1
Существует позиция ряда российских ученых, которые настаивают на том, что мотивационное пространство современного индивидуального и массового сознания должно быть заполнено в первую очередь утилитарными, прагматическими побуждениями, составляющими самое надежное основание для жизненного процветания. С этим мнением может согласиться лишь тот, кто рассматривает положение дел только в свете сугубо секулярных категорий. Но человеческое бытие не исчерпывается одними материальными соображениями практической пользы. Вряд ли стоит изображать людей столь приземленными существами и сбрасывать со счета все прочие уровни мотивации.
Те, кто отказывают им в потребностях духа и в первую очередь в религиозных потребностях, глубоко заблуждаются. История свидетельствует, что именно религиозная мотивация двигала пилигримами, основавшими американское государство и сделавшими его процветающей державой. Она же двигала множеством европейских предпринимателей, ученых, инженеров, поднявших западную экономику на новый уровень развития. Макс Вебер в своей классической работе «Протестантская этика и дух капитализма» прекрасно показал, что без религиозной мотивации было бы невозможно развитие западной цивилизации, институтов правовой государственности и гражданского общества.
Для тех, кто живет в современной России и озабочен поисками национальной идеи, крайне важно понять, что христианская идея бесконечно выше всех секулярных идей, измышляемых людьми. На них, касающихся «мировых революций», «ускорений», «перестроек», «трансформаций» и проч., коллективная душа народа никогда не отзывалась должным образом и с должной силой
Христианская идея дана Богом и пришла в мир вместе с Сыном Божьим, Иисусом Христом. И сегодня через нее сам Бог дает России возможность спасения. Но это должна быть не православная, не протестантская, не католическая идея, а идея христианская, обладающая универсальной консолидирующей силой и способная действительно объединять, во-первых, христиан с христианами; во-вторых, христиан с представителями всех других вероисповеданий; в-третьих, христиан с неверующими.
Суть христианской идеи заключается в следующем: социальная и духовная жизнь в российском государстве должна быть организована так, чтобы душа, ищущая живого Бога, могла бы Его обрести. А для этого надо, чтобы институты государства и гражданского общества, системы воспитания и образования не мешали ей в этом, а помогали. И тогда все остальное, в чем Россия сейчас остро нуждается, приложится как бы попутно. Это произойдет во всех жизненно важных сферах без исключения – экономической, политической, правовой, воспитательно-образовательной, семейной, культурной и др.
Если Россия будет гнаться за показателями социального прогресса, рассчитывая только на человеческие силы, то тяжкий груз проклятий, унаследованных от эпохи государственного секуляризма, не позволит ей достичь процветания. Более того, ее в этом случае ожидает затяжная социальная агония медленного ухода в историческое небытие. Если же она будет пребывать под сенью крыл живого Бога, то Он освободит ее от темного бремени проклятий и благословит, и тогда ее ждет другая жизнь, в которой социальный прогресс непременно приложится. Ибо с Богом возможно все!
Стремясь к величайшему и высочайшему, т. е. к жизни в Боге, Россия одновременно достигнет и того великого, что сегодня кажется недостижимым. Ибо сказано: «Ищите же прежде всего Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6:33). Это и есть идея высшей пробы – христианская идея. И людям никогда не придумать ничего лучше и выше ее. Она делает честь каждой нации, избравшей ее. И она же свидетельствует о смиренномудрии и благословенности народа, уповающего на Того, от Кого она исходит.
2
Христианская идея едина и целостна по своей природе. Однако, в реальной жизни она всегда погружена в конкретную социальную действительность, которая налагает на нее свой характерный отпечаток. Так может возникнуть частная, конкретно-историческая версия христианской идеи. Это хорошо видно на примере России, в которую христианство пришло из Византии и до сих пор продолжает сохранять эту византистскую окрашенность.
Даже при самых благих намерениях византизм, с присущей ему закрытостью и самодостаточностью, вряд ли сможет самостоятельно вывести современную Россию из состояния духовного коллапса. Он издавна несет в себе мысль о том, что христианство является чем-то «завершенным и законченным». Это привело его к погружению в состояние стагнации и творческой анемии. Сегодня у него самого вряд ли хватит духовных сил, чтобы выйти из этого состояния, обновиться самому и духовно обновить Россию, придать ей столь необходимый в XXI веке возрождающий импульс.
Причина этого в том, что византизм – это парадигма традиционного общества, обеспечивавшая в прошлом развитие его структур. Исторически неизбежное расставание с эпохой традиционного общества привело к тому, что принципы византизма утратили значительную часть своей способности хотя бы как-то стимулировать развитие российской цивилизации.
В настоящее время византизм обнаруживает свою неспособность обеспечить процесс оздоровления и модернизации основных элементов российской социальной системы. Не обладая внутренней потребностью в обновлении, он не в состоянии помочь абсолютному большинству россиян ни на мотивационном, ни на деятельностном уровнях.
3
Византизм столь глубоко врос в российскую действительность, что составляет неотъемлемую составляющую ее духовной и социальной сути. Если учитывать это, то придется признать тщетность любых попыток избавиться от него, «сбросить его с корабля современности». Даже большевизм, применявший всевозможные социальные орудия по его выкорчевыванию, не только не избавился от него, но и сам пропитался многими его свойствами. Отсюда следует, что России с византизмом нужно продолжать существовать. И здесь возникает антиномия, где тезис гласит: «Продвигаться в будущее с византизмом невозможно», а антитезис утверждает: «Двигаться в будущее с византизмом необходимо».
Выход из этой, казалось бы, неразрешимой коллизии между невозможностью и необходимостью все же существует. Заключается он в том, чтобы взглянуть на византизм как на открытую парадигму. Подобная открытость предполагает, что существует некое множество проявлений византизма, в том числе и те, которые до сих пор еще не заявили себя в России с достаточной полнотой и силой. Среди этих его проявлений, несомненно, должны быть и такие, чей жизненный, созидательный потенциал вполне мог бы устроить современную, модернизирующуюся Россию.
Остается только двинуться на поиски этих новых форм. И здесь заявляет о себе одна чрезвычайно важная закономерность социального развития – необходимость в постоянном конструктивном оппонировании. Иными словами, византизму, чтобы выйти из тупикового, непродуктивного состояния исторической замороженности, необходим помощник-оппонент, с которым он мог бы вести постоянные диалоги по всем вопросам социальной и духовной жизни, который указывал бы ему на недостатки и просчеты в его действиях и тем самым помогал бы от них избавляться, способствовал бы его совершенствованию.
4
На роль такого оппонента совершенно не годится богоборческий секуляризм, навлекший на Россию тяжелые проклятия, из-под бремени которых она до сих пор не может высвободиться. Между ним и византизмом мало точек соприкосновения, а различий столько, что они будут постоянно мешать конструктивному ходу диалогов. Секуляризм, как пришелец из иного, темного, безблагодатного мира, заодно с эти миром. Он не просто вместе с ним лежит во зле, но и не желает из этого состояния выходить. Используемые им концепты прогресса, обновления, трансформации и т. п. выступают лишь идеологическими инструментами, способствующими переходам от одних форм социального зла к другим, как правило, не менее отталкивающим и опасным.
Три русские революции начала ХХ в. стали водоразделом между эрой византизма и эпохой секуляризма. Возникшая в результате грандиозных социальных потрясений причудливая и устрашающая смесь государственного секуляризма с бытовым неоязычеством, не сумела предоставить массовому сознанию такую мотивационную систему, которая смогла бы обеспечить успешную, цивилизованную, а не кровожадную, сталинскую модернизацию общества. Химерический симбиоз секуляризма и неоязычества разрушил несоизмеримо больше, чем построил, и на протяжении всего коммунистического периода полностью обнаружил свой отрицательный, губительный динамизм. И по сей день секуляризм продолжает обслуживать тех, кого можно рассматривать как человеческие обломки, оставшиеся от эпохи Вавилонского столпотворения.
Если говорить о будущем России в свете религиозной обусловленности ее судьбы, то адептов секуляризма следует рассматривать в качестве социального резервуара, откуда каждый, разочаровавшийся в бесплодности деструктивного состояния безверия, имеет возможность перейти в созидательное состояние веры.
5
Достойным оппонентом современного византизма должна быть парадигма, отвечающая целому ряду требований. Она, конечно же, должна пребывать в одном с ним смысловом, ценностном и нормативном пространстве. Их диалоги должны вестись на одном языке. Они должны опираться на одно христианское основание. Следует подчеркнуть: это должно быть не православное, не католическое и не протестантское, а именно христианское основание. Только базовая евангельская платформа, восходящая к Новому Завету и общая для всех христианских конфессий, способна консолидировать созидательную энергию, придать единую направленность духовным и практическим усилиям всех россиян, считающих Иисуса Христа своим Богом.
В деле возрождения отечества на помощь византизму идет евангелизм. Не стремясь изменить природу византизма, отдавая должное его устойчивой привязанности к традициям, он, однако, в состоянии уравновесить византистский консерватизм началами открытости и динамизма. Опирающийся не на государственные институты, а на структуры гражданского общества, он уже сейчас придает духовно-практическим силам значительной части российских граждан должную, то есть христианскую, направленность.
Византистски ориентированное сознание обретает, благодаря евангелизму, возможность увидеть перед собой духовные перспективы, которых оно не видело, пребывая в своих собственных, ограниченных пределах.
6
Евангелизм – не измышление современных христиан. В нем сосредоточена сама суть христианства, свободного от всех чужеродных напластований и стремящегося сохранять свою первородность. На позициях евангельской духовности может стоять любой христианин, независимо от того, православный он, протестант или католик.
В России евангелизм успел создать внутри общего поля христианских ценностей свою религиозную субкультуру, которая не содержит в себе никаких деструктивных компонентов. В ней сосредоточены основательные предпосылки для всестороннего мотивационного обеспечения процесса модернизации российской социальной жизни, в том числе для создания эффективной экономики, правового государства и гражданского общества. То есть евангелизм располагает всем необходимым, чтобы выступить в качестве системообразующего фактора процесса коренного обновления российской цивилизации.
В той области духовно-практической реальности, которая находилась в подчинении у византистской парадигмы, человек нередко ощущал дефицит свободы и личных прав. Евангелизм же открывает перед христианином возможность существования в полном согласии с христианскими представлениями о достоинстве, правах и свободе личности.
Дух высокомотивированной личной свободы, столь значимый в евангелизме, способен быть мощной движущей силой в социальной деятельности российских христиан. И каждый, кто, тяготея к христианским ценностям, не находит этого духа в византизме, всегда имеет возможность обрести его в евангелизме, не переставая при этом быть христианином и российским гражданином.
Духовное пространство евангелизма – это лаборатория решения множества важных социальных проблем, с которыми не в состоянии были справиться ни самодержавная, ни коммунистическая империи. И сегодня преобразовательный потенциал евангелизма остается невостребованным в должной мере современным российским государством, которое безуспешно сражается с пьянством, наркоманией, проституцией, преступностью, не подозревая, что в его распоряжении имеется великолепный по своим качествам арсенал средств, способных изгнать легионы мелких, средних и крупных бесов из больного социального тела российской цивилизации.
В отличие от секуляризма, продолжающего в постсоветской России служить мировоззренческим основанием отношений общей озлобленности и взаимного ожесточения, евангелизм предлагает в качестве такого основания этику христианской любви. Имеющий огромный духовно-практический опыт построения таких отношений в религиозно-гражданских сферах, он способен обеспечить формирование всего комплекса мотивационных предпосылок для активного участия людей в развитии правового государства, гражданского общества и эффективной экономики.
7
Историческая судьба русского византизма была бы более благоприятной, а его собственные деятельные проявления более продуктивными, если бы активный евангелизм не подавлялся им с жесткой и настойчивой непримиримостью. В свою очередь, евангелизм с его открытостью к диалогам, не позволял бы византизму закоснеть и омертветь, побуждал бы его к поиску новых средств адаптации христианской идеи к общественным и государственным реалиям быстро меняющейся жизни. Но, заняв по отношению к евангелизму враждебную позицию, имперский византизм лишь выказал свою уязвимость и усугубил собственные слабости.
В настоящее время для выстраивания качественно нового типа отношений между началами византизма и евангелизма не подходят ни модель их противостояния, ни модель их иерархической соподчиненности, ставящая одну над другой. Насущным задачам спасения России в наибольшей степени отвечает модель их конструктивного диалогического взаимодействия. Она позволит рассматривать их как не взаимоисключающие, а взаимодополняющие духовные начала, как социальных партнеров, необходимых друг другу. При этом каждая из сторон будет сохранять собственную идентичность в общем деле развития российской цивилизации и культуры.
Первое и главное условие единения византизма и евангелизма – это свободное стремление обеих сторон к такому единению. Насильственной, подневольной смычки между ними быть не может. Между тем, встречное движение этих двух направлений жизни современной России, желательное и возможное в принципе, осложняется тем, что они обладают разными по силе тенденциями к сближению. Степень открытости и готовности к единению с достаточной отчетливостью обнаруживается в евангелизме. И она же крайне слабо выражена в византизме.
Сама природа последнего препятствует подобным формам взаимодействия. И если византизм предоставить самому себе, то энергия движения навстречу евангелизму в нем еще долго может не пробудиться. Помочь такому пробуждению могут совместные усилия государства и гражданского общества. Равно заинтересованные в могуществе и процветании российского мира, они должны предпринимать соответствующие усилия, чтобы вовлечь все то, что пропитано духом византизма, в процесс межконфессиональных сближений, конструктивных диалогов и позитивных трансформаций.
Подобное вовлечение вполне возможно, если учитывать, что все те субъекты и силы, о которых шла речь выше, являются составляющими элементами единого целого. Как части российского мира, они имеют не только общее прошлое и настоящее, но и общие цели, которые ведут их в общее будущее. Этот механизм целевой причинной обусловленности, или, проще говоря, фактор совместной озабоченности общим будущим, и должен служить той силой, которая способна консолидировать энергию византизма и евангелизма в единый силовой вектор.
Но кроме этого фактора, о котором можно говорить светским языком, существует фактор более значительный, к разговору о котором мирской язык не пригоден и который нехристианским сознанием во внимание никогда не принимается. Речь идет о том, что у всех христиан, православных, протестантов и католиков, имеется один триединый Бог, Чьей воле все подвластно. Это обстоятельство выше и сильнее всех сугубо человеческих факторов, вместе взятых. И если все христиане России будут совместно молиться о единении в братской любви, то Бог, несомненно, придет на помощь.
Православные, католики и протестанты принадлежат к единой Церкви Христа, являются частями Тела Христова. Преодоление существующих между ними разногласий и объединение усилий для совместного решения общих социальных задач составляет, как и во времена Владимира Соловьева и его апологии всеединства, задачу практической деятельности, которую философ называл христианской политикой. Разработка этого направления, всегда откладывавшаяся на задний план, в настоящее время получила мощный дополнительный стимул извне, со стороны активизировавшегося в последнее десятилетие мусульманского мира. Уравновесить исходящий от него напор можно, лишь консолидировав духовно-практические силы всего христианского мира.
Русская религиозная мысль прошлого выдвинула идеал всеединства. Родившийся в сердцевине отечественной культуры в лучший из ее периодов, этот идеал может служить духовно-этическим ориентиром для единения начал византизма и евангелизма. При этом ни той, ни другой стороне нет необходимости стремиться к слиянию в некое, внутренне неразличимое целое и тем самым терять свою идентичность. Единство не требует тождества, и каждое из начал имеет возможность сохранять свое качественное своеобразие. Византистский традиционализм с его «государствоцентризмом» и евангельский нонконформизм, ориентированный на интересы гражданского общества, вполне могут соотноситься в общем российском социокультурном контексте на началах ценностной симметрии.
Главным принципом, на основе которого должны строиться их взаимоотношения, могут служить слова Августина: «В главном – единство, во второстепенном – разнообразие, во всем остальном – любовь».
Существует позиция ряда российских ученых, которые настаивают на том, что мотивационное пространство современного индивидуального и массового сознания должно быть заполнено в первую очередь утилитарными, прагматическими побуждениями, составляющими самое надежное основание для жизненного процветания. С этим мнением может согласиться лишь тот, кто рассматривает положение дел только в свете сугубо секулярных категорий. Но человеческое бытие не исчерпывается одними материальными соображениями практической пользы. Вряд ли стоит изображать людей столь приземленными существами и сбрасывать со счета все прочие уровни мотивации.
Те, кто отказывают им в потребностях духа и в первую очередь в религиозных потребностях, глубоко заблуждаются. История свидетельствует, что именно религиозная мотивация двигала пилигримами, основавшими американское государство и сделавшими его процветающей державой. Она же двигала множеством европейских предпринимателей, ученых, инженеров, поднявших западную экономику на новый уровень развития. Макс Вебер в своей классической работе «Протестантская этика и дух капитализма» прекрасно показал, что без религиозной мотивации было бы невозможно развитие западной цивилизации, институтов правовой государственности и гражданского общества.
Для тех, кто живет в современной России и озабочен поисками национальной идеи, крайне важно понять, что христианская идея бесконечно выше всех секулярных идей, измышляемых людьми. На них, касающихся «мировых революций», «ускорений», «перестроек», «трансформаций» и проч., коллективная душа народа никогда не отзывалась должным образом и с должной силой
Христианская идея дана Богом и пришла в мир вместе с Сыном Божьим, Иисусом Христом. И сегодня через нее сам Бог дает России возможность спасения. Но это должна быть не православная, не протестантская, не католическая идея, а идея христианская, обладающая универсальной консолидирующей силой и способная действительно объединять, во-первых, христиан с христианами; во-вторых, христиан с представителями всех других вероисповеданий; в-третьих, христиан с неверующими.
Суть христианской идеи заключается в следующем: социальная и духовная жизнь в российском государстве должна быть организована так, чтобы душа, ищущая живого Бога, могла бы Его обрести. А для этого надо, чтобы институты государства и гражданского общества, системы воспитания и образования не мешали ей в этом, а помогали. И тогда все остальное, в чем Россия сейчас остро нуждается, приложится как бы попутно. Это произойдет во всех жизненно важных сферах без исключения – экономической, политической, правовой, воспитательно-образовательной, семейной, культурной и др.
Если Россия будет гнаться за показателями социального прогресса, рассчитывая только на человеческие силы, то тяжкий груз проклятий, унаследованных от эпохи государственного секуляризма, не позволит ей достичь процветания. Более того, ее в этом случае ожидает затяжная социальная агония медленного ухода в историческое небытие. Если же она будет пребывать под сенью крыл живого Бога, то Он освободит ее от темного бремени проклятий и благословит, и тогда ее ждет другая жизнь, в которой социальный прогресс непременно приложится. Ибо с Богом возможно все!
Стремясь к величайшему и высочайшему, т. е. к жизни в Боге, Россия одновременно достигнет и того великого, что сегодня кажется недостижимым. Ибо сказано: «Ищите же прежде всего Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6:33). Это и есть идея высшей пробы – христианская идея. И людям никогда не придумать ничего лучше и выше ее. Она делает честь каждой нации, избравшей ее. И она же свидетельствует о смиренномудрии и благословенности народа, уповающего на Того, от Кого она исходит.
2
Христианская идея едина и целостна по своей природе. Однако, в реальной жизни она всегда погружена в конкретную социальную действительность, которая налагает на нее свой характерный отпечаток. Так может возникнуть частная, конкретно-историческая версия христианской идеи. Это хорошо видно на примере России, в которую христианство пришло из Византии и до сих пор продолжает сохранять эту византистскую окрашенность.
Даже при самых благих намерениях византизм, с присущей ему закрытостью и самодостаточностью, вряд ли сможет самостоятельно вывести современную Россию из состояния духовного коллапса. Он издавна несет в себе мысль о том, что христианство является чем-то «завершенным и законченным». Это привело его к погружению в состояние стагнации и творческой анемии. Сегодня у него самого вряд ли хватит духовных сил, чтобы выйти из этого состояния, обновиться самому и духовно обновить Россию, придать ей столь необходимый в XXI веке возрождающий импульс.
Причина этого в том, что византизм – это парадигма традиционного общества, обеспечивавшая в прошлом развитие его структур. Исторически неизбежное расставание с эпохой традиционного общества привело к тому, что принципы византизма утратили значительную часть своей способности хотя бы как-то стимулировать развитие российской цивилизации.
В настоящее время византизм обнаруживает свою неспособность обеспечить процесс оздоровления и модернизации основных элементов российской социальной системы. Не обладая внутренней потребностью в обновлении, он не в состоянии помочь абсолютному большинству россиян ни на мотивационном, ни на деятельностном уровнях.
3
Византизм столь глубоко врос в российскую действительность, что составляет неотъемлемую составляющую ее духовной и социальной сути. Если учитывать это, то придется признать тщетность любых попыток избавиться от него, «сбросить его с корабля современности». Даже большевизм, применявший всевозможные социальные орудия по его выкорчевыванию, не только не избавился от него, но и сам пропитался многими его свойствами. Отсюда следует, что России с византизмом нужно продолжать существовать. И здесь возникает антиномия, где тезис гласит: «Продвигаться в будущее с византизмом невозможно», а антитезис утверждает: «Двигаться в будущее с византизмом необходимо».
Выход из этой, казалось бы, неразрешимой коллизии между невозможностью и необходимостью все же существует. Заключается он в том, чтобы взглянуть на византизм как на открытую парадигму. Подобная открытость предполагает, что существует некое множество проявлений византизма, в том числе и те, которые до сих пор еще не заявили себя в России с достаточной полнотой и силой. Среди этих его проявлений, несомненно, должны быть и такие, чей жизненный, созидательный потенциал вполне мог бы устроить современную, модернизирующуюся Россию.
Остается только двинуться на поиски этих новых форм. И здесь заявляет о себе одна чрезвычайно важная закономерность социального развития – необходимость в постоянном конструктивном оппонировании. Иными словами, византизму, чтобы выйти из тупикового, непродуктивного состояния исторической замороженности, необходим помощник-оппонент, с которым он мог бы вести постоянные диалоги по всем вопросам социальной и духовной жизни, который указывал бы ему на недостатки и просчеты в его действиях и тем самым помогал бы от них избавляться, способствовал бы его совершенствованию.
4
На роль такого оппонента совершенно не годится богоборческий секуляризм, навлекший на Россию тяжелые проклятия, из-под бремени которых она до сих пор не может высвободиться. Между ним и византизмом мало точек соприкосновения, а различий столько, что они будут постоянно мешать конструктивному ходу диалогов. Секуляризм, как пришелец из иного, темного, безблагодатного мира, заодно с эти миром. Он не просто вместе с ним лежит во зле, но и не желает из этого состояния выходить. Используемые им концепты прогресса, обновления, трансформации и т. п. выступают лишь идеологическими инструментами, способствующими переходам от одних форм социального зла к другим, как правило, не менее отталкивающим и опасным.
Три русские революции начала ХХ в. стали водоразделом между эрой византизма и эпохой секуляризма. Возникшая в результате грандиозных социальных потрясений причудливая и устрашающая смесь государственного секуляризма с бытовым неоязычеством, не сумела предоставить массовому сознанию такую мотивационную систему, которая смогла бы обеспечить успешную, цивилизованную, а не кровожадную, сталинскую модернизацию общества. Химерический симбиоз секуляризма и неоязычества разрушил несоизмеримо больше, чем построил, и на протяжении всего коммунистического периода полностью обнаружил свой отрицательный, губительный динамизм. И по сей день секуляризм продолжает обслуживать тех, кого можно рассматривать как человеческие обломки, оставшиеся от эпохи Вавилонского столпотворения.
Если говорить о будущем России в свете религиозной обусловленности ее судьбы, то адептов секуляризма следует рассматривать в качестве социального резервуара, откуда каждый, разочаровавшийся в бесплодности деструктивного состояния безверия, имеет возможность перейти в созидательное состояние веры.
5
Достойным оппонентом современного византизма должна быть парадигма, отвечающая целому ряду требований. Она, конечно же, должна пребывать в одном с ним смысловом, ценностном и нормативном пространстве. Их диалоги должны вестись на одном языке. Они должны опираться на одно христианское основание. Следует подчеркнуть: это должно быть не православное, не католическое и не протестантское, а именно христианское основание. Только базовая евангельская платформа, восходящая к Новому Завету и общая для всех христианских конфессий, способна консолидировать созидательную энергию, придать единую направленность духовным и практическим усилиям всех россиян, считающих Иисуса Христа своим Богом.
В деле возрождения отечества на помощь византизму идет евангелизм. Не стремясь изменить природу византизма, отдавая должное его устойчивой привязанности к традициям, он, однако, в состоянии уравновесить византистский консерватизм началами открытости и динамизма. Опирающийся не на государственные институты, а на структуры гражданского общества, он уже сейчас придает духовно-практическим силам значительной части российских граждан должную, то есть христианскую, направленность.
Византистски ориентированное сознание обретает, благодаря евангелизму, возможность увидеть перед собой духовные перспективы, которых оно не видело, пребывая в своих собственных, ограниченных пределах.
6
Евангелизм – не измышление современных христиан. В нем сосредоточена сама суть христианства, свободного от всех чужеродных напластований и стремящегося сохранять свою первородность. На позициях евангельской духовности может стоять любой христианин, независимо от того, православный он, протестант или католик.
В России евангелизм успел создать внутри общего поля христианских ценностей свою религиозную субкультуру, которая не содержит в себе никаких деструктивных компонентов. В ней сосредоточены основательные предпосылки для всестороннего мотивационного обеспечения процесса модернизации российской социальной жизни, в том числе для создания эффективной экономики, правового государства и гражданского общества. То есть евангелизм располагает всем необходимым, чтобы выступить в качестве системообразующего фактора процесса коренного обновления российской цивилизации.
В той области духовно-практической реальности, которая находилась в подчинении у византистской парадигмы, человек нередко ощущал дефицит свободы и личных прав. Евангелизм же открывает перед христианином возможность существования в полном согласии с христианскими представлениями о достоинстве, правах и свободе личности.
Дух высокомотивированной личной свободы, столь значимый в евангелизме, способен быть мощной движущей силой в социальной деятельности российских христиан. И каждый, кто, тяготея к христианским ценностям, не находит этого духа в византизме, всегда имеет возможность обрести его в евангелизме, не переставая при этом быть христианином и российским гражданином.
Духовное пространство евангелизма – это лаборатория решения множества важных социальных проблем, с которыми не в состоянии были справиться ни самодержавная, ни коммунистическая империи. И сегодня преобразовательный потенциал евангелизма остается невостребованным в должной мере современным российским государством, которое безуспешно сражается с пьянством, наркоманией, проституцией, преступностью, не подозревая, что в его распоряжении имеется великолепный по своим качествам арсенал средств, способных изгнать легионы мелких, средних и крупных бесов из больного социального тела российской цивилизации.
В отличие от секуляризма, продолжающего в постсоветской России служить мировоззренческим основанием отношений общей озлобленности и взаимного ожесточения, евангелизм предлагает в качестве такого основания этику христианской любви. Имеющий огромный духовно-практический опыт построения таких отношений в религиозно-гражданских сферах, он способен обеспечить формирование всего комплекса мотивационных предпосылок для активного участия людей в развитии правового государства, гражданского общества и эффективной экономики.
7
Историческая судьба русского византизма была бы более благоприятной, а его собственные деятельные проявления более продуктивными, если бы активный евангелизм не подавлялся им с жесткой и настойчивой непримиримостью. В свою очередь, евангелизм с его открытостью к диалогам, не позволял бы византизму закоснеть и омертветь, побуждал бы его к поиску новых средств адаптации христианской идеи к общественным и государственным реалиям быстро меняющейся жизни. Но, заняв по отношению к евангелизму враждебную позицию, имперский византизм лишь выказал свою уязвимость и усугубил собственные слабости.
В настоящее время для выстраивания качественно нового типа отношений между началами византизма и евангелизма не подходят ни модель их противостояния, ни модель их иерархической соподчиненности, ставящая одну над другой. Насущным задачам спасения России в наибольшей степени отвечает модель их конструктивного диалогического взаимодействия. Она позволит рассматривать их как не взаимоисключающие, а взаимодополняющие духовные начала, как социальных партнеров, необходимых друг другу. При этом каждая из сторон будет сохранять собственную идентичность в общем деле развития российской цивилизации и культуры.
Первое и главное условие единения византизма и евангелизма – это свободное стремление обеих сторон к такому единению. Насильственной, подневольной смычки между ними быть не может. Между тем, встречное движение этих двух направлений жизни современной России, желательное и возможное в принципе, осложняется тем, что они обладают разными по силе тенденциями к сближению. Степень открытости и готовности к единению с достаточной отчетливостью обнаруживается в евангелизме. И она же крайне слабо выражена в византизме.
Сама природа последнего препятствует подобным формам взаимодействия. И если византизм предоставить самому себе, то энергия движения навстречу евангелизму в нем еще долго может не пробудиться. Помочь такому пробуждению могут совместные усилия государства и гражданского общества. Равно заинтересованные в могуществе и процветании российского мира, они должны предпринимать соответствующие усилия, чтобы вовлечь все то, что пропитано духом византизма, в процесс межконфессиональных сближений, конструктивных диалогов и позитивных трансформаций.
Подобное вовлечение вполне возможно, если учитывать, что все те субъекты и силы, о которых шла речь выше, являются составляющими элементами единого целого. Как части российского мира, они имеют не только общее прошлое и настоящее, но и общие цели, которые ведут их в общее будущее. Этот механизм целевой причинной обусловленности, или, проще говоря, фактор совместной озабоченности общим будущим, и должен служить той силой, которая способна консолидировать энергию византизма и евангелизма в единый силовой вектор.
Но кроме этого фактора, о котором можно говорить светским языком, существует фактор более значительный, к разговору о котором мирской язык не пригоден и который нехристианским сознанием во внимание никогда не принимается. Речь идет о том, что у всех христиан, православных, протестантов и католиков, имеется один триединый Бог, Чьей воле все подвластно. Это обстоятельство выше и сильнее всех сугубо человеческих факторов, вместе взятых. И если все христиане России будут совместно молиться о единении в братской любви, то Бог, несомненно, придет на помощь.
Православные, католики и протестанты принадлежат к единой Церкви Христа, являются частями Тела Христова. Преодоление существующих между ними разногласий и объединение усилий для совместного решения общих социальных задач составляет, как и во времена Владимира Соловьева и его апологии всеединства, задачу практической деятельности, которую философ называл христианской политикой. Разработка этого направления, всегда откладывавшаяся на задний план, в настоящее время получила мощный дополнительный стимул извне, со стороны активизировавшегося в последнее десятилетие мусульманского мира. Уравновесить исходящий от него напор можно, лишь консолидировав духовно-практические силы всего христианского мира.
Русская религиозная мысль прошлого выдвинула идеал всеединства. Родившийся в сердцевине отечественной культуры в лучший из ее периодов, этот идеал может служить духовно-этическим ориентиром для единения начал византизма и евангелизма. При этом ни той, ни другой стороне нет необходимости стремиться к слиянию в некое, внутренне неразличимое целое и тем самым терять свою идентичность. Единство не требует тождества, и каждое из начал имеет возможность сохранять свое качественное своеобразие. Византистский традиционализм с его «государствоцентризмом» и евангельский нонконформизм, ориентированный на интересы гражданского общества, вполне могут соотноситься в общем российском социокультурном контексте на началах ценностной симметрии.
Главным принципом, на основе которого должны строиться их взаимоотношения, могут служить слова Августина: «В главном – единство, во второстепенном – разнообразие, во всем остальном – любовь».
