ИЛИ МАКС ВЕБЕР, ИЛИ МАРКС КАРЛ
24.09.2011
1755
Разговоры о трудовой этике не обходятся без упоминания Макса Вебера. Это понятно: никто другой не сделал больше для понимания «духа капитализма» и роли в нем религиозного фактора, определяющего всю культуру, в том числе культуру труда и хозяйствования.
В какой-то степени веберианский подход противоположен марксистскому. Маркс и марксисты утверждают, что все дело в несправедливых структурах: экономических, социальных, политических, причем первые являются определяющими. Они предлагают анализ этих структур, их разоблачение, а потом преобразование «на разумных началах» – знаменитое «изменить мир». Менять пробовали, наиболее рьяно в нашей стране. Это привело к столь печальным результатам, что поневоле вспомнишь приписываемое Бисмарку изречение: «Для строительства социализма надо выбрать страну, которую не жалко».
Веберианский подход иной: существование структур несомненно, они часто несправедливы, их действительно можно изменить, но не через «изменить мир», ибо остается прежней культура – та трудноуловимая среда, в которой структуры существуют и которой они порождаются. Культура с удручающей неизбежностью воспроизведет прежние несправедливые структуры, как правило, в ухудшенном виде. В чем россиянам пришлось убедиться на собственном горьком опыте – все плохое, что было в дореволюционной России, сохранилось и приумножилось (плюс религиозные гонения), все хорошее погибло, кто знает, может быть, безвозвратно. И все потому, что начинали со структур, а не с человека, не понимали, что источник всех зол – его греховная природа, которая сказывается и на структурах, и на всей культуре. Жизнь можно и должно улучшать, но для этого надо услышать голос Бога и всегда следовать ему. Протестанты, как полагают, услышали, стали жить, повинуясь этому голосу, что привело к улучшению жизни многих миллионов людей.
То прочтение Библии, которое произошло в ходе Реформации, привело к появлению протестантской этики. Вебер показал, что именно она породила «дух капитализма» и сам капитализм. И сколько бы капитализм ни ругали (было за что), только благодаря ему человечеству удалось рационально организовать труд, он стал давать весомые положительные результаты, а земные блага (не без давления левых сил, за что надо быть им признательными) стали распределяться более справедливо, что привело к росту уровня жизни. А это немаловажно, что бы ни говорили поборники «чистой духовности».
Сейчас много пишут об экономических успехах Японии, Китая, Южной Кореи. Аналитики почти всё объясняют трудолюбием, добросовестностью и честностью, присущими народам этих стран. Эти их качества бесспорны, но надо иметь в виду, что они были присущи японцам, китайцам и корейцам и раньше на протяжении тысячелетий, однако это не уберегало их от голода и нищеты. И только введение капиталистических принципов хозяйствования, только приход капитализма – порождения Европы и протестантства – сделал возможными те впечатляющие успехи, которые вызывают зависть в России, а иногда и в западном мире.
Без Вебера не понять причины наших неудач в деле создания рынка, свободной конкуренции. На него ссылаются многие наши ученые, в том числе православные, рассуждающие о путях преодоления кризиса, в котором оказалась Россия. Начало веберианской традиции, напомню, положил С. Н. Булгаков, который первым обратился к трудам Макса Вебера и написал докторскую диссертацию «Философия хозяйства», основанную на положениях немецкого ученого и в то же время развивавшую и углублявшую их. И в наши дни к Максу Веберу ученый люд относится с должным пиететом, цитирует с почтением и изо всех сил старается доказать, что и у нас можно найти протестантскую этику, открытую Вебером. В самом деле: были и есть в России люди, у которых слово не расходилось с делом, были честные предприниматели, которые внесли огромный вклад в становление «России, которую мы потеряли». Протестантская этика давно перестала быть достоянием только протестантских стран. Успешно хозяйствовали в России старообрядцы и «сектанты» протестантского толка. Но не надо забывать, что этот экономический строй впервые зародился именно в протестантской среде. А вот его полное торжество в нашей стране все же сомнительно.
Говоря о наших экономических неудачах, вполне резонно указывают на отсутствие моральных качеств, которые Вебер считал совершенно необходимыми для торжества капиталистических отношений. И тут же апология всех творящихся у нас безобразий уже с апелляцией к Марксу: это-де первоначальное накопление капитала, а оно без безобразий немыслимо. Все-таки надо бы что-то одно: или объяснять все по Веберу с его признанием твердых моральных основ в хозяйственной деятельности (эти основы в жизни нередко нарушались, но нарушения и воспринимались как нарушения, а не как позволительная практика), или по Марксу, который считал всю деятельность при капитализме совершенно аморальной («нет преступлений, на которые не пошел бы капитал ради прибыли»).
Думается, что прав все же Вебер, и стоит обратиться к некоторым его мыслям, тем более, что его часто цитируют из вторых рук. У нас весь капитализм нередко сводят к безудержной погоне за наживой, ради которой, якобы, предпринимателям позволительно все. Честных капиталистов у нас и впрямь нет или совсем мало, так что простой народ с ними и не встречался. Но такой подход непростителен для людей, теоретизирующих на социально-экономические темы. Вебер никогда не сводил капитализм к погоне за наживой, вообще не считал ее главным стимулом при зарождении капитализма. Скорее наоборот:
«Стремление к наживе, к денежной выгоде, к наибольшей денежной выгоде, – писал он, – само по себе не имеет ничего общего с капитализмом. Это стремление наблюдалось и наблюдается у официантов, врачей, кучеров, художников, кокоток, взяточников-чиновников, солдат, разбойников, крестоносцев, посетителей игорных домов и нищих – можно с полным правом сказать, что оно свойственно all sorts and conditions of men всех эпох и всех стран мира...
Безудержная алчность в делах наживы ни в коей мере не тождественна капитализму, и еще менее того его «духу». Капитализм может быть даже идентичным обузданию этого иррационального стремления» (Макс Вебер. Протестантская этика. М., 1972, с. 20-21).
Более того, Макс Вебер утверждает: «Повсеместное господство абсолютной беззастенчивости и своекорыстия в деле добывания денег было специфической характерной чертой именно тех стран, которые по своему буржуазно-капиталистическому развитию являются «отсталыми» по западноевропейским масштабам» (Там же, с. 69). Мы, живущие ныне в России, можем подтвердить справедливость этих слов: беззастенчивость и наглость в добывании денег у нас превзошли всякое разумение. И при этом слышится: а что вы хотите, это же капитализм – все можно. Капитализм, скажем вслед за Вебером, вырос как раз из этических запретов, из строжайших моральных правил, которых придерживались протестанты – как работодатели, так и наемные работники. А не из «все можно», как пытаются доказать нам не очень грамотные и часто не очень добросовестные аналитики. Более того, для жизни, угодной Богу, мало соблюдать только моральные нормы, нужно еще упорно и добросовестно трудиться.
Великая заслуга протестантства состоит еще и в том, что оно коренным образом изменило отношение человека к труду. Господь сказал Адаму, за которого была «проклята земля»: «В поте лица твоего будешь есть хлеб» (Быт. 3-19). Так будет до скончания века, лишь в жизни вечной будет все по-иному. И все-таки выводить из этого, будто труд есть проклятие, было бы неправомерным. Часто христиане принимают понравившуюся им мысль из Библии и совершенно не замечают других. Еще Лютер, опираясь на Библию, утверждал, что стремление к труду было свойственно Адаму до грехопадения и было вложено в него Богом: «И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его» (Быт. 2-15). «Чтобы возделывать» – это до грехопадения. Трудился на земле Сам Христос, будучи плотником, а апостол Павел в своих посланиях не раз с гордостью говорит, что трудится сам, не желая никого отягощать.
Оливер Кромвель говорил, что христианин должен бояться только греха и лени. Здесь, на земле, нам надлежит трудиться добросовестно и честно – такой труд угоден Господу, что, в частности, отражено и в известном русском присловье: «Бог труды любит». Однако людей, которые согласны с ним только на словах, у нас куда больше, чем людей, следующих ему. На словах у нас многие соглашаются с протестантскими установками. Вот цитата из исследования одного православного автора, опубликованного в журнале «Знамя» № 11 за 1998 г.: «...опрашиваемым пришлось выбирать между тремя подсказками: «протестантская»: «Работа – нравственная необходимость, усердный и добросовестный труд будет вознагражден успехом и благосостоянием»; «православная»: «Работа – тяжелое бремя, которое нужно нести, чтобы получить средства к существованию, излишний же труд – свидетельство алчности»; «секулярная»: «Работа – источник получения денег, нужно искать такую работу, где можно получать больше денег без особого напряжения». 8 респондентов (0,5%) затруднились с выбором, мнения же остальных распределились следующим образом: «протестантская» позиция – 53,1%; «православная» – 14,7%; «секулярная» – 31,7%».
Получается, что у нас торжествуют протестантские установки, а вот протестантского отношения к делу явно не хватает. Все-таки в целом в России нет (или очень мало) практики добросовестного, мерного, постоянного труда, нет понимания, что не существует труда позорного, низкого. У нас же труд непременно должен быть «героическим», на деле – истеричным, с надрывом. Вспомним «героику труда» 30-х годов: это порыв и надрыв, перевыполнение планов «на 1000%». И обязательно «в рекордно короткие сроки». В результате метромост в Москве нуждается в капитальном ремонте уже через сорок лет, а на юге Европы до сих пор кое-где стоят (и служат!) мосты, сработанные еще римлянами.
Труд у нас – дело «чести, доблести и геройства», а не упорное повседневное «делание». Отсюда всевозможные «герои труда» «ударники», «стахановцы» и прочие «маяки», которые призваны были выполнять в миру ту же роль, что святые в исторической церкви. Результат – ноль. Труд тяп-ляп (когда шурупы не ввинчивают, а молотком забивают), труд психованный (лишь бы отвязаться), труд «на авось» все еще остается одной из главных бед России. И таков у нас не только физический труд, труд умственный страдает теми же недостатками, говорю со знанием дела, как сам в нем подвизающийся. Мерности, упорства и настойчивости не хватает и работникам умственного труда. У нас хвастаются: мы и смекалистые, и сноровистые, все хватаем слету. Интересный факт: русские эмигранты первой волны провели кое-какие подсчеты и пришли к выводу, что «с лету» им удавалось схватить 25-30% того, что предлагала западная мысль и западная система умственного труда. Этой четвертью-третью мы и довольствуемся, остальное проходит мимо нас.
Упорно трудиться ни к чему – эта мысль прослеживается у многих наших мыслителей. К. П. Леонтьев выразил глубинную особенность русского мироощущения, когда написал: «Верно только одно, – точно одно, одно только несомненно – это то, что все здешнее должно погибнуть! И потому на что эта лихорадочная забота о земном благе грядущих поколений?» (К. Леонтьев. Собрание сочинений. т. 8, М., 1912, с.189). И не случайно один из ведущих наших экономистов не так давно заметил, что нет ни одной православной страны «с нормальной экономикой». Из контекста следует: и быть не может, и не будет. Вот что говорит православный батюшка: «Мы неустроены, как в царское время не были устроены, так и в советское, и сейчас. Но неустроенность – это и есть наша устроенность, наше устроение. В другом мире, устроенном, мы жили бы хуже» («Русский дом» № 5, 2000). Позволительно усомниться, что всем россиянам нравится наша неустроенность. Многие хотели бы по-другому, упорно трудиться, но в нынешней России честным трудом прожить трудно.
Русская болезнь мироотрицания, принесшая и приносящая столько горьких плодов нашему отечеству, – все норовят в Марии, никто не хочет в Марфы. Но, как писал видный православный философ князь Е. Н Трубецкой, «...если, не имея духовной высоты Марии, человек уходит от любящих забот о своем народе, оправдывая свое бездействие нежеланием походить на Марфу, он этим обнаруживает х о л о д н о е с е р д ц е, то есть отсутствие того самого, что в человеке всего дороже» (Е. Н. Трубецкой «О христианском отношении к современным событиям», Новый мир № 7, 1990, с. 223).
Все же очень распространен у нас взгляд, согласно которому мир не заслуживает улучшения, трудиться ради него не стоит, для спасения это ничего не даст. Верно, спасаемся не трудами – это все протестанты признают. Однако здесь, на земле, трудиться обязан всякий, как сказал апостол Павел: «...если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (2 Фес. 3-10). Эту мысль позднее украли у него большевики, придав ей форму «кто не работает, тот не ест» и зачислив в тунеядцы всех служителей Господа.
Вот уже десять с лишним лет мы идем «путем рыночных преобразований», а результатов мало. Что наводит на очень грустные мысли: туда ли идем, так ли идем. Возвращение к добросовестному честному труду – условие для процветания отечества необходимое, но не достаточное. Новые времена несут новые вызовы, и надо научиться отвечать на них. Грядет информационная эпоха, эпоха высоких технологий, и если мы хотим сохраниться как народ и сохранить нашу страну, нам надо научиться жить в ней, добросовестно трудясь и соблюдая Божьи заповеди.
В какой-то степени веберианский подход противоположен марксистскому. Маркс и марксисты утверждают, что все дело в несправедливых структурах: экономических, социальных, политических, причем первые являются определяющими. Они предлагают анализ этих структур, их разоблачение, а потом преобразование «на разумных началах» – знаменитое «изменить мир». Менять пробовали, наиболее рьяно в нашей стране. Это привело к столь печальным результатам, что поневоле вспомнишь приписываемое Бисмарку изречение: «Для строительства социализма надо выбрать страну, которую не жалко».
Веберианский подход иной: существование структур несомненно, они часто несправедливы, их действительно можно изменить, но не через «изменить мир», ибо остается прежней культура – та трудноуловимая среда, в которой структуры существуют и которой они порождаются. Культура с удручающей неизбежностью воспроизведет прежние несправедливые структуры, как правило, в ухудшенном виде. В чем россиянам пришлось убедиться на собственном горьком опыте – все плохое, что было в дореволюционной России, сохранилось и приумножилось (плюс религиозные гонения), все хорошее погибло, кто знает, может быть, безвозвратно. И все потому, что начинали со структур, а не с человека, не понимали, что источник всех зол – его греховная природа, которая сказывается и на структурах, и на всей культуре. Жизнь можно и должно улучшать, но для этого надо услышать голос Бога и всегда следовать ему. Протестанты, как полагают, услышали, стали жить, повинуясь этому голосу, что привело к улучшению жизни многих миллионов людей.
То прочтение Библии, которое произошло в ходе Реформации, привело к появлению протестантской этики. Вебер показал, что именно она породила «дух капитализма» и сам капитализм. И сколько бы капитализм ни ругали (было за что), только благодаря ему человечеству удалось рационально организовать труд, он стал давать весомые положительные результаты, а земные блага (не без давления левых сил, за что надо быть им признательными) стали распределяться более справедливо, что привело к росту уровня жизни. А это немаловажно, что бы ни говорили поборники «чистой духовности».
Сейчас много пишут об экономических успехах Японии, Китая, Южной Кореи. Аналитики почти всё объясняют трудолюбием, добросовестностью и честностью, присущими народам этих стран. Эти их качества бесспорны, но надо иметь в виду, что они были присущи японцам, китайцам и корейцам и раньше на протяжении тысячелетий, однако это не уберегало их от голода и нищеты. И только введение капиталистических принципов хозяйствования, только приход капитализма – порождения Европы и протестантства – сделал возможными те впечатляющие успехи, которые вызывают зависть в России, а иногда и в западном мире.
Без Вебера не понять причины наших неудач в деле создания рынка, свободной конкуренции. На него ссылаются многие наши ученые, в том числе православные, рассуждающие о путях преодоления кризиса, в котором оказалась Россия. Начало веберианской традиции, напомню, положил С. Н. Булгаков, который первым обратился к трудам Макса Вебера и написал докторскую диссертацию «Философия хозяйства», основанную на положениях немецкого ученого и в то же время развивавшую и углублявшую их. И в наши дни к Максу Веберу ученый люд относится с должным пиететом, цитирует с почтением и изо всех сил старается доказать, что и у нас можно найти протестантскую этику, открытую Вебером. В самом деле: были и есть в России люди, у которых слово не расходилось с делом, были честные предприниматели, которые внесли огромный вклад в становление «России, которую мы потеряли». Протестантская этика давно перестала быть достоянием только протестантских стран. Успешно хозяйствовали в России старообрядцы и «сектанты» протестантского толка. Но не надо забывать, что этот экономический строй впервые зародился именно в протестантской среде. А вот его полное торжество в нашей стране все же сомнительно.
Говоря о наших экономических неудачах, вполне резонно указывают на отсутствие моральных качеств, которые Вебер считал совершенно необходимыми для торжества капиталистических отношений. И тут же апология всех творящихся у нас безобразий уже с апелляцией к Марксу: это-де первоначальное накопление капитала, а оно без безобразий немыслимо. Все-таки надо бы что-то одно: или объяснять все по Веберу с его признанием твердых моральных основ в хозяйственной деятельности (эти основы в жизни нередко нарушались, но нарушения и воспринимались как нарушения, а не как позволительная практика), или по Марксу, который считал всю деятельность при капитализме совершенно аморальной («нет преступлений, на которые не пошел бы капитал ради прибыли»).
Думается, что прав все же Вебер, и стоит обратиться к некоторым его мыслям, тем более, что его часто цитируют из вторых рук. У нас весь капитализм нередко сводят к безудержной погоне за наживой, ради которой, якобы, предпринимателям позволительно все. Честных капиталистов у нас и впрямь нет или совсем мало, так что простой народ с ними и не встречался. Но такой подход непростителен для людей, теоретизирующих на социально-экономические темы. Вебер никогда не сводил капитализм к погоне за наживой, вообще не считал ее главным стимулом при зарождении капитализма. Скорее наоборот:
«Стремление к наживе, к денежной выгоде, к наибольшей денежной выгоде, – писал он, – само по себе не имеет ничего общего с капитализмом. Это стремление наблюдалось и наблюдается у официантов, врачей, кучеров, художников, кокоток, взяточников-чиновников, солдат, разбойников, крестоносцев, посетителей игорных домов и нищих – можно с полным правом сказать, что оно свойственно all sorts and conditions of men всех эпох и всех стран мира...
Безудержная алчность в делах наживы ни в коей мере не тождественна капитализму, и еще менее того его «духу». Капитализм может быть даже идентичным обузданию этого иррационального стремления» (Макс Вебер. Протестантская этика. М., 1972, с. 20-21).
Более того, Макс Вебер утверждает: «Повсеместное господство абсолютной беззастенчивости и своекорыстия в деле добывания денег было специфической характерной чертой именно тех стран, которые по своему буржуазно-капиталистическому развитию являются «отсталыми» по западноевропейским масштабам» (Там же, с. 69). Мы, живущие ныне в России, можем подтвердить справедливость этих слов: беззастенчивость и наглость в добывании денег у нас превзошли всякое разумение. И при этом слышится: а что вы хотите, это же капитализм – все можно. Капитализм, скажем вслед за Вебером, вырос как раз из этических запретов, из строжайших моральных правил, которых придерживались протестанты – как работодатели, так и наемные работники. А не из «все можно», как пытаются доказать нам не очень грамотные и часто не очень добросовестные аналитики. Более того, для жизни, угодной Богу, мало соблюдать только моральные нормы, нужно еще упорно и добросовестно трудиться.
Великая заслуга протестантства состоит еще и в том, что оно коренным образом изменило отношение человека к труду. Господь сказал Адаму, за которого была «проклята земля»: «В поте лица твоего будешь есть хлеб» (Быт. 3-19). Так будет до скончания века, лишь в жизни вечной будет все по-иному. И все-таки выводить из этого, будто труд есть проклятие, было бы неправомерным. Часто христиане принимают понравившуюся им мысль из Библии и совершенно не замечают других. Еще Лютер, опираясь на Библию, утверждал, что стремление к труду было свойственно Адаму до грехопадения и было вложено в него Богом: «И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его» (Быт. 2-15). «Чтобы возделывать» – это до грехопадения. Трудился на земле Сам Христос, будучи плотником, а апостол Павел в своих посланиях не раз с гордостью говорит, что трудится сам, не желая никого отягощать.
Оливер Кромвель говорил, что христианин должен бояться только греха и лени. Здесь, на земле, нам надлежит трудиться добросовестно и честно – такой труд угоден Господу, что, в частности, отражено и в известном русском присловье: «Бог труды любит». Однако людей, которые согласны с ним только на словах, у нас куда больше, чем людей, следующих ему. На словах у нас многие соглашаются с протестантскими установками. Вот цитата из исследования одного православного автора, опубликованного в журнале «Знамя» № 11 за 1998 г.: «...опрашиваемым пришлось выбирать между тремя подсказками: «протестантская»: «Работа – нравственная необходимость, усердный и добросовестный труд будет вознагражден успехом и благосостоянием»; «православная»: «Работа – тяжелое бремя, которое нужно нести, чтобы получить средства к существованию, излишний же труд – свидетельство алчности»; «секулярная»: «Работа – источник получения денег, нужно искать такую работу, где можно получать больше денег без особого напряжения». 8 респондентов (0,5%) затруднились с выбором, мнения же остальных распределились следующим образом: «протестантская» позиция – 53,1%; «православная» – 14,7%; «секулярная» – 31,7%».
Получается, что у нас торжествуют протестантские установки, а вот протестантского отношения к делу явно не хватает. Все-таки в целом в России нет (или очень мало) практики добросовестного, мерного, постоянного труда, нет понимания, что не существует труда позорного, низкого. У нас же труд непременно должен быть «героическим», на деле – истеричным, с надрывом. Вспомним «героику труда» 30-х годов: это порыв и надрыв, перевыполнение планов «на 1000%». И обязательно «в рекордно короткие сроки». В результате метромост в Москве нуждается в капитальном ремонте уже через сорок лет, а на юге Европы до сих пор кое-где стоят (и служат!) мосты, сработанные еще римлянами.
Труд у нас – дело «чести, доблести и геройства», а не упорное повседневное «делание». Отсюда всевозможные «герои труда» «ударники», «стахановцы» и прочие «маяки», которые призваны были выполнять в миру ту же роль, что святые в исторической церкви. Результат – ноль. Труд тяп-ляп (когда шурупы не ввинчивают, а молотком забивают), труд психованный (лишь бы отвязаться), труд «на авось» все еще остается одной из главных бед России. И таков у нас не только физический труд, труд умственный страдает теми же недостатками, говорю со знанием дела, как сам в нем подвизающийся. Мерности, упорства и настойчивости не хватает и работникам умственного труда. У нас хвастаются: мы и смекалистые, и сноровистые, все хватаем слету. Интересный факт: русские эмигранты первой волны провели кое-какие подсчеты и пришли к выводу, что «с лету» им удавалось схватить 25-30% того, что предлагала западная мысль и западная система умственного труда. Этой четвертью-третью мы и довольствуемся, остальное проходит мимо нас.
Упорно трудиться ни к чему – эта мысль прослеживается у многих наших мыслителей. К. П. Леонтьев выразил глубинную особенность русского мироощущения, когда написал: «Верно только одно, – точно одно, одно только несомненно – это то, что все здешнее должно погибнуть! И потому на что эта лихорадочная забота о земном благе грядущих поколений?» (К. Леонтьев. Собрание сочинений. т. 8, М., 1912, с.189). И не случайно один из ведущих наших экономистов не так давно заметил, что нет ни одной православной страны «с нормальной экономикой». Из контекста следует: и быть не может, и не будет. Вот что говорит православный батюшка: «Мы неустроены, как в царское время не были устроены, так и в советское, и сейчас. Но неустроенность – это и есть наша устроенность, наше устроение. В другом мире, устроенном, мы жили бы хуже» («Русский дом» № 5, 2000). Позволительно усомниться, что всем россиянам нравится наша неустроенность. Многие хотели бы по-другому, упорно трудиться, но в нынешней России честным трудом прожить трудно.
Русская болезнь мироотрицания, принесшая и приносящая столько горьких плодов нашему отечеству, – все норовят в Марии, никто не хочет в Марфы. Но, как писал видный православный философ князь Е. Н Трубецкой, «...если, не имея духовной высоты Марии, человек уходит от любящих забот о своем народе, оправдывая свое бездействие нежеланием походить на Марфу, он этим обнаруживает х о л о д н о е с е р д ц е, то есть отсутствие того самого, что в человеке всего дороже» (Е. Н. Трубецкой «О христианском отношении к современным событиям», Новый мир № 7, 1990, с. 223).
Все же очень распространен у нас взгляд, согласно которому мир не заслуживает улучшения, трудиться ради него не стоит, для спасения это ничего не даст. Верно, спасаемся не трудами – это все протестанты признают. Однако здесь, на земле, трудиться обязан всякий, как сказал апостол Павел: «...если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (2 Фес. 3-10). Эту мысль позднее украли у него большевики, придав ей форму «кто не работает, тот не ест» и зачислив в тунеядцы всех служителей Господа.
Вот уже десять с лишним лет мы идем «путем рыночных преобразований», а результатов мало. Что наводит на очень грустные мысли: туда ли идем, так ли идем. Возвращение к добросовестному честному труду – условие для процветания отечества необходимое, но не достаточное. Новые времена несут новые вызовы, и надо научиться отвечать на них. Грядет информационная эпоха, эпоха высоких технологий, и если мы хотим сохраниться как народ и сохранить нашу страну, нам надо научиться жить в ней, добросовестно трудясь и соблюдая Божьи заповеди.
