Промелькнуло сообщение о том, что 80 лет назад в вынужденную эмиграцию был отправлен «философский пароход», на борту которого находилось около сотни русских философов, религиозных мыслителей и писателей. О событиях, связанных с высылкой, сказано немало, и, как водится, немало в сказанном легенд, фантазии, искажений... Так что же это было за событие?
В духе того времени сообщали об этом факте просто: «В августе-сентябре 1922 года по постановлению Государственного политического управления (ГПУ) из крупных городов страны были высланы наиболее активные контрреволюционеры...» Сегодня восстановить полный список «контрреволюционеров» невозможно, тем более что такой пароход был не один. Прежде всего называют имена: Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, Питирим Сорокин, Н. О. Лосский, С. Л. Франк, Л. П. Карсавин, И. А. Ильин, Ф. А. Степун... Наша страна понесла невосполнимые потери, ушел громадный духовный и культурный опыт, неразрывно связанный с этими именами. Изгнание философов и богословов можно назвать отправной точкой того разрушительного процесса, который впоследствии поразил все стороны нашей жизни и прежде всего религиозное сознание народа.
Чем же еще остался в истории 1922 год? Разгар нэпа. «Была Москва в то время богата разнообразной снедью, и червонец держался крепко» (А. Е. Булгакова-Белозерская). Поражались на свалившееся будто с неба изобилие, а в народе говорили: «Ленин взял, Ленин и дал». Нэп отменил многие запреты, в том числе в области искусства и культуры. Открывались издательства, выставки, театры, появлялись новые журналы и альманахи, создавались объединения художников, литераторов, ученых. В 1921—1922 гг. действуют философские общества — петроградское, киевское, костромское, донское. Саратовское философско-историческое общество, Московское психологическое общество, Вольная философская ассоциация, Вольная академия духовной культуры в Петрограде и Москве — в этих и многих других объединениях, помимо традиционных тем богословия и философии, обсуждались самые жгучие проблемы современности: о смысле войны и революции, о духовной свободе и путях России. Но если творчество и культура были подлинными, то предоставленная им свобода мнимая, фальшивая.
Смертельно больной Ленин находился в Горках, откуда направлял самые свирепые свои указы. Ситуация в области религии и идеологии вызывала у умирающего вождя наибольшие опасения. И эти опасения имели прямое отношение к высылке религиозных мыслителей. Тогда же Ленин пишет печально известное письмо: «...изъятие ценностей (церковных. — Прим. ред.) должно быть произведено с непреклонной решимостью. Чем большее число реакционной буржуазии и духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать». Как стало теперь известно, последствием этого письма стали расстрел и гибель в лагерях десятков тысяч священников и простых христиан.
К тому времени развитие философской мысли в России достигло небывалого уровня. В обществе складывалось мнение, что философия лидирует в русской культуре и властителями дум вскоре станут не писатели, а философы. Это не устраивало советское правительство, но что делать с философами никто пока не знал. Ленин внимательно следил за их работами и, ознакомившись с социологическими исследованиями Питирима Сорокина, написал статью, заканчивающуюся словами: «Рабочему классу следует «вежливенько» препроводить в страны буржуазной «демократии» ученых, подобных этому автору». Так была решена участь самых выдающихся мыслителей России.
В ночь с 16 на 17 августа повсеместно в крупных городах были произведены аресты замеченных в занятии «вредной философией». Только из Петрограда в Щтеттин было отправлено два судна, «Обербургомистр Хакен» и «Пруссия». Кроме того, были отправки из Москвы, Казани, Одессы, Киева, Нижнего Новгорода и Ялты. Сергий Булгаков, например, был отправлен на итальянском пароходе из Севастополя в Константинополь. В своем дневнике он записал: «От родины я не должен, не могу и не хочу никогда отказаться, и, значит, умираю всю оставшуюся жизнь». В Москве приговоренные к высылке смогли собраться на Сивцевом вражке у А. И. Угримова (экономиста, председателя Общества сельского хозяйства). Вот как свидетельствует об этом дочь Угримова, пассажирка первого философского парохода: «Для нас это была катастрофа. Отъезд — горе. У нас дома был молебен перед отъездом. И когда молебен кончился, то папа встал, перекрестился и сказал: «Ну, через год мы вернемся!»
У петроградских изгнанников не было времени на молебны, они молились и прощались с родиной в тюрьме и в подвалах ВЧК. Они пробыли в заключении от 40 до 68 суток, и прямо оттуда их под конвоем препроводили к пароходу. Среди этих узников был профессор Лев Карсавин, единственный из всех изгнанников, кому суждено было вернуться на родину. Ровно через 30 лет всемирно известный ученый, философ и богослов погибнет под Архангельском в лагере строгого режима.
Вопреки надеждам изгнанников, никто не встречал их на немецком берегу. Да и позже белая эмиграция относилась к вновь прибывшим настороженно. Некоторые даже считали их шпионами и сравнивали пароход с пломбированным вагоном, в котором в свое время доставили в Россию из Германии группу большевистских заговорщиков во главе с Лениным и Троцким. Эти слухи однако не помешали новым эмигрантам развернуть мощную проповедническую, религиозно-философскую и научную деятельность. В результате уже через неделю (!) после их прибытия, 26 ноября 1922 г. в Берлине была торжественно открыта Религиозно-философская академия под руководством Бердяева. В феврале 1923 г. начинает работу Русский научный институт, крупное учебное заведение с целым рядом отделений. Вокруг философов собирается мыслящая христианская молодежь всех национальностей, и по русской традиции наши мыслители выступают не просто носителями академических наук, но и духовными наставниками. Когда центр эмигрантской деятельности переместился в Париж, высланные оказываются во главе самых важных духовных начинаний эмиграции. Бердяев руководит философским журналом «Путь», а Булгаков становится бессменным деканом Православного богословского института.
Пассажиров тех пароходов, конечно, не вернуть, но постепенно к нам возвращаются их труды, появляются их книги. Это сочинения, которые показывают не только «профессорскую ученость», но также христианскую добродетель и любовь. Ту любовь, которую они оставили и завещали своей родине.
В духе того времени сообщали об этом факте просто: «В августе-сентябре 1922 года по постановлению Государственного политического управления (ГПУ) из крупных городов страны были высланы наиболее активные контрреволюционеры...» Сегодня восстановить полный список «контрреволюционеров» невозможно, тем более что такой пароход был не один. Прежде всего называют имена: Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, Питирим Сорокин, Н. О. Лосский, С. Л. Франк, Л. П. Карсавин, И. А. Ильин, Ф. А. Степун... Наша страна понесла невосполнимые потери, ушел громадный духовный и культурный опыт, неразрывно связанный с этими именами. Изгнание философов и богословов можно назвать отправной точкой того разрушительного процесса, который впоследствии поразил все стороны нашей жизни и прежде всего религиозное сознание народа. Чем же еще остался в истории 1922 год? Разгар нэпа. «Была Москва в то время богата разнообразной снедью, и червонец держался крепко» (А. Е. Булгакова-Белозерская). Поражались на свалившееся будто с неба изобилие, а в народе говорили: «Ленин взял, Ленин и дал». Нэп отменил многие запреты, в том числе в области искусства и культуры. Открывались издательства, выставки, театры, появлялись новые журналы и альманахи, создавались объединения художников, литераторов, ученых. В 1921—1922 гг. действуют философские общества — петроградское, киевское, костромское, донское. Саратовское философско-историческое общество, Московское психологическое общество, Вольная философская ассоциация, Вольная академия духовной культуры в Петрограде и Москве — в этих и многих других объединениях, помимо традиционных тем богословия и философии, обсуждались самые жгучие проблемы современности: о смысле войны и революции, о духовной свободе и путях России. Но если творчество и культура были подлинными, то предоставленная им свобода мнимая, фальшивая.
Смертельно больной Ленин находился в Горках, откуда направлял самые свирепые свои указы. Ситуация в области религии и идеологии вызывала у умирающего вождя наибольшие опасения. И эти опасения имели прямое отношение к высылке религиозных мыслителей. Тогда же Ленин пишет печально известное письмо: «...изъятие ценностей (церковных. — Прим. ред.) должно быть произведено с непреклонной решимостью. Чем большее число реакционной буржуазии и духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать». Как стало теперь известно, последствием этого письма стали расстрел и гибель в лагерях десятков тысяч священников и простых христиан.
К тому времени развитие философской мысли в России достигло небывалого уровня. В обществе складывалось мнение, что философия лидирует в русской культуре и властителями дум вскоре станут не писатели, а философы. Это не устраивало советское правительство, но что делать с философами никто пока не знал. Ленин внимательно следил за их работами и, ознакомившись с социологическими исследованиями Питирима Сорокина, написал статью, заканчивающуюся словами: «Рабочему классу следует «вежливенько» препроводить в страны буржуазной «демократии» ученых, подобных этому автору». Так была решена участь самых выдающихся мыслителей России.
В ночь с 16 на 17 августа повсеместно в крупных городах были произведены аресты замеченных в занятии «вредной философией». Только из Петрограда в Щтеттин было отправлено два судна, «Обербургомистр Хакен» и «Пруссия». Кроме того, были отправки из Москвы, Казани, Одессы, Киева, Нижнего Новгорода и Ялты. Сергий Булгаков, например, был отправлен на итальянском пароходе из Севастополя в Константинополь. В своем дневнике он записал: «От родины я не должен, не могу и не хочу никогда отказаться, и, значит, умираю всю оставшуюся жизнь». В Москве приговоренные к высылке смогли собраться на Сивцевом вражке у А. И. Угримова (экономиста, председателя Общества сельского хозяйства). Вот как свидетельствует об этом дочь Угримова, пассажирка первого философского парохода: «Для нас это была катастрофа. Отъезд — горе. У нас дома был молебен перед отъездом. И когда молебен кончился, то папа встал, перекрестился и сказал: «Ну, через год мы вернемся!»
У петроградских изгнанников не было времени на молебны, они молились и прощались с родиной в тюрьме и в подвалах ВЧК. Они пробыли в заключении от 40 до 68 суток, и прямо оттуда их под конвоем препроводили к пароходу. Среди этих узников был профессор Лев Карсавин, единственный из всех изгнанников, кому суждено было вернуться на родину. Ровно через 30 лет всемирно известный ученый, философ и богослов погибнет под Архангельском в лагере строгого режима.
Вопреки надеждам изгнанников, никто не встречал их на немецком берегу. Да и позже белая эмиграция относилась к вновь прибывшим настороженно. Некоторые даже считали их шпионами и сравнивали пароход с пломбированным вагоном, в котором в свое время доставили в Россию из Германии группу большевистских заговорщиков во главе с Лениным и Троцким. Эти слухи однако не помешали новым эмигрантам развернуть мощную проповедническую, религиозно-философскую и научную деятельность. В результате уже через неделю (!) после их прибытия, 26 ноября 1922 г. в Берлине была торжественно открыта Религиозно-философская академия под руководством Бердяева. В феврале 1923 г. начинает работу Русский научный институт, крупное учебное заведение с целым рядом отделений. Вокруг философов собирается мыслящая христианская молодежь всех национальностей, и по русской традиции наши мыслители выступают не просто носителями академических наук, но и духовными наставниками. Когда центр эмигрантской деятельности переместился в Париж, высланные оказываются во главе самых важных духовных начинаний эмиграции. Бердяев руководит философским журналом «Путь», а Булгаков становится бессменным деканом Православного богословского института.
Пассажиров тех пароходов, конечно, не вернуть, но постепенно к нам возвращаются их труды, появляются их книги. Это сочинения, которые показывают не только «профессорскую ученость», но также христианскую добродетель и любовь. Ту любовь, которую они оставили и завещали своей родине.
