушателей. В школе что-то проходили, да и то чтобы только сочинение написать. Но любопытно, даже те, кто признавались, что ничего не помнят, читали "Один день Ивана Денисовича" и "Мастера и Маргариту". Многие признавались: "Интерес к литературе появился тогда, когда я уверовал в Бога, хотя времени свободного стало меньше". Другие горько шутили после моих лекций: "Хоть еще один срок получай — в тюремной библиотеке раньше брал одни детективы!"

    Вопросы иногда задавали самые неожиданные, наивные: "Наверное, кто-то написал все за Пушкина, ему же было некогда, все по балам да по дуэлям?" "Пушкин совсем не умел стрелять, раз не попал в Дантеса?" "Приходит ли вдохновение к неверующему, если вдохновение от Бога?" "Как понять, зачем Толстой написал про лошадь Холстомер?" "Что еще надо было Анне Карениной, ведь Вронский так ее любил, так любил?!"

    Приходилось — и я это люблю — отклоняться от темы и говорить о жизни, где все так сложно и не разложить по полочкам и ящичкам.

    Была и такая просьба, которая смутила меня: "Перескажите нам "Войну и мир", ведь мы НИКОГДА такого толстого романа не прочитаем!" Отказывалась, объясняла, что пересказывать содержание — это профанация, но потом одолжила у знакомой (в колледже еще нет своей библиотеки, у студентов дома тоже) оба тома, почитала вслух отрывки, вроде того, как я это делаю для своих нерадивых внуков. Но здесь действительно другая ситуация. Люди очень занятые, люди сложной судьбы. Иногда я даже ловила себя на мысли, что я занимаюсь какой-то ерундой перед взрослыми, серьезными людьми...

    Думаю, не без участия моего дорогого "работодателя", ректора Сережи Сипко, я получила лестное для меня приглашение выступить с двухчасовой лекцией на расширенном братском церковном совете. Была приятно удивлена переполненной аудиторией, градом вопросов, доброжелательной атмосферой. Нашлись среди сибиряков и тонкие любители литературы, с которыми мы рассуждали о подтексте "Лолиты" Набокова и спорили, можно ли считать роман Горького "Мать" христианским, как это сейчас модно среди специалистов?

    И все же главное впечатление от Омска — тревожная, как набат, строчка из Библии: "Спасай взятых на смерть!" Подбирай, возможно, самые последние колоски в закрома, время Пришествия близко! Зови на брачный пир тех, кто лежит, всеми забытый, у изгороди, хромой, увечный! Званых много, избранных мало...

    Как писал мне один из студентов в своей "исповеди": "Я никого никогда не любил, и меня никто не любил, и мне до сих пор нелегко разобраться с этим словом "любовь". Прошу вас, помолитесь обо мне, как мне наверстать то, что я потерял в юности своей..."

    На женском церковном собрании, где я выступала, потом выстроилась целая очередь желающих поговорить наедине. И чаще задавали вопросы: "Выдать ли дочь, христианку, чистую девушку, за бывшего наркомана, а покаялся он три месяца назад? Дети будут больными? Вдруг вернется к прежнему?"

    Вы, умудренные житейским опытом, вы, пережившие подобное, можете дать четкий ответ — да или нет?

    Берегись, как бы не упасть, говорю я самой себе...