«…твердый и бесстрашный мыслитель Кальвин, говорящий о том, что думает простыми абстрактными словами». Г.К. Честертон, «Вечный человек»
Текущий юбилейный год явился для меня замечательным поводом пристальнее приглядеться к жизни Жана Кальвина. 500-летний юбилей – неплохая для подведения итогов цифра даже для бессмертного. И чем глубже это знакомство продвигалось, тем острее обуревали меня два противоположных чувства. С одной стороны, я искренне восхищаюсь скалой по имени Кальвин, высотой его духа, стройностью богословского изложения и колоссальным разноплановым влиянием на историю. С другой же стороны, я поймал себя на мысли, что не хотел бы оказаться среди жителей Женевы в его время.
Биографических и богословских исследований наследия Кальвина сегодня превеликое множество; и, как водится в таких случаях, далеко не все из них одинаково хороши. Однако кем же он является, если не в глазах Божьих, то хотя бы перед лицом истории человечества? Диктатором или одним из отцов западной демократии? Протестантским инквизитором или проводником спасительной для мрачного средневековья теократии?
Другими словами, кто он – ревностный исполнитель Божьей воли или же честолюбивый самодур-властолюбец? Сразу отметим, что черно-белый портрет Кальвина обречен на провал, потому что развешиванием ярлыков часто невозможно передать и гораздо более бледные личности.
Начнем издалека. Грехопадение первых людей чрезвычайно сильно исказило первоначальный план Господа для Его творения. Но эти изменения не оказались фатальными только потому, что Он не самоустранился, а всегда самым активным образом влиял на ход мировой истории. Из Священного Писания нам известно, что присутствие во вселенной существ, в той или иной степени сознательно избравших сторону зла, не может принципиально повлиять на Божественное провидение. Иов исповедовал эту истину следующими словами: «Знаю, что Ты все можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено» (Иов. 42:2).
Сколько бы ни умножалось зло в этом мире, любой, знающий Бога, человек не станет винить в этом Всевышнего. Ведь Творец решил стать Искупителем раньше, чем грозным Судьей. Долготерпение не уменьшает Божьей благости, а, наоборот, еще ярче демонстрирует ее.
«Ибо только Я знаю намерения, какие имею о вас, говорит Господь, намерения во благо, а не на зло, чтобы дать вам будущность и надежду» (Иер. 29:11). Библейский фундамент дает возможность более-менее объективно оценивать и судьбы таких людей, как Кальвин, и судьбы целых народов. А эти судьбы нередко крайне противоречивы.
Божья воля еще от рождения готовила Жана Кальвина (1509-1564) к необычайной миссии. И чтобы показать это, совсем не нужно выдумывать преданий о явлении ангелов или сверхъестественном зачатии. Люди не выбирают место и время рождения. Не выбирают они и своих родителей, а значит, свою наследственность и стиль воспитания.
В случае Кальвина даже первоначальный выбор образования – не его собственный. Однако не стань он первоклассным юристом, смог ли бы он стать выдающимся богословом-систематом протестантизма и великим общественным деятелем с широчайшим спектром интересов? Вряд ли.
В то же время выбор Кальвина состоял в благочестивой христианской жизни и строгой самодисциплине, что стало возможным в его окружении. Его студенческое прозвище «Аккузатив», или «винительный падеж», и дальнейшая жизнь показывают, что педантичный и неравнодушный к общему упадку нравственности человек может превратиться не только в ханжу. Сердце, свободное от черствости и жаждущее духовного совершенствования, Господь закаливает в испытаниях, как золото в горниле.
Отсюда преследования не только от внешних противников, но и казалось бы от своих. Изгнание Жана Кальвина и Гийома Фареля женевцами во многом довершило формирование характера великого реформатора. Явное людское зло, то есть унижения и позор изгнания в Страсбурге с 1538 по 1541 год, равно как и сомнения в собственном призвании Господь обернул во благо.
Точно также в свое время было в жизни Иосифа, который сказал, продавшим его братьям: «Не бойтесь, ибо я боюсь Бога; вот, вы умышляли против меня зло; но Бог обратил это в добро, чтобы сделать то, что теперь есть: сохранить жизнь великому числу людей» (Быт. 50:19-20).
Собственно и попал впервые в Женеву Кальвин не потому, что ехал туда, а из-за военных действий по дороге в Страсбург. В 1536 году, вскоре после того как в Базеле вышло первое издание знаменитых «Наставлений в христианской вере», Кальвин планировал провести в Женеве лишь одну ночь. По милости же Гийома Фареля, а точнее будет сказать, согласно Божьему определению, он отдал этому городу почти все свои силы и оставшиеся годы.
Верное понимание воли Бога сделало возможным и то, что произошло, когда после возвращении Кальвина в Женеву из изгнания. Как известно, вместо мести и публичного бичевания с кафедры своих обидчиков он, как ни в чем не бывало, продолжил объяснение.
Обращает на себя внимание и то, как внешне неохотно Кальвин давал свое согласие вернуться из изгнания. В политическом, интеллектуальном и религиозном аспектах оппозиционеры реформатора продемонстрировали полную несостоятельность перед внешними и внутренними проблемами. Целый год с сентября 1540 года по сентябрь 1541 городской магистрат буквально лезет из кожи вон с целью «изыскать средства, чтобы убедить господина Кальвина вернуться в Женеву».
С одной стороны, господин Кальвин действительно содрогался при мысли о возвращении. Но, с другой стороны, он наверняка отнекивался и выслушивал уговоры и посулы, рассчитывая на совершенно новый статус в глазах женевцев. Роль помилованного изгнанника, которому дали второй шанс, ему претила. Теперь право помилования должно было принадлежать ему самому и не иначе.
Кто-то может усмотреть здесь линию поведения идентичную таким выдающимся отечественным деспотам, как Иван Грозный и Иосиф Сталин. Известно, что каждый из них демонстративно удалялся, якобы бросая свою «паству» на произвол судьбы, а затем с напускной неохотой принимая мольбу о возвращении на верховное и безусловное господство.
Однако совершенно очевидно, что Кальвин никогда не был властолюбцем. Напротив, он мечтал о карьере писателя на манер Эразма Роттердамского. Кстати, наверняка не случайно первая книга Кальвина, комментарий к трактату Сенеки, стала просто залежалым товаром, а ее автору с трудом удалось избежать банкротства при покрытии расходов на ее издание.
Рука Всевышнего вытолкнула его на самую передовую церковной жизни времен излета Средневековья. Теперь о его призвании, как и о жизненных целях таких великих реформаторов, как Мартин Лютер или Менно Симонс, можно смело говорить – миссия невыполнима. Все действительно было бы так, если бы намерение Божье возможно было остановить. И здесь мы вновь наблюдаем, как природный темперамент таких людей Господь выковывает для совершения невыполнимых и глобальных задач по всем человеческим меркам.
К выполнению схожей задачи еще в VI столетии до Рождества Христова готовился пророк Иезекииль. Ему было сказано: «…а дом Израилев не захочет слушать тебя; ибо они не хотят слушать Меня, потому что весь дом Израилев с крепким лбом и жестоким сердцем. Вот, Я сделал и твое лице крепким против лиц их, и твое чело крепким против их лба. Как алмаз, который крепче камня, сделал Я чело твое; не бойся их и не страшись перед лицем их, ибо они мятежный дом. <…> Встань и пойди к переселенным, к сынам народа твоего, и говори к ним, и скажи им: “Так говорит Господь Бог!” будут ли они слушать, или не будут» (Иез. 3:7-11).
Формирование «святой твердолобости» против людской косности и «жестоковыйности» обычно осуществляется в весьма суровых условиях. В результате такой человек, уверенный в Божьем призвании и избрании, готов нести свой крест вплоть до личной Голгофы. Причем за обычно краткий путь своего земного шествия, обладая мощной верой и несгибаемой волей, он, фигурально выражаясь, вокруг себя меняет целые земные ландшафты.
Вот в чем состоит коренное отличие деспота от пастыря: первый вооружен только жезлом, а второй еще и посохом. Связанный грехом и оккультными силами, Адольф Гитлер пережил десятки покушений, а затем сам лишил себя жизни. И что стало с его «делом»?
А связанный праведностью и силой Духа Святого, Мартин Лютер Кинг, также многократно избавляемый от гибели, своей мученической смертью добивается еще больше, чем жизнью. Упорство несовершенного святого всегда противоположно упрямству незаурядного, но зависимого от греха человека. По словам Буаста, «почти все великие люди бывают деспотичны, но деспоты редко бывают великими людьми».
Личности крупного калибра часто неуживчивы из-за своего сложного характера. У них нередко достаточно верных соратников, но совсем немного близких друзей. Поэтому дружба с мягким сподвижником Лютера Филиппом Меланхтоном и относительно краткосрочный (менее девяти лет) брак со вдовой Иделетт де Бур Стордер были огромным подспорьем и благословением для Кальвина.
Ирония судьбы или частичка суровой школы Бога проявилась и в его семейной жизни. Немолодому реформатору, находящемуся на пороге кризиса среднего возраста, помогал в личной жизни целый «комитет по поиску жены». Последний из пяти критериев Кальвина для будущей супруги гласил: «…и если есть надежда на то, что она будет заботиться о моем здоровье».
Как известно, по болезненности Иделетт превосходила редко здорового Жана. Трое их совместных детей рождались мертворожденными или умирали в младенчестве, а оставшиеся на попечении Кальвина дети Иделетт от первого брака доставляли ему определенные хлопоты и неприятности. Совершенно неромантичный, замкнутый и упорный, но очень привязанный к своей возлюбленной жене, реформатор пережил ее на пятнадцать лет.
Воля и самоуверенность Кальвина также сделали его закрытым к критике. Но он никогда и не произносил ничего подобного лицемерным сталинским словам: «Критика и самокритика – движущая сила советского общества». Тем не менее, короткая притча Ходжи Насреддина сталинской эпохи – бессмертного Рабиновича – подошла бы и к Кальвину: «Медведь уселся на ежа и сказал: «За что я люблю покойного – так это за острую критику снизу»».
Реформатор неоднократно повторял: «Ведь и собака лает, когда нападают на ее хозяина. Как же могу я молчать, когда нападают на моего Божественного Господина». Быть снисходительным к иным мнениям он считал себя не вправе. Особенно ярко эта нетерпимость проявилась в казни Мигеля Сервета.
Именем антитринитария Сервета, епископского лейб-врача из Испании, впервые в Европе открывшего систему кровообращения в легких, почти каждый биограф Кальвина называет самую сложную для себя главу. Но автор этих строк – не биограф, что несколько упрощает задачу. Триединство Бога в своих теологических трудах Сервет называл трехголовым чудищем, а крещение детей – «проклятой мерзостью». Кроме того, он резко критиковал учение Кальвина.
Великий реформатор в суде 1553 года был личным обвинителем Сервета. Вот почему слова «Кальвин сжег Сервета» не являются большим преувеличением. Скажу больше, если бы не Кальвин, а католики его сожгли, никто сегодня, скорее всего, и имени бы его не помнил. Здесь уместно привести исполненную черной иронии фразу, приписываемую Сталину Черчиллем: «Смерть одного человека – трагедия, смерть миллионов – статистика».
«Случай Сервета, – по словам И. Штедке, – это больше уже не история. Он стал примером». Только вот примером чего – это вопрос открытый. На мой взгляд, поскольку Сервета сожгли не за грех, а за инакомыслие, его смерть – один из нагляднейших примеров в истории, свидетельствующий об утопичности любых попыток построения теократии или Царства Божьего на земле.
Казнь Сервета была одобрена всеми видными деятелями Реформации, в том числе Фарелем, Буцером и даже мягким Меланхтоном. Поэтому можно сказать, что его сжег не только Кальвин, но и вся сектантская жестокость XVI века.
Однако этой казнью с легкой руки французского гуманиста и протестанта, сторонника веротерпимости Себастьяна Кастеллио, Кальвин снискал себе репутацию протестантского инквизитора. Своего земляка наш герой ранее изгнал из города за истолкование Песни Песней, как поэмы об эротической любви.
Кальвин действительно построил в Женеве тоталитарно-стремительное полицейское государство. Оплотом его системы явилась консистория или коллегия старейшин. Это одновременно и светское, и духовное учреждение, нечто среднее между инквизиторским трибуналом и судебной инстанцией.
Членами консистории были все городские проповедники (обычно шесть) и двенадцать мирян. Все они обязывались преследовать богохульство, идолопоклонство, безнравственность и немедленно докладывать о всяком преступном действии. При этом члены консистории получали жалование из штрафных денег, и сама коллегия старейшин являлась последней инстанцией, за исключением брачных дел. Разумеется, при дознании пытка была нормой.
Женева при Кальвине – это духовная монархия с драконовскими законами, где, по меткому выражению Б.Д. Порозовской, «гражданин, накануне еще проливавший свою кровь в защиту своих прав, имеет только одну свободу, одно право – молиться и работать». По мнению «папы» Женевы, осуждение невинного – гораздо меньшее зло, чем безнаказанность виновного. Оппозицию своему учению он считал оппозицией Слову Божьему.
А оппозиция была очень сильна, строптива и жестоковыйна. Так называемые либертины, в основном люди, любящие разнузданный образ жизни, были главной жизненной проблемой реформатора в течение девяти лет после его возвращения из Страсбурга и были подавлены лишь через два года после казни Сервета. Существует даже версия, что тайна прибытия в Женеву разыскиваемого как католиками, так и протестантами антитринитария состоит в том, что он надеялся на политический переворот, зная о весьма шатком положении Кальвина.
Так ли это было или нет, однако еще девять долгих лет после возвращения из изгнания Кальвин терпел насмешки, издевательства, провокации и сильнейшее противостояние, фактически, будучи постоянно на грани нового изгнания. К примеру, возвращаясь с заседания магистрата, на улице из-за угла ему под ноги могли бросить собаку, а затем с притворной заботливостью закричать: «Кальвин! Кальвин!», потому что так звали собаку. Либертины устраивали шумные попойки и враждебные демонстрации под окнами своего «диктатора», а вслед ему часто кричали: «Каин!».
А Кальвин во имя Божьей воли развязал в Женеве настоящие репрессии. За первые четыре года реформ было вынесено 58 смертных приговоров и 76 декретов об изгнании. Думается, даже в те времена при таком небольшом населении эти цифры выделялись среди остальных государств. Например, даже извозчик, в сердцах обругавший лошадь, подвергался тюремному заключению.
Кальвин был нечувствителен к красотам природы и искусству, и свой дух аскетизма привил некогда шумному и богатому городу. Своими указами он регламентировал даже фасон и цвет одежды горожан, а также дамские прически.
На месте казни Сервета сегодня стоит памятник с надписью: «Мы, почтительные и благодарные сыновья Кальвина, нашего великого реформатора, осуждая заблуждение, которое было заблуждением его века, и строго придерживаясь свободы совести в соответствии с истинными принципами Реформации и благовестия, воздвигли этот покаянный памятник 27 октября 1903 года». Ни много ни мало – 350 лет понадобилось для того, чтобы поставить в деле Сервета покаянную точку. И выглядит эта точка скорее реабилитацией судьи, нежели подсудимого.
Воля Божья сохранила Женеву, поработившую патриотов старого закала и оказавшуюся пристанищем свободы для евангельских беженцев из всех католических территорий. В самом деле, город, окруженный со всех сторон католическими державами, мог устоять только ограждаемый невидимой рукой Всевышнего.
И он устоял. План 1560 года о нападении на Женеву с трех сторон французским и испанским королями и герцогом Савойским при папской военной поддержке был провален своекорыстием участников коалиции.
Последние девять лет жизни, постепенно угасающий Кальвин, отдал активной подготовке нового поколения протестантов, для чего основал женевскую Академию и безостановочно шлифовал свое учение. Академия Кальвина готовила проповедников идей протестантизма и мучеников за эти идеи для всей Европы.
Жана Кальвина иногда называют «младшим реформатором» в том смысле, что в XVI веке он явился продолжателем дела Мартина Лютера и Ульриха Цвингли. Тем не менее, чем больше знакомишься с историей его жизни, тем больше убеждаешься, насколько это звание ограничено. Личностный размах трудоголика Кальвина потрясает воображение.
С поражением либертинов Женева стала мирным евангельским городом, где впервые трудолюбием и умеренностью победили нищету. Уверен, что финансовая и социальная этика кальвинизма в наше время экономической напряженности могла бы вернуть капитализму человеческое лицо. Беспримерный расцвет кальвинистских стран уже демонстрировал миру, что дисциплинированный труд в сочетании с социальной активностью – это вознаграждаемое Богом исполнение евангельской заповеди о любви к ближнему.
Один из парадоксов Кальвина – это его влияние на становление западной демократии. Конечно, у либеральных западных учреждений более глубокие корни, чем Реформация. Но совершенно очевидно, что «женевский диктатор» положил начало широкому развитию равенства и индивидуализма, содействовал во многих странах приобретению политической независимости. Идея о независимости поместной церкви, перенесенная на государство, является, пожалуй, его главным политическим вкладом.
Еще один из его парадоксов состоит в том, что при всей своей нетерпимости он предпринимал, пожалуй, самые активные и смелые экуменические проекты своего времени. В контактах с представителями других конфессий реформатор обладал аристократическим чувством такта и уважения, а его богословие вывело протестантизм из национальных рамок на мировой уровень и в то же время поставило его на более прочный библейский фундамент. Поэтому, например, цвинглианство под руководством Иоганна Буллингера влилось в расширяющийся поток реформатских церквей.
Учение Кальвина сегодня объединяет реформатов, пресвитериан, конгрегационалистов и частных баптистов. Хотя более всего реформатор пытался повлиять на родную Францию, подлинно глубинные преобразования его учение произвело на Шотландию, Голландию, Венгрию и Англию. Недаром однажды он написал: «Из опыта я заключаю, что человек не в состоянии узнать, что ждет его в будущем». Как сказал Соломон: «Многие ищут благосклонного лица правителя, но судьба человека – от Господа» (Пр. 29:26).
Итак, жгучее желание Кальвина и его единомышленников активизировать веру людей, сделать более интенсивной и динамичной жизнь церкви, духовенства и мирян многих в среде женевцев пугало. Кальвин оказался глухим к слабому еще голосу анабаптистов, исповедующих идею свободной церкви. Кроме того, он не пытался установить евангельское представление о церковном членстве, главным условием для которого должно являться духовное возрождение верующего.
Именно эти причины сделали Кальвина главным протестантским инквизитором и «папой» Женевы. Ему помогали и в то же время иногда подводили максимализм в вопросах веры и попытка оцерковления всей окружающей жизни.
Очень емко парадоксальность личности Кальвина и подобных ему по духу людей выразил С.В. Лезов: «Несломленная религия, – религия, еще не прирученная и не переваренная Новым временем, – это пафос рабби Акивы, Игнатия Антиохийского, Кальвина и протопопа Аввакума. Мученики и гонители оказываются в одном ряду, и эти функции могут меняться. Объединяет их пламень правой веры, сжигающий наши моральные критерии».
Таким образом, мы увидели, что Кальвин отнюдь не идеальный святой. В то же время его «твердолобость» была просто необходима для выполнения его невыполнимой миссии. Без его несгибаемой воли было бы невозможно преодолеть все то, что выпало на его долю и сделать необратимой Реформацию, начатую другим титаном протестантизма – Лютером. Уже половину тысячелетия длится осмысление потрясающей воображение личности «младшего реформатора». И сегодня еще больше чем пять веков назад хочется с удивлением сказать: слава Богу за Кальвина!
www.kBogu.ru
