Окончание. Начало в прошлом номере.
Думается все же, что жесткая критика была во многом несправедливой. Верно, "Основы" касаются не только и даже не столько социальных вопросов, сколько проблем отношения к государству, хозяйственной деятельности, экономики и т. д., то есть их тематика значительно шире заявленной в заглавии. Скорее, это "РПЦ и мiр", а собственно социальные вопросы занимают, как представляется со стороны, не главное место в документе.
Куда важнее анализ проблемы отношения РПЦ с государством. Между ними четко проведена граница, заявлено даже о возможности призыва к неповиновению властям при определенных условиях. Как раз за это документ подвергся суровой критике, так что его составителям уже после собора пришлось выступать с разъяснениями своей позиции. Думается все же, что как раз в этой части четче всего проводится библейское положение о том, что "должно повиноваться больше Богу, нежели человекам" (Деян. 5:29), и РПЦ здесь учитывает исторический опыт ХХ века. Причем важно, что подтверждается положение о "непредпочтительности для церкви" того или иного государственного строя, принятое еще Архиерейским собором 1994 г., а скажем, принцип неучастия в политической борьбе не только декларируется, но и последовательно соблюдается: духовенству РПЦ возбраняется искать выборных должностей. Правда, есть резон и у тех, кто отмечает, что во всех действах монархического толка обязательно участвуют люди в рясах. Но тут можно сказать, что это выражение личных предпочтений.
Однако есть в "Основах" положение, которое просто требует реакции со стороны тех, кого православие именует "инославными". Это вопрос о свободе совести, который в документе подвергается сомнению. Приведем цитату:
"III. 6. Принцип свободы совести, появившийся как юридическое понятие в XVIII-XIX веках, превращается в один из основополагающих принципов межчеловеческих отношений только после Первой мировой войны. Ныне он утвержден Всеобщей декларацией прав человека, входит в конституции большинства государств. Появление принципа свободы совести — свидетельство того, что в современном мире религия из "общего дела" превращается в "частное дело" человека. Сам по себе этот процесс свидетельствует о распаде системы духовных ценностей, потере устремленности к спасению в большей части общества, утверждающего принцип свободы совести...
Утверждение юридического принципа свободы совести свидетельствует об утрате обществом религиозных целей и ценностей, о массовой апостасии и фактической индифферентности к делу Церкви и к победе над грехом. Но этот принцип оказывается одним из средств существования Церкви в безрелигиозном мире, позволяющим ей иметь легальный статус в секулярном государстве и независимость от инаковерующих или неверующих слоев общества".
Начнем с того, что упоминаемое "общее дело" все же относится к домену "мiра", а не к домену "церкви": "общее дело" и есть res publica, то есть "республика". Отметим далее наличие всевозможных "с одной стороны" и "с другой стороны": с одной стороны, принцип свободы совести — свидетельство распада, что плохо, с другой — дает церкви легальный статус и независимость, что вроде бы хорошо. Этих "с одной стороны" и "с другой стороны" немало во всем документе (как в других материалах собора): его, по всему судя, составляли люди опытные, старавшиеся учесть возможные последствия. Этот стиль хорошо знаком всем, кому в недавние времена приходилось писать всевозможные аналитические записки "наверх", когда надо было и "тех не насторожить" и "этих не обидеть". Но все равно остается некоторая "непреодоленная неопределенность": еще М. Е. Салтыков-Щедрин заметил, что после отправления бумаги "по начальству" не знаешь, что тебя ждет: "то ли плаха, то ли Владимир третьей степени".
Такая осторожность понятна, но уж очень она земная и очень российская: авторы таких формулировок едва ли вправе сказать "изволися Святому духу и нам", ибо, согласимся, Духу Святому не свойственны никакие "с одной стороны" и "с другой стороны", это не Его стиль. И не стиль людей, водительствуемых Им: скорее, он присущ как раз составителям всяких бумаг "в инстанции", причем не небесные, а самые что ни на есть земные. Об этом свидетельствует и указание только на "юридический принцип" свободы совести, что оставляет пространство для маневра: всегда можно сказать, что имеется в виду исключительно область права, а об остальном можно и потолковать.
По мнению многих христиан (в том числе православных), принцип свободы совести выводится вовсе не из res publica, а из Библии. Нет смысла приводить все цитаты из Писания, подтверждающие важность свободы, но нельзя не упомянуть великие и чаще всего цитируемые слова апостола: "...где Дух Господень, там свобода" (2 Кор. 3:17). Можно сколько угодно доказывать, что тут имеется в виду отнюдь не свобода совести: если так, то эти слова теряют всякий смысл, ибо если нет свободы совести, то нет никакой свободы. От нее нельзя отказываться ни при каких обстоятельствах, как говорил Б. Франклин, кто отказывается от свободы ради безопасности, не заслуживает ни свободы, ни безопасности. Провозглашение принципа свободы совести стало результатом прояснения и уяснения положений Писания, данного нам "на исследование", а не на бессмысленное заучивание и повторение.
Человечество додумалось до свободы совести очень давно. Еще в III веке до Р. Х. индийский царь Ашока, обратившийся в буддизм, провозгласил равенство всех религий и велел своим подданным с уважением относиться к иным религиозным убеждениям, "иначе вы причините много вреда всем верованиям, включая ваше собственное". Можно вспомнить знаменитый Миланский эдикт 313 г. императора Константина: он давал всем гражданам Римской империи, в том числе христианам, право верить по-своему, то есть фактически провозглашал как раз свободу совести. Большую роль сыграла "папская революция" XI века, покончившая с зависимостью церкви от королей, хотя потом, правда, папы добивались подчинения себе этих последних. Можно сколько угодно спорить о том, что хуже: папоцезаризм или цезарепапизм, важно, что здесь вводились две юрисдикции, светская и церковная, что соответствует требованию Христа о разделении Божьего и кесарева.
Оставим в стороне огромный вклад, внесенный в развитие религиозных свобод Реформацией, но скажем, что Россия вовсе не оставалась в стороне от общего движения человечества к признанию принципа свободы совести. "Невольник не богомольник", гласит русская пословица, и эти слова точно отражают отношение нашего народа к тому, что ученый люд называет "принципом свободы совести". Екатерина II в знаменитом "Наказе" писала: "Гонение человеческие умы раздражает, а дозволение верить по своему закону умягчает и самые зачерствелые сердца и отводит их от заматерелого упорства, утушая споры их, противные тишине государства и соединению граждан". А в ст. 67 "Основных законов" Российской империи было записано: "Да все народы, в России пребывающие, славят Бога Всемогущего разными языки по закону и исповеданию праотцев своих, благословляя царствование Российских Монархов и моля Творца вселенной о умножении благоденствия и укрепления силы Империи".
Вообще надо сказать, что в защите свободы совести русская (в том числе православная) мысль сделала немало. "Отрицание свободы совести, как верховного начала и первоосновы религиозной жизни, есть отрицание смысла мира, есть рабье богопротивление, есть соблазн и срыв", — писал Н. А. Бердяев в работе 1926 г. "Церковная смута и свобода совести". А в работе "Славянофилы и свобода совести" он писал: "Следует как можно чаще напоминать, что свобода совести бесконечно дорога людям верующим и чувствующим себя в Церкви, что для них свобода совести есть религиозная святыня". И такой святыней ее провозгласили как раз славянофилы: "Выродившиеся и одичавшие потомки славянофилов заслоняют от нас заслуги классических предков. Слишком многие теперь забыли, что славянофилы были горячими защитниками свободы совести, да и всяких свобод".
Есть люди, сомневающиеся в православии Н. А. Бердяева. Но вот что писал православный богослов с безупречной репутацией В. В. Зеньковский: "Государство — по крайней мере ныне, после всего, что пережилось человечеством уже с XII в. — не может поддерживать какое-либо одно исповедание и притеснять или урезывать права у другого исповедания... Основная функция государства (функция чисто полицейская) есть охрана свободы совести, то есть веротерпимость. В современном христианском мире идет подчас очень жестокая внутренняя борьба... но не дело государства вмешиваться в эту борьбу, то есть поддерживать одних и притеснять других" (В. В. Зеньковский. Основы христианской философии. М., 1996, с. 524-525). Это очень непохоже на то, что предлагают "Основы социальной концепции Русской Православной Церкви" .
А Иван Ильин, ныне столь чтимый самыми что ни на есть горячими сторонниками самых что ни на есть наших исконных начал, писал: "Исповедные гонения дают преимущества худшим людям и осуществляют отбор лжецов и симулянтов. Вера есть личная и добровольная связь души с Богом; именно поэтому на нее нельзя покушаться, ее нельзя вымогать, ее нельзя преследовать и гнать..." (Иван Ильин. О грядущей России. М., 1993, с. 194).
Не только религиозные мыслители и богословы, но и наши великие писатели и поэты, которых так чтут нынешние православные России, совершенно недвусмысленно определяли свое отношение к принципу свободы совести. Первым на ум приходит персонаж Ф. М. Достоевского, сказавший: "Нет ничего обольстительнее для человека, как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее". И еще: "Пятнадцать веков мучились мы с этой свободой, но теперь это кончено, и кончено крепко!" Речь идет, конечно, о Великом инквизиторе, взявшемся исправить ошибку Христа, в том, по его мнению, и состоявшую, что Он наделил людей свободой совести.
В 1864 г. папа Пий IX издал энциклику, в которой среди заблуждений "века сего" особо отметил свободу совести. На это
Ф. И. Тютчев откликнулся такими стихами:
В "Основах" верно отмечается, что принцип свободы совести "утвержден Всеобщей декларацией прав человека, входит в конституции большинства государств". Между прочим, России тоже — ст. 28 нашей Конституции гласит: "Каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними". А ст. 14 гласит: "Российская Федерация — светское государство. Никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной". По мнению многих отечественных и зарубежных наблюдателей, как раз эти положения (равно как и положения многих международных обязательств России) в нынешней России нарушаются сплошь и рядом, убыстряющимися темпами идет клерикализация страны.
Что до сокрушений по поводу того, что религия из "общего дела" превращается в "частное дело", то и тут Конституция утверждает приоритеты, обратные тем, которые заявлены в "Основах социальной концепции Русской Православной Церкви". В ст. 2 (идущей сразу после определения того, что такое наше государство) говорится: "Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина — обязанность государства".
И можно сказать, что принятая концепция во многом противоречит не только нашей религиозной и интеллектуальной традиции, но и традиции, утверждавшейся нашим государством в течение нескольких последних веков. Хотя, конечно, за это время были и серьезные откаты, главный из которых — Катастрофа ХХ, в результате которой были попраны все права человека, в первую очередь, свобода совести. Случаются эти откаты и сейчас, таковым многие в России и за ее пределами считают закон "О свободе совести и о религиозных объединениях", о котором так тепло говорили на юбилейном Архиерейском соборе РПЦ. Но о нем уже много написано, не будем повторяться. Скажем только, что принятие этого закона поставило под вопрос статус России как цивилизованной страны. Конечно, принятый закон должен выполняться, но прежде всего должна выполняться Конституция, которая ведь не случайно именуется Основным законом.
Приходится констатировать, что демократические импульсы в России действительно слабеют. Тому есть свои причины, в них надо разбираться. Но это не значит, что Россия должна демонстрировать миру только нападки на демократию, на права человека, на свободу совести. Это товар чрезвычайно ограниченного спроса, и с ним Россия никогда не займет достойного места в мире, будет обречена на маргинализацию, которая и так уже наметилась явно. А внутри страны, где многие сочувственно воспринимают нападки на демократические права, очень опасны будут попытки отобрать их — ругатели свобод не любят, когда эти свободы у них отбирают.
Тут лучше не обольщаться: Россия уже не может вернуться к "старому стилю" ни в прямом (календарном), ни в переносном смысле.
Принцип свободы совести
Принятый юбилейным Архиерейским собором документ под названием "Основы социальной концепции Русской Православной Церкви" получил неоднозначную оценку, колебавшуюся от "небывалый", "эпохальный" до "ничего особенного", а то и вовсе "никчемный" ("Социальная доктрина Церкви принята единогласно — но нет в ней ни веры, ни духа, ни спасения. Все, что есть, — это прежние обтекаемость и половинчатость, осторожность и благие пожелания, полумеры и банальности" — это газета "Завтра" от 22.08.2000.)Думается все же, что жесткая критика была во многом несправедливой. Верно, "Основы" касаются не только и даже не столько социальных вопросов, сколько проблем отношения к государству, хозяйственной деятельности, экономики и т. д., то есть их тематика значительно шире заявленной в заглавии. Скорее, это "РПЦ и мiр", а собственно социальные вопросы занимают, как представляется со стороны, не главное место в документе.
Куда важнее анализ проблемы отношения РПЦ с государством. Между ними четко проведена граница, заявлено даже о возможности призыва к неповиновению властям при определенных условиях. Как раз за это документ подвергся суровой критике, так что его составителям уже после собора пришлось выступать с разъяснениями своей позиции. Думается все же, что как раз в этой части четче всего проводится библейское положение о том, что "должно повиноваться больше Богу, нежели человекам" (Деян. 5:29), и РПЦ здесь учитывает исторический опыт ХХ века. Причем важно, что подтверждается положение о "непредпочтительности для церкви" того или иного государственного строя, принятое еще Архиерейским собором 1994 г., а скажем, принцип неучастия в политической борьбе не только декларируется, но и последовательно соблюдается: духовенству РПЦ возбраняется искать выборных должностей. Правда, есть резон и у тех, кто отмечает, что во всех действах монархического толка обязательно участвуют люди в рясах. Но тут можно сказать, что это выражение личных предпочтений.
Однако есть в "Основах" положение, которое просто требует реакции со стороны тех, кого православие именует "инославными". Это вопрос о свободе совести, который в документе подвергается сомнению. Приведем цитату:
"III. 6. Принцип свободы совести, появившийся как юридическое понятие в XVIII-XIX веках, превращается в один из основополагающих принципов межчеловеческих отношений только после Первой мировой войны. Ныне он утвержден Всеобщей декларацией прав человека, входит в конституции большинства государств. Появление принципа свободы совести — свидетельство того, что в современном мире религия из "общего дела" превращается в "частное дело" человека. Сам по себе этот процесс свидетельствует о распаде системы духовных ценностей, потере устремленности к спасению в большей части общества, утверждающего принцип свободы совести...
Утверждение юридического принципа свободы совести свидетельствует об утрате обществом религиозных целей и ценностей, о массовой апостасии и фактической индифферентности к делу Церкви и к победе над грехом. Но этот принцип оказывается одним из средств существования Церкви в безрелигиозном мире, позволяющим ей иметь легальный статус в секулярном государстве и независимость от инаковерующих или неверующих слоев общества".
Начнем с того, что упоминаемое "общее дело" все же относится к домену "мiра", а не к домену "церкви": "общее дело" и есть res publica, то есть "республика". Отметим далее наличие всевозможных "с одной стороны" и "с другой стороны": с одной стороны, принцип свободы совести — свидетельство распада, что плохо, с другой — дает церкви легальный статус и независимость, что вроде бы хорошо. Этих "с одной стороны" и "с другой стороны" немало во всем документе (как в других материалах собора): его, по всему судя, составляли люди опытные, старавшиеся учесть возможные последствия. Этот стиль хорошо знаком всем, кому в недавние времена приходилось писать всевозможные аналитические записки "наверх", когда надо было и "тех не насторожить" и "этих не обидеть". Но все равно остается некоторая "непреодоленная неопределенность": еще М. Е. Салтыков-Щедрин заметил, что после отправления бумаги "по начальству" не знаешь, что тебя ждет: "то ли плаха, то ли Владимир третьей степени".
Такая осторожность понятна, но уж очень она земная и очень российская: авторы таких формулировок едва ли вправе сказать "изволися Святому духу и нам", ибо, согласимся, Духу Святому не свойственны никакие "с одной стороны" и "с другой стороны", это не Его стиль. И не стиль людей, водительствуемых Им: скорее, он присущ как раз составителям всяких бумаг "в инстанции", причем не небесные, а самые что ни на есть земные. Об этом свидетельствует и указание только на "юридический принцип" свободы совести, что оставляет пространство для маневра: всегда можно сказать, что имеется в виду исключительно область права, а об остальном можно и потолковать.
По мнению многих христиан (в том числе православных), принцип свободы совести выводится вовсе не из res publica, а из Библии. Нет смысла приводить все цитаты из Писания, подтверждающие важность свободы, но нельзя не упомянуть великие и чаще всего цитируемые слова апостола: "...где Дух Господень, там свобода" (2 Кор. 3:17). Можно сколько угодно доказывать, что тут имеется в виду отнюдь не свобода совести: если так, то эти слова теряют всякий смысл, ибо если нет свободы совести, то нет никакой свободы. От нее нельзя отказываться ни при каких обстоятельствах, как говорил Б. Франклин, кто отказывается от свободы ради безопасности, не заслуживает ни свободы, ни безопасности. Провозглашение принципа свободы совести стало результатом прояснения и уяснения положений Писания, данного нам "на исследование", а не на бессмысленное заучивание и повторение.
Человечество додумалось до свободы совести очень давно. Еще в III веке до Р. Х. индийский царь Ашока, обратившийся в буддизм, провозгласил равенство всех религий и велел своим подданным с уважением относиться к иным религиозным убеждениям, "иначе вы причините много вреда всем верованиям, включая ваше собственное". Можно вспомнить знаменитый Миланский эдикт 313 г. императора Константина: он давал всем гражданам Римской империи, в том числе христианам, право верить по-своему, то есть фактически провозглашал как раз свободу совести. Большую роль сыграла "папская революция" XI века, покончившая с зависимостью церкви от королей, хотя потом, правда, папы добивались подчинения себе этих последних. Можно сколько угодно спорить о том, что хуже: папоцезаризм или цезарепапизм, важно, что здесь вводились две юрисдикции, светская и церковная, что соответствует требованию Христа о разделении Божьего и кесарева.
Оставим в стороне огромный вклад, внесенный в развитие религиозных свобод Реформацией, но скажем, что Россия вовсе не оставалась в стороне от общего движения человечества к признанию принципа свободы совести. "Невольник не богомольник", гласит русская пословица, и эти слова точно отражают отношение нашего народа к тому, что ученый люд называет "принципом свободы совести". Екатерина II в знаменитом "Наказе" писала: "Гонение человеческие умы раздражает, а дозволение верить по своему закону умягчает и самые зачерствелые сердца и отводит их от заматерелого упорства, утушая споры их, противные тишине государства и соединению граждан". А в ст. 67 "Основных законов" Российской империи было записано: "Да все народы, в России пребывающие, славят Бога Всемогущего разными языки по закону и исповеданию праотцев своих, благословляя царствование Российских Монархов и моля Творца вселенной о умножении благоденствия и укрепления силы Империи".
Вообще надо сказать, что в защите свободы совести русская (в том числе православная) мысль сделала немало. "Отрицание свободы совести, как верховного начала и первоосновы религиозной жизни, есть отрицание смысла мира, есть рабье богопротивление, есть соблазн и срыв", — писал Н. А. Бердяев в работе 1926 г. "Церковная смута и свобода совести". А в работе "Славянофилы и свобода совести" он писал: "Следует как можно чаще напоминать, что свобода совести бесконечно дорога людям верующим и чувствующим себя в Церкви, что для них свобода совести есть религиозная святыня". И такой святыней ее провозгласили как раз славянофилы: "Выродившиеся и одичавшие потомки славянофилов заслоняют от нас заслуги классических предков. Слишком многие теперь забыли, что славянофилы были горячими защитниками свободы совести, да и всяких свобод".
Есть люди, сомневающиеся в православии Н. А. Бердяева. Но вот что писал православный богослов с безупречной репутацией В. В. Зеньковский: "Государство — по крайней мере ныне, после всего, что пережилось человечеством уже с XII в. — не может поддерживать какое-либо одно исповедание и притеснять или урезывать права у другого исповедания... Основная функция государства (функция чисто полицейская) есть охрана свободы совести, то есть веротерпимость. В современном христианском мире идет подчас очень жестокая внутренняя борьба... но не дело государства вмешиваться в эту борьбу, то есть поддерживать одних и притеснять других" (В. В. Зеньковский. Основы христианской философии. М., 1996, с. 524-525). Это очень непохоже на то, что предлагают "Основы социальной концепции Русской Православной Церкви" .
А Иван Ильин, ныне столь чтимый самыми что ни на есть горячими сторонниками самых что ни на есть наших исконных начал, писал: "Исповедные гонения дают преимущества худшим людям и осуществляют отбор лжецов и симулянтов. Вера есть личная и добровольная связь души с Богом; именно поэтому на нее нельзя покушаться, ее нельзя вымогать, ее нельзя преследовать и гнать..." (Иван Ильин. О грядущей России. М., 1993, с. 194).
Не только религиозные мыслители и богословы, но и наши великие писатели и поэты, которых так чтут нынешние православные России, совершенно недвусмысленно определяли свое отношение к принципу свободы совести. Первым на ум приходит персонаж Ф. М. Достоевского, сказавший: "Нет ничего обольстительнее для человека, как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее". И еще: "Пятнадцать веков мучились мы с этой свободой, но теперь это кончено, и кончено крепко!" Речь идет, конечно, о Великом инквизиторе, взявшемся исправить ошибку Христа, в том, по его мнению, и состоявшую, что Он наделил людей свободой совести.
В 1864 г. папа Пий IX издал энциклику, в которой среди заблуждений "века сего" особо отметил свободу совести. На это
Ф. И. Тютчев откликнулся такими стихами:
Столетья шли, ему прощалось много,Курсив, между прочим, Тютчева. С тех пор в католической церкви многое изменилось, она признала принцип свободы совести, не отказываясь при этом от своего превосходства. Но на освободившееся место, как видим, устремились новые претенденты. Однако вряд ли стоит спешить занять его.
Кривые толки, темные дела,
Но не простится правдой Бога
Его последняя хула...
Не от меча погибнет он земного,
Мечом земным владевший столько лет, -
Его погубит роковое слово:
"Свобода совести есть бред!"
В "Основах" верно отмечается, что принцип свободы совести "утвержден Всеобщей декларацией прав человека, входит в конституции большинства государств". Между прочим, России тоже — ст. 28 нашей Конституции гласит: "Каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними". А ст. 14 гласит: "Российская Федерация — светское государство. Никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной". По мнению многих отечественных и зарубежных наблюдателей, как раз эти положения (равно как и положения многих международных обязательств России) в нынешней России нарушаются сплошь и рядом, убыстряющимися темпами идет клерикализация страны.
Что до сокрушений по поводу того, что религия из "общего дела" превращается в "частное дело", то и тут Конституция утверждает приоритеты, обратные тем, которые заявлены в "Основах социальной концепции Русской Православной Церкви". В ст. 2 (идущей сразу после определения того, что такое наше государство) говорится: "Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина — обязанность государства".
И можно сказать, что принятая концепция во многом противоречит не только нашей религиозной и интеллектуальной традиции, но и традиции, утверждавшейся нашим государством в течение нескольких последних веков. Хотя, конечно, за это время были и серьезные откаты, главный из которых — Катастрофа ХХ, в результате которой были попраны все права человека, в первую очередь, свобода совести. Случаются эти откаты и сейчас, таковым многие в России и за ее пределами считают закон "О свободе совести и о религиозных объединениях", о котором так тепло говорили на юбилейном Архиерейском соборе РПЦ. Но о нем уже много написано, не будем повторяться. Скажем только, что принятие этого закона поставило под вопрос статус России как цивилизованной страны. Конечно, принятый закон должен выполняться, но прежде всего должна выполняться Конституция, которая ведь не случайно именуется Основным законом.
Приходится констатировать, что демократические импульсы в России действительно слабеют. Тому есть свои причины, в них надо разбираться. Но это не значит, что Россия должна демонстрировать миру только нападки на демократию, на права человека, на свободу совести. Это товар чрезвычайно ограниченного спроса, и с ним Россия никогда не займет достойного места в мире, будет обречена на маргинализацию, которая и так уже наметилась явно. А внутри страны, где многие сочувственно воспринимают нападки на демократические права, очень опасны будут попытки отобрать их — ругатели свобод не любят, когда эти свободы у них отбирают.
Тут лучше не обольщаться: Россия уже не может вернуться к "старому стилю" ни в прямом (календарном), ни в переносном смысле.
