"По правде говоря, я молюсь о поражении моего народа в войне, ибо это единственный путь расплатиться за страдания, причиненные моей страной миру!" (Дитрих Бонхеффер)

 

«История учит лишь тому, что она никогда ничему не научила народы». Это известное высказывание Гегеля лишь в очередной раз подтверждается событиями, разворачивающимися перед нашими глазами. Во все времена возникали империи под пламенные речи сильных мира сего и в определенный момент уходили на свалку истории, оставив после себя лишь воспоминания.

Но спустя какое-то время знаки, символы, знамена и слова канувших в лету империй вновь с этой свалки подбирались, тщательно чистились, отмывались, полировались до зеркального блеска, отбрасываемого идеологиями нового мира, и вновь использовались для создания очередного левиафана истории.

«Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». Слова, сказанные Екклесиастом, лишь вновь напоминают нам о порочной привычке человеческих обществ жить в тумане прошлого, блуждать «в тени молчаливого большинства», создавать «ад того же самого», ходить по кругу истории.

И во все времена были люди, желающие выйти за пределы заколдованного круга истории, преодолеть его центростремительную силу, посредством своей пассионарности создать новую историческую реальность. Для них свойственно видеть происходящее в другой перспективе, не поддаваться всеобщей истерии, предлагать альтернативную оценку событий, отличающуюся от общепринятой.

Таким человеком был пророк Иеремия, живший во времена, когда его народ отступал от Бога, попирая Его завет и пренебрегая Его заповедями. На долю пророка выпала трудная миссия – не только обличать свой народ, но и предвозвестить грядущий плен.

Согласитесь, не очень патриотично постоянно твердить своим соотечественникам о том, что им необходимо сдаться царю Вавилонскому: «Кто останется в этом городе, умрет от меча, голода и моровой язвы; а кто выйдет к Халдеям, будет жив, и душа его будет ему вместо добычи, и он останется жив» (Иер. 38:2).

Конечно, такое пораженческое настроение, такой бесперспективный взгляд на международные отношения, такой непатриотичный призыв не мог оставить вождей Иудеи равнодушными: «Тогда князья сказали царю: да будет этот человек предан смерти, потому что он ослабляет руки воинов, которые остаются в этом городе, и руки всего народа, говоря к ним такие слова; ибо этот человек не благоденствия желает народу сему, а бедствия» (Иер. 38:4).

Другое дело, если бы Иеремия, осознав всю трагичность момента, понял, что в такой трудный период для народа необходима поддержка, необходимы духовные скрепы, одобрение действий царя, – тогда он, действительно, поступил бы патриотично. Но, видимо, патриотизм Иеремии заключался в чем-то другом. Ему была открыта воля Небесного Правителя – этот народ, ради своего же блага, должен был пережить нечто настолько трагичное, что изменило бы его, обновило и, самое главное, – обратило к Богу.

Наверняка, среди соотечественников Иеремии были более оптимистично настроенные «пророки». Думаю, они ожидали, что Бог, согласно завету, который Он заключил еще с Давидом, защитит царскую династию и не допустит поражения. Их ура-патриотическая риторика основывалась на сакрализации места поклонения Богу и выражалась в лозунгах, которые, как какие-то магические заклинания, могли, по их мнению, уберечь их от опасности.

Но Иеремия предупреждает народ: «Не надейтесь на обманчивые слова: «здесь храм Господень, храм Господень, храм Господень» (Иер. 7:4).

Как это знакомо. «Сакральное, священное, храм Господень», – повторяет народ как мантру. И не важно, что Бог, Ккоторому они должны поклоняться в этом храме, давным-давно забыт, что Его заповеди попираются, что творится беззаконие.

Главное – храм Господень. Выкрикиваемый лозунг вбирает в себя только ту необходимую часть жизненной реальности, которая обеспечивает стабильность мировоззренческой парадигмы, не дает этой самой парадигме треснуть по швам. Мышление втискивается в эту парадигму, словно в прокрустово ложе, и, усохнув до простых лозунговых схем, видит отныне мир исключительно в черно-белом цвете, где есть только свои и чужие, герои и предатели, патриоты и враги народа.

Лозунговое мышление неспособно на критическую рефлексию по поводу происходящего. В него не пробиться. Оно закупорено. Что бы ты ни говорил, как бы ни аргументировал свою точку зрения, какие бы доказательство ни приводил, ничто не сможет проникнуть сквозь толстую стену идеологизированного сознания.

И тогда остается только одно – опыт. Только через опытное познание есть шанс, что придет прозрение, придет осознание, придет раскаяние. И этот опыт для израильского народа был трагичным, основанным на боли, лишении и смерти многих.

Конечно, не все народы, испытав подобный трагичный опыт национального масштаба, смогли вынести из этого опыта какие-то уроки. Но в истории есть примеры, когда стремление к реваншизму и национализму, приводившее к отрицанию истинного Бога, было остановлено опытом трагичного. Ярким примером является Германия прошлого века, переболевшая чумой фашизма, бросившего вызов, помимо всего человечества, прежде всего, истинному Богу. До сих пор этот опыт учит и заставляет немцев с огромным раскаянием смотреть на свою историю.

Думаю, Иеремия отлично понимал, что уже ничего нельзя изменить в смысле перемены мышления своих соотечественников. Он понимал, что осознание ими своих заблуждений возможно только посредством опытного познания богооставлености. И именно поэтому Иеремия смирился и в своем непатриотичном патриотизме призывал народ не бравировать своей особой духовностью и причастностью к великим святыням, а осознать свое заблуждение и принять ту участь, которую приготовил для него Бог.

Кто знает, быть может, именно такого патриотизма нам сегодня и не хватает.