«Слава Божия – облекать тайною дело, а слава царей – исследовать дело»
Прит. 25:2

Тайна сия велика
В прошлом номере газеты «Мирт» Александр Грайцер в своем материале «Имеем ли право на тайну?» затронул тему глубокую и, мягко говоря, не очень популярную: редко кто выражает желание ее касаться. Происходит это потому, что она тесно связана с тем, как мы воспринимаем присутствие Бога в нашей жизни и божественные откровения. Видим ли во всем раскрытую книгу или божественную Тайну? Разве не бывает так, что и вполне благополучные пасторы признают: в их жизни чего-то не хватает. Духовной глубины, какой-то Тайны... А еще случается, что даже укорененные библейские верующие заглядывают в православный храм в смутной надежде хоть там почувствовать нечто такое, чего они раньше никогда не испытывали, но испытать хотели бы. Как правило, они застывают на пороге храма от великолепия. Кажется, они почти слышат, как на клиросе и под куполом поют ангелы... Но этим дело и заканчивается. Что происходит, какая тайна скрывается за благолепием литургии, таинств и обрядов, остается за пределами их понимания.

Вообще говорить о божественном присутствии, о сущности тайны невозможно. Наш обыденный язык не в состоянии выразить эти категории. Тем не менее такие разговоры ведутся давно, и каждый верующий привык по-своему изъяснять смысл сложных духовных понятий. Стоит ли поэтому удивляться, что само слово «тайна» часто употребляется ошибочно.

То, что неизвестно сегодня, но, возможно, станет известным завтра, – это не тайна, а, скорее, секрет. Это совсем не то, о чем апостол говорит: «Тайна сия велика». Пауль Тиллих так определяет «тайну Откровения или удаления покрова»: «Подлинная тайна переживается в такой позиции, которая противоречит ординарному познанию, эта тайна превосходит акт познания всех процессов созидания и характеризует величину, предшествующую всем процессам сотворения и познания. Тайна эта есть Бог».

Сложное определение? Еще сложнее обстоит дело со словом «мистика».

Мистика без мистики
Остап Бендер сказал однажды: «Я сам когда-то был мистиком-одиночкой и дошел до такого состояния, что меня можно было напугать простым финским ножом...» Великий комбинатор, разумеется, шутил. Но в этом замечании авторы романа очень тонко выразили отношение нерелигиозного сознания к иррациональному, мистическому восприятию действительности. Начиналась эпоха материалистического реализма, и все, что было не от мира сего, нужно было высмеять, опорочить и потом решительно смести. В то время русский философ Н. Бердяев писал по поводу угасания веры и секуляризации (обмирщении) всякого духовного начала: «...мистика стала модной и это слово употребляется в неопределенном, совершенно туманном и безответственном значении. Введение мистики в литературу имело для нашего времени роковые последствия. Мистику захотели сделать принадлежностью утонченной и усложненной культуры, и этим была совершенно искажена ее вечная природа». Уже тогда, 90 лет назад, выдающийся христианский мыслитель не напрасно опасался, что из мистики, в том виде, в котором она распространяется в бездуховном обществе, может вырасти нечто совершенно чудовищное.

Мы уже привыкли ко всем этим монстрам, протягивающим к нам свои щупальца и когти с экранов телевизоров и с глянцевых обложек. А, опять какая-то мистика! Но мистика – это не мистические триллеры и не романы Стивена Кинга.

Тайна всех тайн
Греческое слово «мистика» – это средний род множественного числа от прилагательного «мистикос» – таинственный. Отцы церкви и первые христиане этого слова нисколько не боялись. Они относились к нему, скорее, благоговейно и употребляли его, говоря о церковных таинствах: крещении, евхаристии и др. В первые века христианства религиозная жизнь проходила в том числе и на мистическом уровне, которого еще не успели коснуться религиозная философия и церковная традиция, быстро наполняющиеся глубокими искажениями.

Бог пребывает в неприступном свете, и Его нельзя увидеть телесными очами. Точно также Его нельзя воспринимать только душевно, чувственно, на эмоциональном уровне. Бог есть Дух, и Его можно познавать лишь духовно, сверхчувственно, т. е. мистически. В мистическом опыте человек выходит из своего замкнутого душевного мира и приходит в соприкосновение с духовной первоосновой бытия, с Божественной действительностью. Божественная действительность для нас Тайна, но мистика дает возможность прикосновения к этой Тайне, предполагает жизнь с Ней и в Ней, ибо, повторюсь, Тайна эта есть Бог.

Лишь в глубине духовного опыта человек соприкасается с Богом, выходит из границ душевного и природного мира. Но мистика не может полностью заменить собой духовную жизнь – духовная жизнь шире по своему объему. Мистикой можно назвать глубину и высоту духовной жизни. На этой глубине и на этой высоте человек прикасается к последней тайне, к ее неисчерпаемой, невыразимой, бездонной глубине. Отрицание мистики приводит к отрицанию этой тайны.

Многие признают, что в основе бытия лежит непознаваемое, некая тайна. Так рассуждают позитивисты, для которых непознаваемое лишь отрицательная граница нашего познания. Но тайна не ограничивает нашего познания и не ставит границ нашей жизни, опыту и духовному общению. Тайна есть положительная бесконечная полнота и глубина духовной жизни. Если тайна исчезает, все делается плоским, ограниченным, лишенным измерения глубины. Тайна притягивает к себе, раскрывает возможность общения с ней. От живого и непосредственного общения с божественной тайной рождается религиозный опыт. Омертвение религиозной жизни преодолевается и возрождение духовной жизни достигается возвратом к последней тайне бытия. Мистический опыт, переживаемый во время такого соединения, бывает такой глубины, на которой сходятся конфессиональные типы христианской мистики, потому что мистика сверхконфессиональна. Мистика не отменяет догматов, но она идет в глубину большую, чем та, для которой вырабатываются догматические формулы. Но в мистике есть, конечно, свои опасности, возможность срывов. Скажем, гордыня, которую на мистическом пути церковь мудро осуждает. Как трудно бывает предостеречь от нее людей, упивающихся своими откровениями, видениями и пророчествами. Еще труднее переубедить людей, отрицающих всякую мистику как явление нецерковное и нехристианское.

Мистика и церковь
Сложны и противоречивы отношения церкви к мистике. Церковь, как православная, так и католическая, не отрицала мистики, но всегда ее боялась и всегда была подозрительна к мистическим течениям. Более того, была даже враждебно настроена по отношению к мистике, и трудно было найти какие-то мистические переживания у простых христиан. Мистические основы отрицаются большинством богословов, а среди иерархов церкви распространен сплошь рационализм. Мистичность христианства, как правило, отрицают, а мистику пытаются обезвредить тем, что устанавливают официально дозволенные формы мистики. Церковная мистика связана, в основном, с аскетикой как достижением святости. Так, собранные в «Добротолюбии» отрывки святоотеческой литературы в большинстве своем указывают на ценность не мистики, а аскетики. Аскетика учит борьбе со страстями, преодолению природы ветхого Адама собственными силами, через совершение иноческих подвигов – учит тому, что исходит от человека. Мистика же говорит о созерцании Божества и соединении с божественным – учит тому, что исходит от Бога.

Мы здесь говорим о мистике христианской, но нельзя забывать, что есть и другие типы мистических течений. Прежде всего необходимо установить коренное различие между мистикой и магией, оккультными формами мистики. Именно магия и оккультная мистика заполняют кинофильмы и огромную часть современной литературы. Но между мистикой и магией нет ничего общего. Мистика имеет природу духовную, магия – природу натуралистическую и даже рационалистическую. Мистика призывает к общению с Богом, а магия – с духами и силами природы. Магия активна и направлена на то, чтобы подчинить силы природы и поставить их на службу человеку. Люди закованы цепями природной магии и не всегда осознают ее проявления. Наука и новейшие технологии имеют магическую природу и магическое происхождение, за ними стоит языческая психология покорения природных сил. В этом смысле ученые и создатели все более совершенных технологий недалеко отстоят от колдунов и магов. И те и другие пытаются поставить на службу человеку магические силы и природные законы. Колдуны обращаются за помощью к духам, а научная техника к виртуальной реальности. Магия учит о скрытых силах природы, человека и мира, но никогда не углубляется до божественной первоосновы мира.

Мистический опыт и есть освобождение от магии природного мира. Магия в принципе противоположна религии. И надо отметить, что в христианство все же проникли магические элементы. За внешним великолепием церковных обрядов может скрываться именно магическое, глубоко языческое, а не мистическое. Стоит задуматься при посещении церкви, а не приобщаемся ли мы вместо тайны к мистерии. Не являются ли некоторые ритуалы воплощением в христианской форме древних языческих обрядов? Разве крестный ход не напоминает Элевсинские мистерии?

У каждого человека свой путь веры, но никто не должен настаивать на важности исключительно своего опыта, непонятного больше никому. При этом хотелось бы всегда помнить, что вершина мистического пути есть не только соединение с Богом, но через это соединение обращение к миру и человеку, ко всякой Божьей твари, исполнение любви и творчества.