Постоянные дискуссии о российской интеллигенции и сам полемический характер их обусловлены тем, что каждый имеет свое сложившееся представление об этом безусловном феномене и считает долгом отстаивать его. Заслуживает внимания уже то, что этот вопрос, как никакой другой, будоражит умы и заставляет многих так или иначе отвечать на него, а кто-то, может быть, и по сей день ломает голову над загадкой российской интеллигенции, ее судьбоносной ролью в истории нашего народа и нашей страны, ее будущностью. Ведь с момента зарождения этого удивительного сословия традиция смотреть на интеллигенцию как на совесть нации настойчиво передается из поколения в поколение. И это на уровне подсознания — ничего не поделаешь. В зависимости от сложившегося представления на интеллигенцию начинают смотреть либо с обожанием, надеждой и подобострастием, либо с неприязнью, раздражением и ненавистью.

    Довольно часто такие представления бывают мифическими, сформированными предрассудками, слухами и легендами, а также собственными настроениями и ожиданиями. В таких дискуссиях мы нередко сталкиваемся с ситуацией, которую удалось гениально подметить Ф. М. Достоевскому: разговором глухого со слепым. И это наблюдение великого писателя будет чрезвычайно важным не только для рассуждений по теме, которую мы взялись рассматривать, но и для ее существенного уточнения: ведь мы хотим коснуться проблемы именно христианской интеллигенции. Что же есть такого загадочного в этом сословии, позволяющего говорить о нем прежде всего как о совести нации. А совесть, как известно, находится на пересечении категорий нравственных и библейских.

    В свое время Господь привел меня услышать лекции профессора Юрия Михайловича Лотмана, который, по моему мнению, является одним из ярких образцов истинного российского интеллигента, а потому имеет право на подобного рода суждения. Они во многом помогли мне разобраться в вопросах, которые, думается, полезно исследовать не только труженикам секулярных наук, но и всем мыслящим христианам.

    Русская интеллигенция, которая, как справедливо полагают, родилась в первой половине XVIII века, имеет два социокультурных корня: она вышла из культуры русской и культуры европейской. Мир интеллигентного человека, его мировоззрение были сформированы социальной средой образованных людей того времени. Что это были за люди? Петровские реформы и движение России к обретению государственности задавали тогда вектор общественного развития. Государство нуждалось в образованных людях для обслуживания самых различных сфер жизни: от землеустройства до медицины и культуры. В стране с существовавшим тогда общественным укладом и абсолютно безграмотным и бесправным населением сама по себе эта задача была чрезвычайно сложной.

    Дворянство, аристократия считали унизительным заниматься художеством, ремесленничеством, актерством. Писать, творить, мыслить с целью заработать на кусок хлеба считалось позорным. Особенно унизительным по религиозным соображениям. Стали открываться учебные заведения, характер которых в связи с этим получил четкую сословную ориентацию. Крепостные и их дети не имели права учиться в этих заведениях, так как не имели свободы вообще. Могли получать образование ремесленники, купцы, то есть разночинная категория, из которой в силу своего уклада жизни к образованию стремились не многие.

    Разрешено было учиться солдатским детям. Это особая категория людей. Солдатская служба в России была тяжела и длилась 25 лет. Брали в солдаты крепостных, и при расставании близкие прощались с ними, будто хоронили. Однако вместе со службой в армии солдаты освобождались от крепости, так как считалось, что, получив оружие, они получают и честь. У раба, понятно, чести быть не может, он даже не отвечает за себя и свои поступки. Всей его жизнью распоряжается господин. Солдатские дети были свободными в первом поколении. Из них вышли многие интеллигенты.

    Другая не менее многочисленная категория образованных людей были дети священников. Белое сельское духовенство всегда оставалось очень бедным и жило изолированной, замкнутой жизнью своего круга. Браки совершались исключительно внутри этого круга, дети, как правило, шли в духовные семинарии и наследовали приходы своих родителей. Однако даже этих приходов, обеспечивающих весьма скудное существование, оказывалось недостаточно для всех наследников духовенства, которое славилось многодетными семьями. Поэтому не все поповичи поступали в семинарии, а часть из них шла в светские учебные заведения, становясь от природы и в силу полученного образования идеологами народных бунтов. Среда наследников белого духовенства дала науке, литературе много известных имен, особенно поэтов. Из поповичей вышли также многие выдающиеся медики, так как для обучения в медицинском заведении требовалось хорошее знание латыни, а они имели его с детства.

    Один из университетов, Московский, был наделен правом принимать и обучать талантливых крепостных. И таких находилось немало. В основном они пополняли факультеты художественного мастерства и ваяния: в условиях бурно развивающегося российского изобразительного искусства и младенчески жадной до талантов русской культуры художники темного происхождения оказались особенно востребованными. Рокотов и Воронихин были крепостными. Образованные талантливые рабы, причем хорошо осознающие унизительность своего рабского положения, обладают особой чувствительностью. Портреты этих художников, как и всех той же плеяды, удивительно проникновенны, они рисуют не телесную оболочку, а самую душу героя.

    Отношение к интеллигенции той поры с полным основанием можно назвать потребительским, крепостническим и оскорбительным, оно отличалось грубостью и цинизмом. Такое отношение мало изменилось с течением времени. А если вспомнить знаменитые шаражки времен ГУЛАГА, по сути тюрьмы, куда заключали советских интеллигентов, чтобы ничто не отвлекало их от творческого процесса, то можно говорить о том, что традиция эта чрезвычайно живуча. В образованных людях по-прежнему хотят видеть покорных рабов, обслуживающих интеллектуально-культурные нужды постоянно набирающего силу и мощь государства. Во времена Александра I шаражек не было, зато артистов могли запросто арестовывать и сажать на гауптвахту, подвергая там позорным наказаниям.

    При этом уже тогда интеллигенция была тем путем, которым народное самосознание выбивалось на поверхность общественной жизни. Чувства, миропонимание, отношение к существующей действительности, опыт общения с Богом и себе подобными — все это, накапливающееся в непросвещенном народе-страдальце, чрезвычайно тяготящемся грузом неосознанного жизненного опыта, могло быть осознано только интеллигенцией и даже доведено ею до высокого уровня самосознания. Интеллигенция как мыслящая часть темного народа не могла не понимать своей исторической миссии и связанной с ней высокой ответственности. Настоящая российская интеллигенция предъявляла к себе высокие требования и ею владело это чувство высокой ответственности, потому что всякое высокое чувство вырабатывается лишь в тех национальных кругах, которые ощущают прочную связь с Россией, укладом ее жизни, ее историческим развитием.

    В связи с этим надо сказать, что истинных интеллигентов во все времена было мало, и все они обязательно были на виду, как академик Сахаров или академик Лихачев. Истинный интеллигент — явление чрезвычайно редкое, алмаз среди массы пустой породы. Но чтобы появиться алмазу, нужна и "пустая" порода — особая среда, вскормленная мыслями и чаяними сотен образованных людей.

    Итак, образованный люд, интеллигенция, являясь, с одной стороны, "мозгами", призванными интеллектуально и культурно обслуживать государство, а с другой стороны инструментом народного самосознания, занимала серединное положение между государством и народом, бюрократической ханжеской аристократией и неграмотными простолюдинами. Российская культура создается за счет диалога двух миров: дворянского и разночинного. Они влияют друг на друга, и это влияние надо признать плодотворным. Интеллигенция, аккумулируя в себе все эти качества, становится совестью народа. Причем больной его совестью. Оскорбленная и приниженная государевой службой, с одной стороны, и обладающая высокими чувствами, ощущающая всю ответственность за выражение народных интересов, с другой, интеллигенция никогда не могла справиться со своей непомерной ношей, потому что ей не удалось встретиться со Христом. Излечить больную, никогда не оставляющую в покое совесть под силу только Христу распятому и воскресшему, Которого большая часть российской интеллигенции познать не удосужилась, ища справедливость где угодно, только не в Библии.

    Быть больной совестью несчастной нации — поистине страшная участь. От нее хочется убежать. И российская интеллигенция уже давно нашла способ этого бегства — пьянство. Пьющий интеллигент стойкая и такая понятная нам идиома. Пьющими были многие выдающиеся русские мыслители.

    По словам академика Д. С. Лихачева — одного из немногочисленных, чудом уцелевших представителей интеллигенции в России ХХ века, интеллигентность — это качество, в котором трудно притвориться. И если начинать говорить об этих качествах (думается, это очень важно для христианского аспекта проблемы), то в самом начале следует указать на главное из них — умение общаться. Интеллигент — это прежде всего тот, кто желает и стремится понять другого человека. Он — мастер эффективного и плодотворного общения. В своем стремлении скорее понять, чем быть понятым, он перешагивает через все барьеры, разделяющие людей. Он отбрасывает свои амбиции, претензии и пристрастия ради одного — понять и познать мир другого человека.

    Интеллигентна всякая мать, которая начинает лепетать со своим ребенком, переходя на интернациональный язык младенцев всех времен и народов — агу, агу. Она отказывается от своей культуры, жизненного опыта, приобретенных знаний ради того, чтобы общаться с несмышленышем на одном языке. Так и настоящей интеллигент старается говорить на языке своего собеседника, а не на родном наречии. Поэтому для него знание пяти-шести иностранных языков не показатель образованности, а средство реализации потребности проникнуть в чужой язык, чтобы познать душу другого народа. Это верное средство плодотворного общения. Интеллигентна бабушка, которая способна сочувственно выслушать и утешить любого, кто вознамерится к ней обратиться.

    Идеал общения — понимать язык серой неясыти, птицы, обитающей в дремучих непроходимых лесах. Ведь для "человека мира", как любят еще называть истинного интеллигента, нет границ в миропонимании.

    Но разве не тому же учит нас Христос? "Не забывайте также благотворения и общительности, ибо таковые жертвы благоугодны Богу" (Евр. 13:16). Бог создал нас для общения с Собой. Но точно также Он создал нас для общения друг с другом. Как можем мы научиться общению с Богом, Который невидим, если не можем научиться общаться с себе подобными, которых отчетливо видим каждый день? Обратим внимание: общительность названа в Евангелии жертвой. Действительно требуется немалая жертва от нас (расстаться с эгоизмом, эгоцентризмом), чтобы научиться быть общительными.

    Нет ничего более интересного на свете, чем общение. Нет ничего более трудного, чем общение. Общаться, как необходимо для Бога, мы в подавляющем большинстве своем не способны, будь то христиане или нехристиане. Как правило, у нас получается тот самый диалог глухого со слепым, о котором со скорбью писал Достоевский. Все заняты своими собственными проблемами. Каждый говорит о своем, нисколько не желая принести ту самую заповеданную нам жертву, чтобы хоть немного вникнуть в слова ближнего. Далеко ли мы так уйдем?

    Функция диалога в самом широком его смысле, как основная функция интеллигенции вообще, без сомнения должна быть присуща каждому христианину, независимо от его образования, профессиональной подготовки, начитанности. Бог ждет от нас этого состояния и способности к диалогу. Успех общения прежде всего зависит от умения сопереживать, стремления понять собеседника, найти с ним общий язык. Он также предполагает отсутствие односторонней пропаганды и попытку разговора на равных. В идеале, общаясь, нам следует руководствоваться не своими интересами и даже не интересами собеседника, а интересами Того, Кто сказал: "Больший из вас да будет вам слуга" (Мф. 23:11). Чем сильнее будут наши старания получить монополию на обладание истиной, тем дальше от истины мы окажемся. Чем упорнее будем стремиться навязывать другим свое исповедание истины, тем призрачнее надежды на успех общения.

    Другим немаловажным признаком интеллигента является наличие у него твердых убеждений. Интеллигент отстаивает свои взгляды и убеждения при любых обстоятельствах. Всегда и везде он остается самим собой и ради убеждений готов пожертвовать жизнью. В этом качестве интеллигенция выступает как хранительница нравственных эталонов. И именно это качество вызывало и продолжает вызывать столь яростные нападки на интеллигенцию со стороны как консервативно, так и либерально, но одинаково радикально мыслящих людей. С такой же последовательностью и упорством "рожденный по плоти гнал рожденного по духу" (Гал. 4:29).

    Можно вспомнить, как не любил интеллигенцию революционер из революционеров — Владимир Ульянов Ленин, как бессильный одержать победу посредством аргументов разума он пытался уничтожить ее физически. Последователи его учения успешно справились с этой задачей, искоренив всю старую интеллигенцию и насадив так называемую новую, совершив таким образом одну из самых трагических подмен в истории России. Ценности и убеждения советской интеллигенции значительно отличаются как по духу, так и по содержанию, от того, что аккумулировала и хранила в себе интеллигенция дореволюционная.

    Здесь необходимо уточнить, что для христианской интеллигенции единственным убеждением, за которое, если придется, можно и жизнь положить, есть убеждение в том, что Господь Иисус Христос умер за наши грехи и воскрес для нашего оправдания. К сожалению, надо признать, что это убеждение крайне редко присуще интеллигенции вообще, хотя именно в нем есть спасение нашего народа от многовекового рабства духа и плоти, которого так чаяли русские интеллигенты от своего рождения.

    Важно также понимать, что такое состояние духа, высокий душевный строй не могут возникнуть в одночасье и приобретаются постепенно с развитием интеллигенции как особой среды. Недостаточно только принять Христа верой, требуется интеллектуальное и нравственное развитие личности, наряду, разумеется, с духовным ростом. Нравственные ценности, чтобы не быть утерянными, требуют передавать себя последовательно из поколения в поколение. Это тоже закон от Бога. Убеждения, как и вера, — эстафетная палочка, движение которой по эстафете времени обеспечивает их жизнеспособность. В книге Исход мы читаем: "И чтобы ты рассказывал сыну твоему и сыну сына твоего о том, что Я сделал в Египте, и о знамениях Моих, которые Я показал в нем, и чтобы вы знали, что Я Господь" (Исх. 10:2). Такими словами записано повеление от Бога передачи эстафетной палочки веры и своих убеждений. Господь повелевает, чтобы убеждения о том, что Он — Владыка всего, люди передавали как самую главную информацию из поколения в поколение, последовательно и методично.

    Закон этот в такой же мере справедлив для интеллигентности как качества личности, которое также может передаваться из поколения в поколение. Любые революции, перевороты, бунты прерывают эстафету, разрушают саму среду, в которой возможна передача духовных и нравственных ценностей: они теряются, мы вынуждены накапливать их заново. Отсюда может стать понятной трагедия нашего народа, который в гигантском пламени нескончаемых революционных преобразований (по сути вечного бунтарства против Бога и власти, которая от Бога), сжег свою совесть — уничтожил интеллигенцию.

    Так можем ли мы теперь надеяться, что не просто интеллигенция, а именно христианская интеллигенция станет поводырем духовно слепой России, чтобы со временем вывести ее народ на свет Божьих истин?

    Безусловно, предпосылки к этому есть. И они связаны не только с появившимися у нас, слава Богу, христианскими учебными заведениями. Если прилагать усилия только в этом направлении, то дело вряд ли сдвинется с мертвой точки. Куда важнее, на мой взгляд, идти по пути превращения интеллигенции светской в христианскую, для чего, как это ни архисложно, стремиться приводить ее ко Христу. Учась в светском учебном заведении, я знаю, что в умах и сердцах не только студентов, но и многих преподавателей царят полная неразбериха, хаос и беспокойство. Они будто потеряли точку опоры, и души их, лишенные духовных ориентиров, мятутся в поисках, где и как обрести для себя духовное основание, фундамент, на котором можно было бы строить полезное, доброе, вечное. Они готовы слушать. Кто скажет им Благую весть?