Давно ли, недавно ли (с возрастом эти категории становятся все более относительными) мне довелось быть в Праге на конференции по истории русского баптизма, и там присутствовал наш историк, патриарх по истории русского евангельско-баптистского движения, Сергей Никитович Савинский. Все мы учились по написанной им первой истории нашего братства.
И вот, слушая доклады и прения, он вдруг встал и проникновенно спросил: «А не отступаем ли мы, братья, от своих семи баптистских принципов?»
На это присутствующий здесь же Петр Вальтерович Мицкевич с горячностью возразил: «Какие баптистские принципы, уважаемый Сергей Никитович, они уже давно принадлежат всем современным евангельским церквям!»
И он начал перечислять все эти «семь принципов», начиная от авторитета Писания, крещения и вечери для верующих, свободы совести для всех людей и кончая независимостью поместных церквей и равноправием ее членов. Слава Богу!
С исторической точки зрения баптисты действительно оказались последовательными сторонниками свободы совести на протяжении четырех веков (или даже пяти веков, если считать с анабаптистов). Это была борьба за независимость от государства – не в вопросах только веры, нет! Но борьба за право исповедовать устно и письменно свою веру, а не право веровать во что угодно у себя под подушкой. «Пусть верят, но пусть молчат», - так простодушно сказал один из русских царей, не понимая, о чем шумят демократические правозащитники.
Но с чего начался баптизм? С вопроса! У швейцарских анабаптистов (1525) он звучал так: «Кто участвует в мессе? Все люди или ученики Христа?»
У английских сепаратистов (1609) он звучал так: «Что такое Церковь? Это все люди или только преданные Ему и служащие Ему?»
В обоих случаях речь шла об отделении от государственной церкви. Вопрос о свободе совести сразу приобрел политический характер.
Русским баптистам такая постановка вопроса показалась бы не духовной и вообще не религиозной, хотя они и много пострадали, как и английские и швейцарские братья за свое право веровать по Евангелию. Просто у них был иной подход, иной взгляд на веру, как дело личное, святое, где ни государству, ни политике, ни идеям о роли церкви в государстве места не было. «Не от мира сего» было и Царство Божье и они сами, «святые», уверовавшие.
И такое понимание установилось на Руси задолго до баптизма и независимо от него. Более того, преследования утверждали их в мысли о том, что их вера – правильная, раз ее и за нее гонят.
Наши первые баптисты Кавказа и Украины были люди «некнижные», как это неустанно повторял наш брат-историк Савинский. Василий Гурьевич Павлов, одареннейший молоканин из Тифлисской общины, был самым образованным из них. Он год учился в Гамбурге в Германии у первого немецкого баптиста, неутомимого миссионера Онкена, и ему принадлежат удивительные слова о русском баптизме: «Русский баптизм – это я!» И эти слова были чистой правдой!
В.Г. Павлов перевел с немецкого на русский язык Гамбургское исповедание веры и в своих бесчисленных диспутах с православными, молоканами, штундистами утверждал спасение по вере и необходимость водного крещения для взрослых по вере. Духовное возрождение и крещение стали центром этого движения.
Он насаждал церкви на Кавказе, в Оренбурге, куда был дважды сослан, в Одессе, где был пресвитером, и в Москве, - и везде по образцу, который видел у Онкена, в соответствии с которым и был тщательно наставлен.
В катехизисе Ивана Рябошапки было ясно написано: «Крещение является знаком христианства, принявший его считается членом церкви… Те, которые не принимали крещения, не могут участвовать в преломлении хлеба». Так происходит и до сего дня.
Только где теперь тот Тифлис и где та Украина?
Но есть еще третий очаг великого пробуждения XIX века. Это Петербург. И этот город охватил собой всю Россию!
Софья Ливен свою книгу-свидетельство назвала «Духовное пробуждение в России». Василий Александрович Пашков служил для всех России своим издательством и рассылкой книг «пудами», покупкой земель для штундистов и мастерских для христианских ремесленников. Он организовывал общины по десяткам имений и был примером для открытия десятков дворцов для проповеди в самом Петербурге, который был тогда столицей, и масса приезжих искала посетить эти необыкновенные собрания, где, по словам Павлова, князья и графы сидели рядом с простыми людьми…
И так продолжалось всего 10 лет. Как подсчитали историки, никогда в России периоды свободы не длились дольше…
Наши церкви выросли из этого пробуждения. Но оно не было изолированным, оно не ограничивалось одной нашей страной. Действие Духа Святого было тогда могущественным. Мы читаем свидетельство Ивана Вениаминовича Каргеля:
«Этот зов [Небесного Жениха] с силой пронесся в последние 25 лет прошлого столетия и слышен еще в настоящее время… О, что делалось! Съезд за съездом во всех местах. Все расследовали, изучали Пришествие Господне. С материка в Англию, из Англии на материк, из Европы в Америку, из Америки в Европу – все это для того, чтобы рассмотреть, как близок день пришествия нашего Господа. Это чудное движение сообщалось и миссионерским полям в языческих странах Азии, Африки, в Австралии. Всюду раздавался один звук: «Вот Жених идет» (Однотомник И.В. Каргеля, с. 429-430).
А.В. Карев назвал Каргеля нашим великим богословом. Именно он сформулировал наше вероисповедание. И, говоря об идентичности русских баптистов, нельзя сбросить со счетов его богословие, так как как нельзя сбросить «великого организатора» (по словам того же Карева) – И.С. Проханова. Наши церкви называются церквями евангельских христиан-баптистов. И даже имеется у нас праздник единства.
Подвижническое служение Каргеля ставит перед нами острый вопрос: как немецкий баптистский пастор, твердо наставленный Онкеном (вместе с Павловым) для служения немецким баптистам на Волыни, а потом для насаждения церквей в Прибалтике и Финляндии, стал русским библейским пророком и учителем и разделил с русским народом все его горестную судьбу, вплоть до тюрьмы в конце, когда ему было уже 88 лет?
И не «насаждал» он церкви, а из года в год, из книги в книгу научал верующих трем истинам: освящение, крещение Духом Святым, ожидание пришествия Христа.. «Христос – в вас» - это главное основание и его богословия, и всей его жизни. Его и его дочерей!
Ответ на этот вопрос мы можем найти во встрече Каргеля с Пашковым в 1875 году или немного позже. Эта встреча так потрясла молодого и спокойного немецкого пастора Карглеля, что он, по его словам, «не знал, куда деваться».
Перед ним стоял человек, аристократ, не наученный ни премудростям руководства или организации, ни миссионерской стратегии, ни искусству продуманной структуры конференций, - и вот он был весь исполнен Духа жизни и в который уже раз рассказывал о своем спасении, о «луче с Неба», который осветил все глубины греха в его душе…
И он являлся всеми признанным руководителем евангельского движения и неустанным миссионером, не сознавая и не признавая за собой этих даров. Просто он в день спасения все свои таланты, всю жизнь, все имение положил на служение своему Господу. Каргель всю жизнь будет называть именно Пашкова своим наставником.
В своей книге «В каком ты отношении к Духу Святому?» Каргель строго пишет: «Когда Церковь опустилась все ниже, стали учить, что дар Святого Духа можно получить при крещении, в рукоположении и других обрядах. Церковь, как и ее руководители, совершенно потеряли верное понятие о Духе Святом и об отношении истинного христианина к Нему…»
Каргель во всех своих книгах проводил одну беспокоившую его мысль: люди принимают крещение как обряд – и после него ничего не следует! Кроме, может быть, ложного самоуспокоения…
В другом своем произведении «Излияние Духа Святого и пятидесятническое движение» (1923), напечатанное в Альманахе по истории баптизма ?3, Каргель пишет о возрождении:
«Как мало света имеют о том, что такое возрождение в жизни веры. Вместо того чтобы каждому выяснить, что это у тебя только начало, поворот или кризис, который провел из смерти в жизнь, большинство находятся в таком несчастном состоянии, думая, что теперь им только надо добавить крещение и преломление и тогда они будут иметь все».
В судьбе Каргеля меня всегда поражало, что его книги преследовались и в царской России, и в советское время. За них арестовывали и при царе и при Сталине. Те, кто их знал, был предан Каргелю и благодарен ему за его глубокое библейское богословие. А кто не знал, то и не хотел знать.
Он неизвестен и не оценен до сих пор, хотя в его книгах находятся ответы на многие современные нам вопросы и решаются многие проблемы как церковной, так и личной жизни. Он представляет собой необычное явление: его считали «своим» и баптисты, и евангельские христиане, и английские пятидесятники, и харизматы Уэллса.
Он имел широкий круг общения: полемизировал с адвентистами («Где по Писанию находятся мертвые?»), с русскими пятидесятниками, был близок с Кесвикской группой – собрания евангельских христиан для молитвы и библейского служения с целью практической святости (с 1880 года, ежегодно по одной неделе).
Каргель был связан и с общиной плимутских братьев, к которым принадлежали его друзья – лорд Редсток, доктор Бедекер, Джордж Мюллер. Все друзья Каргеля принадлежали Великому пробуждению во многих странах. Там остались и Пашков, и Корф, и Елизавета Ивановна Черткова, и княгиня Ливен… Там родился и русский пророк Каргель, написавший лучшее толкование на книгу Откровения.
Как и полагается пророку, у него не было личных друзей, да и c обоими Союзами он в конце жизни разошелся из-за их увлечения политикой. Зато простой народ в нем души не чаял, и все его «сложные» для современного читателя идеи понимал просто и глубоко! Они не были богословско-философскими, они были кровью его сердца, его жизнью: «Христос – в вас!»
Он умер в одиночестве, дочери были арестованы. И он сказал вечером своего последнего дня соседке: «Когда мои дочери узнают о моей смерти, скажите им, что я жив более, чем когда бы то ни было».
