Deprecated: Function split() is deprecated in /home/mirtru/gazeta/content/index.php on line 221
ВЛАСТЬ И ЛИЧНОСТЬ / Интернет-газета «Мирт»
Главная / Статьи / Общество / ВЛАСТЬ И ЛИЧНОСТЬ
В разговоре о власти не обойтись без Макса Вебера, который многое прояснил в ее природе. Его у нас повадились цитировать, но знают плохо, можно сказать, совсем не знают. Это особенно отчетливо видно в рассуждениях о власти. Многие исходят из допущения, что власть знает свою выгоду и свой интерес (а равно и выгоду и интерес государства) и стремится их отстаивать. Часто слышится «власти (государству) выгодно то-то и то-то» или «власти (государству) невыгодно то-то и то-то», словно люди, представляющие власть и государство, всегда способны рационально осознавать как интересы и выгоды страны, так и свои собственные.

Если бы. Доводы, типа: «они не могли сделать это, потому что это им невыгодно», в реальной политике очень часто не срабатывают. Рациональное обоснование своих действий, рациональное осознание и отстаивание своей выгоды и своих интересов приходит довольно поздно, как показал Вебер, – с утверждением нового порядка вещей, вызванного к жизни появлением протестантства.

Вообще, он выделял несколько типов социального действия: традиционный – когда поведение ориентировано на сохранение традиции, нарушение которой считается недопустимым; аффективный, т. е. направляемый страстями, – когда люди, находящиеся у власти, стремятся удовлетворить свои инстинкты, обычно не имеющие к рациональности никакого отношения; и только потом появляется рациональный тип социального поведения, направленный на достижения какой-то рационально осознанной социальной цели или идеала.

Российское общество во многом остается традиционным, но наша бурная история привела к тому, что традиции оказались размытыми, разными у разных людей (говорят, правда, что есть вещи, которые делаются у нас одинаково независимо от того, кто сидит в Кремле, – Романов или Ульянов). Сильнее всего дает о себе знать второй, аффективный, тип социального поведения, когда главное – проявить себя, покуражиться, добраться до горла противника. Слишком часто торжествует принцип: «сам не живи и другим не давай». Зарезать курицу, несущую золотые яйца, «прищемить» часть населения, верующую «не так», продемонстрировать непотребство собственной натуры – это куда нужнее и важнее, чем получить осязаемую выгоду или соблюсти традицию. К сожалению, такое бывает и с народами: в 1917 г. у нас клюнули на ленинский лозунг «Грабь награбленное», что, помимо моральной недопустимости, было и просто неразумно: за это пришлось заплатить разрухой, коллективизацией, гладоморами, ГУЛАГом и прочими «прелестями».

Неразумие проявляется часто, недавний пример – «великое противостояние» власти и пенсионеров. Можно только удивляться, как аккуратно, даже, можно сказать, филигранно власть подпилила сук, на котором сидела. Никто не был предан власти так, как люди почтенного возраста, никто не поддерживал ее так, как они. И именно их власть оттолкнула своими неуклюжими и непродуманными действиями. А у этих людей не только долгая жизнь за плечами, у них еще долгая память, и они не забудут унижение, которому их подвергли. Против них кое-где применили силу, им нагло сказали, что они, беспомощные старики, виноваты в том, что у нас «транспорт и системы ЖКХ изношены на 70 и более процентов» и что без стариковских десяток эти проблемы не решить.

Власть продемонстрировала полное бесстыдство, полную потерю совести. И, что хуже всего, она, похоже, не понимает бесстыдства и аморальности своих действий. Дескать, «что могут эти жалкие беспомощные старики?» Она не предвидит возможных последствий, она забыла предостережение одного из наших мыслителей: самый мощный протест – это когда протестуют самые слабые, самые бессильные и самые беззащитные. Это еще аукнется на всех следующих выборах, скажется на будущем России.

Конечно, можно сказать – и многие сказали, – что тут сыграли свою роль темные силы (внутренние и внешние), что высшую власть подставили, что за всеми этими событиями просматривается тщательно спланированная кампания по дискредитации и дестабилизации. Людей, которые верят в заговор, ничем не переубедишь, но некоторые размышления и жизненный опыт заставляют усмотреть здесь прежде всего непроходимую глупость, которой так богата нынешняя власть. Да даже если признать невероятное (что «подставили») – зачем подставлялись-то? Власть на то и власть, чтобы соображать, что к чему и не «подставляться». А вот этого как раз и нет.

Почему? Наши светлые умы давно ответили на этот вопрос. Поскольку власть у нас по восточному обыкновению «течет» сверху, а не снизу, поскольку высшее начальство подбирает и ставит низшее, то она ценит лояльность и преданность куда выше, чем профессионализм и компетентность. И хотя говорят, что «верный человек – не профессия», у нас это профессия, и очень прибыльная. Происходит то, что иногда называют «негативной селекцией»: наверху оказываются не достойные, а преданные. Это исключает меритократию, т. е. «власть по заслугам», и открывает путь наверх личностям некомпетентным, часто просто сомнительным, а то и откровенным прохвостам.

У нас законна только та власть, которая поставлена более высокой властью. И раз власть течет сверху, то создается иллюзия прочности властной пирамиды, где вся полнота власти сосредоточена наверху. Однако это опрокинутая, т. е. неустойчивая пирамида: все держится фактически на одной точке, на фигуре властителя. И неизбежно наступает момент истины – смерть или утрата дееспособности самого высокого начальника. В азиатской политической культуре это величайшая катастрофа, величайшая неопределенность, когда страну может развернуть куда угодно, может даже вынести за рамки собственной политической культуры, но обычно не надолго. В такие моменты выясняется, что институтов, работающих независимо от того, кто на самом верху, просто-напросто нет.

Все решают не законы, не институты, а люди, которых назначают отнюдь не по заслугам. Принцип назначаемости, а не выборности – основа ордынской политической культуры. В выборность играли и при коммунистах – секретарей обкома вроде бы избирали, но «по представлению ЦК», и все знали, что без его одобрения ничего не делалось, в первую очередь, в кадровой политике, которая, в сущности, была и единственным известным у нас видом политики. Выборное начало введено совсем недавно и пока еще не очень хорошо показало себя, почему и наметилось движение вспять.

У нас человек у власти все свои усилия направляет прежде на то, чтобы, избавиться от нежелательных людей или явлений, дать волю своим чувствам, не всегда даже затрудняясь оправдать свои действия доводами разума («а мне плевать – мне очень хочется»). А когда считает нужным привести их, то всегда находится нужное и даже избыточное число холуев, желающих оправдать любой каприз, любое вздорное действие властителя самыми тонкими резонами.

Я отчетливо помню, как весь правительственный и идеологический аппарат, захлебываясь от восторга, сообщал, как Хрущев, – этакий орел, – в ООН снял ботинок и стучал им по столу. И сейчас, убежден, в случае чего найдется достаточно людей, готовых оправдать любые действия власти. Конечно, иногда удается убрать очень уж непопулярного властителя, – как убрали того же Хрущева, – но не ради рациональной цели, а ради восстановления уже сложившейся традиции управления. «Чин» был восстановлен, но не в открытой и честной процедуре, а, как водится на Востоке, путем интриг, заговора и предательства.

Они в ордынской политической культуре играют куда более важную роль, чем в западной, которой, впрочем, тоже не чужды. Но на Западе все же есть публичная политика со своими правилами, там во главе всегда лидер, у нас – начальник, назначенный или одобренный сверху. Правила и на Западе нарушают, но всякое нарушение там обходится дороже. Востоку и России больше присуще то, что у нас называют «аппаратной политикой», когда все решается не на людях, не публично, а в узком кругу путем тех же интриг. Обладатели власти явно предпочитают аппаратные игры, только в период пертурбаций у нас на первое место выходит публичная политика, как случилось в первый период потрясений, начавшийся в конце 80-х годов прошлого века.

И сейчас на наших глазах происходит откат к прежней аппаратной политике, виртуозы которой никуда не делись, и, теперь кажется, вновь выходят на первый план. Опять в повестке дня интриги, рытье ям, установка ловушек и капканов, снова личные симпатии и антипатии начинают играть ключевую роль, а главные действующие лица опять – «тонкие проникатели дворцовых обхождений», как писал Алексей Толстой.

Инстинкты берут верх не только у нас. Многие аналитики считают, что террористические акты, к которым прибегают экстремисты из мусульманских стран и которые в конечном итоге наносят вред исламу, обернутся падением его роли в мире. Но там все же на первом месте стоит скорее убежденность в необходимости вернуться к неповрежденной исламской традиции, которая подкрепляется готовностью множества людей умереть за веру, прихватив с собой как можно больше неверных, да и мусульман не щадят. «Взорвемся вместе» мало кого может привлечь, и авторитетнейшие богословы из влиятельного мусульманского университета Аль-Азхар в Каире еще в 2001 году сказали, что события 11 сентября нанесли ущерб делу ислама и от таких действий лучше воздерживаться.

Однако кто последовал этим мудрым рекомендациям? Восточная идея преобладания целого над частью на практике оборачивается подчинением целого отдельному человеку, олицетворяющему это целое. Только он играет какую-то роль, прочие личности не имеют никакого значения.

Как уже говорилось, личность при такой политической культуре ничтожна. Может, тут стоит упомянуть проводимое иногда различие между личностью и индивидом, индивидуальностью. Индивид осознается в связке с чем-то большим, но тоже земным: это отдельная часть государства, народа, страны, племени, класса, вообще любой человеческой общности. В этой связке он может обладать известными правами, но при непременном признании подчиненности целому – на этом стоит весь Восток, и Россия тоже. О великих преимуществах такой установки у нас наговорили много, иногда она и впрямь полезна, но преимущественно в минуту кризиса и отчаяния. Однако можно сказать, что само существование такой установки неизбежно порождает эти самые кризисы и отчаяние, ибо тут нарушен естественный порядок, тут «все наоборот»: то, что ближе, представляется мало существенным, то, что дальше – куда важнее. По Ницше – дальнее предпочитают ближнему, что у нас проявляется, в частности, в том, что, скажем, местные выборы представляются чем-то неважным и даже неинтересным: на них мало кто ходит, а вот на выборах президента явка куда выше.

При ордынской (и вообще азиатской) политической культуре все решают на неоправданно высоком уровне, фактически все ставится с ног на голову. Впрочем, это очень знакомо: все поставить и стать самим с ног на голову и стоять, сколько получится, восхищаясь собой и ожидая (даже требуя) восхищения от других. Так стояли все семьдесят с лишним коммунистических лет.

Бесспорно, иногда человек должен приносить себя в жертву. «За други своя» – это прекрасно, кто ж спорит? Но в спокойной, размеренной жизни, по которой все у нас так тоскуют, не должно быть таких ситуаций, когда надо «за други» класть живот свой – или они должны быть крайне редки. Установка на примат целого перед частью уже порождает отсутствие размеренности и нормальности, из нее непосредственно вытекает павликморозовщина, забвение простых человеческих привязанностей, предательство близких и родных «ради общего блага», «высшей цели» и т. п. (Заметим, что при всем превознесении «общего» его поклонники очень любят как раз частное и партикулярное: так, для большевиков божественной музыкой звучали слова «особый отдел» и «спецбуфет».)

При установке на примат целого все строится на порыве, героизме индивида – это давняя наша беда, о которой писал еще С.Н. Булгаков в «Вехах» (статья «Героизм и подвижничество») и который предупреждал о губительных последствиях такого героизма. У нас, говорил он, предпочитают «...не обеспеченный минимум, но героический максимум». Однако «героизм, как распространенное мироотношение, есть начало не собирающее, но разъединяющее, он создает не сотрудников, но соперников...». И неудивительно, что «…при таком обилии героев у нас так мало просто порядочных, дисциплинированных, трудоспособных людей...».

Сказано давно и очень верно, но и тогда получилось «как всегда»: были умные тексты с умными мыслями, но в 1917 г. жизнь пошла совсем по другим колеям. И сейчас нет нехватки в умных текстах (достаточно вспомнить публицистику А.И. Солженицына, с которым можно не во всем соглашаться, но который наиболее здраво описывает наши недуги и предлагает здравые же пути избавления от них), но его никто уже не слушает и жизнь все равно идет «неумно».

Личность, в отличие от индивида, осознается не в связке с земными установлениями, а в связке с Богом. Более того: человек может считаться личностью только потому, что личностью является Бог. И только в общении с Ним, в непрерывном диалоге с этой высшей Личностью человек сам становится личностью, обладающей (в силу связи с Богом) неотъемлемым, неотчуждаемым достоинством. Личность может и должна смирять себя, признавать себя подчиненной Богу, – но сама, по собственному свободному выбору. И никто, никакой институт (в том числе церковь и государство) не вправе принуждать ее к подчинению. Принуждение может и должно иметь место только при нарушении закона.

Личность в таком понимании мало знакома нашей стране, ее самоутверждение воспринимается как бунт против установленного порядка вещей, как бунт части против целого. Хотя, конечно, наши великие хорошо знали и очень четко формулировали этот принцип (Пушкин: «Самостоянье человека – залог величия его»). Но надо признать, что и здесь великолепно сформулированные принципы далеко не всегда превращаются в жизненную установку, красивые и правильные слова у нас никак не ведут к красивой и правильной жизни.

Слова о приоритете личности вошли даже в нашу Конституцию, где уже во второй статье сказано: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства». Но реальному признанию приоритета личности мешает весь строй жизни, все укоренившиеся у нас институты, в том числе само государство и историческая церковь. «Есть ценности повыше, чем человеческая жизнь и свобода» – вот лейтмотив многих заявлений и чиновников, и официальных представителей РПЦ, и заявления эти плохо согласуются с приведенным выше конституционным принципом примата личности.

Конституционному положению о верховенстве личности никто не собирается следовать – и не следует. На первое место выдвигается государство, тот самый «слон в посудной лавке», который личность и ее права не признает, а топчет.


www.baptist.org.ru