Неисчерпаемое значение

Что такое реальность? И как можно понять ту реальность, которую мы видим, тот мир, в котором мы живем? Эти важные вопросы меня интересуют давно. Мой собственный опыт подсказывает, что материя, с которой мы будем иметь дело в этой лекции, очень и очень непроста. И если кто-то сумеет разобраться в ней лет этак за двадцать, это можно будет считать большим достижением.

Могу лишь сказать, что у меня нет ответов на поднимаемые вопросы. Над ними нам придется работать еще не один год. Это задача грядущих поколений – отнюдь не одного – размышлять над этими вопросами. Если мы сможем ответить на них, мы найдем ключ к решению множества проблем и конфликтов в нашей западной культуре.

И начать я хочу с примера. Представьте себе то время, в которое жили наши прабабушки и прадедушки. Как, к примеру, в XIX веке люди проводили свой отпуск? Они добирались на поезде до Базеля, оттуда – до Люцерна. А потом уже по местной ветке доезжали до какого-нибудь полустанка, где их ожидал хозяин небольшой гостиницы, который за свои четверть века работы всегда встречал своих постояльцев на перроне. Ведь к нему они приезжали каждый год.

По прибытии в гостиницу каждый знал, что ужин будет подан в 6 часов вечера, а до тех пор можно погулять. Вот наши предки и шли гулять по знакомой за многие годы прогулок дорожке. А когда они возвращались, то по обыкновению выражали свое восхищение окрестными красотами. Не обнаружив в аллее какого-нибудь старого дерева, они услышали бы историю о том, что, дескать, в ноябре был невероятной силы ветер, который и свалил то дерево. Об этом бы даже немного посетовали вместе – наши прабабушки-прадедушки и хозяин гостиницы.

Я говорю это потому, что в прошлом именно так все и происходило. Из года в год люди посещали одни и те же места. И благодаря этому они знали там буквально каждое деревце, то есть все окружающие реалии. Причем знали они настолько хорошо, что начинали любить отдельные деревья и могли всплакнуть, если какое-нибудь из них погибало. Гибель дерева была для них появлением во вселенной пустоты - чего-то не хватало.

Реальность не просто где-то далеко; мы должны познавать ее и проникать в нее. И чем глубже мы в нее проникаем, тем лучше мы будем понимать и любить ее, тем реальнее она становится и тем больше мы будем оплакивать исчезновение отдельных ее частей.

Мы могли бы сказать, что реальность – это сумма фактов и их значений. Дерево из нашего примера – это те факты, которые нам известны о дереве, атомы дерева и т. д., плюс их значение. Но это не совсем верно. Потому что факты мы черпаем из другой плоскости мышления.

Будет лучше сказать, что реальность – это смысл, значение. Ибо что такое факты? Факт – это то, с чем мы все согласны. Если же факт является тем, с чем никто не будет спорить, то факт – это что-то очевидное.

Впрочем, я давно уяснил, что есть одно слово, с которым всегда нужно быть осторожным. Это слово – «очевидный». Когда кто-то описывает нечто как «очевидное», мы можем ожидать самых сомнительных утверждений.

Реальность – это значение. Она должна нести в себе какой-то смысл. Я мог бы многое сказать о дереве. Например, что оно имеет ценность, ибо создано Богом, что дерево играет большую роль – птицы в нем вьют гнезда, мы отдыхаем в тени дерева и получаем из него дрова для очага. Дерево может иметь множество функций, но оно ими не ограничивается. Дерево имеет свое собственное значение. Этот смысл многогранен и безграничен настолько, что мы никогда не сможем постигнуть его полноту.

Если мы заговорим о горах, куда люди часто приезжают отдыхать, то это тоже будет примером сильной реальности, у которой очень глубокое значение и разнообразное содержание. И если даже наши предки ездили бы на одно и то же место тысячу лет, они бы всегда открывали для себя много нового. И каждая новая поездка туда была бы интереснее предыдущих.

 

Прозрение

Мы не знаем того, что мы видим. Это характерная черта нашего времени. Мы, скорее, видим то, что мы уже знаем. Почему, гуляя по хорошо знакомой аллее у гостиницы, люди замечали, что какого-то дерева не хватает? Потому что они знали это дерево. Кто-то другой, возможно, не заметил бы никаких изменений, потому что не знал о существовании того дерева.

Если я покажу одну и ту же комнату нескольким людям, а потом спрошу каждого из них о том, что они в ней увидели, то получу разные ответы. Плотник расскажет мне о мебели, маляр – о покрашенных стенах и обоях. Кто-то заметит только книги, и если этот кто-то разбирается в богословии, то он сможет сказать и о религиозных взглядах хозяина кабинета. Итак, мы видим то, что знаем.

Это, соответственно, означает, что мы не видим того, о чем не имеем представления. Значит ли это, что мы в западне: мы видим лишь то, что знаем, и никогда не увидим ничего больше? Нет. Ведь мы можем расширить границы нашего знания через творческое созерцание.

Если мы будем внимательно смотреть и использовать воображение, мы узнаем больше. Вот, скажем, кто-то дает вам часы. Вы не знаете о часах почти ничего, но вам интересно – как работает механизм боя. Вы вскрываете корпус, но не видите, как работает механизм. Затем вы внимательно осматриваете все детали и используете воображение: если это колесико закрутится туда, то эта штука повернется сюда и начнется бой. И как только вы это видите, вы навсегда запомните это и никогда не забудете.

Рассказывают интересную историю, которая произошла на самом деле. Какая-то пожилая американка на протяжении 25 лет каждое лето прилетала в Амстердам, чтобы полюбоваться картиной Рембрандта «Ночной дозор». Однажды к картине подошел мужчина и сказал: «Какая странная здесь изображена девочка…», на что женщина спросила: «Какая девочка?»

В течение 25 лет она приезжала и смотрела на полотно, не замечая того, что на нем изображена девочка! «Вот, эта девочка», - ответил мужчина. И с этого мгновения женщина не могла ее не видеть, потому что теперь она знала, что девочка там есть. Почему же раньше этого не происходило? Потому что американка смотрела невнимательно, не творчески.

Отчасти задача художника – открыть нам глаза и через изображение вещей научить нас видеть то, чего мы раньше не замечали. В некотором смысле, то же самое можно сказать и о задаче писателя, философа. Будучи мыслящими существами, мы можем добавлять к уже имеющемуся у человечества знанию. Мы можем открывать глаза другим людям. Можно сказать, что обучение – это процесс прозрения.

 

Санторио

Наша реальность изменилась. История о том, как люди ездили отдыхать в одно и то же место, уже в прошлом. Сегодня мы спокойно летаем отдыхать на другой конец света. Создается впечатление, что мы бежим изо всех сил, чтобы ухватить реальность. Но только мы успеваем оглядеться на новом месте и начинаем что-то познавать, как приходит время возвращаться. И мы снова бежим.

Мы бежим от реальности; мы пытаемся сблизиться с ней, но при этом боимся тесного контакта. Может быть, это происходит потому, что реальность слишком сильна, как в «Расторжении брака» Клайва Льюиса, где только что попавший на небеса человек не мог поднять даже яблока, настолько тяжелым оно для него было? Та реальность оказалась для него слишком сильной. Так и реальность, в которой живем мы, слишком сильна для нас. Вот я и спрашиваю: почему?

Во всех учебниках истории можно прочесть о больших изменениях, которые произошли в странах Запада, и о том, что после периода Средневековья, где-то между 1300 и 1650 годом, началась новая эра. Другими словами, на изменения понадобилось 350 лет. Но оно было основательным. Новый мир стал сильно отличаться от прежнего.

Мы, христиане, в чем-то принадлежим прежнему миру, а в чем-то – новому. Ведь нам серьезно промыли мозги новым пониманием реальности, которая – и это существенно – отняла у нас реальность. Мы все меньше знаем о реальности; мы потеряли ее. Мы можем сказать, что наши прабабушки, со всеми их однообразными поездками, по-прежнему принадлежат к старому миру и что финальная часть грандиозного изменения случилась совсем недавно, во время революции XX века.

Чтобы вам стало понятнее, что же все-таки изменилось, я расскажу вам одну занимательную историю. Жил в начале XVII века в Венеции очень талантливый доктор по имени Санторио, который всю свою жизнь занимался взвешиваниями-измерениями и размышлениями над нашими вопросами. Так вот, в 1614 году он издал книгу под названием «Афоризмы о медицинской статистике» (De Medicina Statica Aphorismis).

Когда эта книга вышла в свет, ее прочли все ведущие ученые того времени. И все они сказали, что Санторио – безумец. Кто-то советовал посадить его в тюрьму, кто-то предлагал привлечь к разбирательству инквизицию. И никто даже не попытался проверить то, что говорил в своей книге автор, потому что все были абсолютно убеждены в его неправоте.

И вот, что сделал этот Санторио. Он взял стул и приладил его к весам. Рано утром он посадил на этот стул женщину, которая только что проснулась, и дал ей поесть. И случилось удивительное. Что именно? Весы показали, что женщина стала тяжелее. Все говорили, что это невозможно, ведь каждый в то время знал, что утром, спросонья мы чувствуем тяжесть, а когда завтракаем – нам становится легче. Для того-то и принимается завтрак с чаем или кофе, чтобы избавиться от тяжести пробуждения!

Это показывает, что мы все стали прожженными материалистами, и что до 1614 года люди мыслили иначе. Это – часть тех перемен, которые произошли между 1300 и 1650 годами.

 

Гален, Мундини, Везалий и Гарвей

А вот еще одна история, только еще более запутанная и важная. Это история о сердце. Что такое сердце? Библия учит нас, что мы должны любить Господа нашего Бога всем сердцем. Сердце – это источник жизни. Из сердца исходит все наше доброе и худое. Когда мы любим кого-то, мы теряем свое сердце, а можем отдать его другому.

Гален размышлял о сердце в контексте древней медицины. То, что он говорил, понять непросто, как непросто нам представить, почему мы должны становиться легче после принятия завтрака. Гален говорил, что где-то в печени производится жидкость, которая затем перемещается в сердце, где к ней добавляется горячий воздух из легких (считалось, что там есть печь, которая этот воздух нагревает). Так к жидкости добавляется спирит – в смысле живое и наполненное духом (латинское слово spiritus означает как «дух», так и «спирт»).

Таким образом, если, конечно, не заглядывать внутрь человека, эта система прекрасно все объясняла. Вот, например, что происходит, когда мы радуемся? Наше сердце начинает биться чаще, мы краснеем, и в наших глазах загораются искорки пламени, потому что в нас вырабатывается больше спирита. Когда вы заболеваете или устаете, вы бледнеете, потому что сердце бьется медленнее, и через него течет меньше спирита и крови.

Но в 1300 году началась эра анатомирования трупов. Это одна из причин, почему я указал именно на 1300 год как на начало изменений. Некто Мундини, профессор из Болоньи, стал первым человеком, который провел анатомическое вскрытие. Согласно старой системе Галена, кровь течет из одной части сердца в другую, что предполагает наличие между двумя камерами сердца отверстия. После проведения вскрытия Мундини написал об этом отверстии, хотя его там не было.

Но ведь мы видим то, что знаем? – Они знали, что есть отверстие, и потому оно им казалось реально существующим. Они легко могли обнаружить, что никакого отверстия там нет, но тогда бы вся система распалась.

Но вот в 1550 году была опубликована книга Везалия, величайшего анатома всех времен. Она не получила восторженных откликов. Наоборот. Автора жестоко критиковали, потому что среди всего прочего он говорил, что в сердце не существует никакого отверстия. Он был придворным лекарем у короля Испании, и король даже изгнал его с глаз долой. Везалия чуть не посадили за решетку, и умер он в нищете, потому что никому не были интересны его странные рассуждения.

Люди в то время были тверды в своих убеждениях, как, впрочем, и сейчас. Если вы скажете, что не верите в теорию эволюции или в существование бессознательного, вас посчитают сумасшедшим. Ведь эти явления принято считать «очевидными». Но они не очевидны. Они вызывают вопросы.

В 1628 году, то есть через 328 лет после 1300 года, Гарвей опубликовал свою книгу. Он был лекарем в Лондоне, и всю свою жизнь работал над новой системой. Он преподавал ее своим ученикам, и те посоветовали опубликовать ее в книге. Но, помня о печальном опыте Санторио и Везалия, Гарвей поначалу отказывался. В конце концов, под большим давлением он согласился написать небольшую брошюру. Она вышла несколько суховатой и скучной, но в ней он объяснял, почему старая система не действительна.

А еще в ней он рассказывал о большой и малой системе кровообращения. В малой кровь течет через легкие и насыщается кислородом, а в большой кровь растекается по всему телу. Это означает, что в сердце должно быть две независимые камеры. В ходе своего изложения, автор говорит буквально следующее: «во имя Бога» – и это единственное место в книге, где он позволяет себе выразить свой восторг – «вы должны понять, что сердце – это насос». Именно эти слова он и написал. Сердце – это насос, который качает кровь. А это означает, что теперь мы должны любить Господа Бога нашего всем своим насосом! Вот оно – изменение, и это – проблема новой эры.

Как нам примирить новое и старое? Как нам примирить достижения науки с Библией – или первую главу Книги Бытие с теорией эволюции? Вот на какие вопросы мы должны отвечать, если хотим решить проблемы нашего времени.

 

До изменения

Оуэн Барфилд написал книгу «Спасение видимости» (Saving the Appearances). Наука занимается спасением видимости: она видит что-то и говорит вам, как это «что-то» функционирует, т. е. объясняет вам то, что вы видите. Этот термин широко использовался в Средние века. В своей книге Барфилд обсуждает различные способы «соучастия» – еще одного очень старого понятия. В древнем язычестве все являлось реальностью, в которой мы тоже принимаем участие. Это означает, что в реальности участвуют боги и духи. Другими словами, камень – это не просто камень, но вещь, наделенная определенной силой. Такой силой наделены и вода, и деревья и т.д. Вот почему люди ставили идолов – статуи, наделенные силой свыше.

Библия говорит нам прямо противоположное. Она указывает, что мир создан Богом. И это освобождающая идея, потому что если наша реальность сотворена, то в ней нельзя «участвовать», то есть в ней нет ни сил, ни богов. Солнце дает нам жизнь и согревает, но оно не является каким-то богом. Оно – творение. Именно поэтому мы можем исследовать солнце. Нам не нужно бояться. Мы вольны использовать и исследовать любые вещи.

Средневековая система знала о некотором роде «соучастия». Система была христианской, но не вполне. Она была «оживотворенной», то есть люди верили, что в вещах существуют каких-то живые силы. Когда сегодня физики говорят о «силе», они на самом деле используем средневековое понятие.

В Средние века люди всегда говорили о качестве вещей, и это их мышление было субстанциональным, а не функциональным. Это значит, что они всегда спрашивали «в чем суть, глубинная реальность этой вещи?», а не «как это работает?»

Мы всегда пытаемся узнать о том, как что-то работает, а не то, чем является какая-то вещь. Потому что на последний вопрос ответить очень нелегко. Что такое электричество? Каждый ученый ответит вам: «Да какая разница! Главное знать, как оно работает».

Если теперь коснуться интерпретации Библии и литературы, то средневековые люди выделяли несколько уровней смысла – буквальный, нравственный, аллегорический и аналогический. Они считали, что символический смысл – это тот же буквальный смысл, ибо именно символическое выражает суть и содержание вещей. Мы выражаем такой ход мыслей, когда видим флаг: ведь невозможно отделить разноцветную материю и значение флага. Но в целом материальное и символическое стало для нас двумя различными явлениями.

Многим кажется, – и я не знаю, откуда взялся этот миф, – что в Средние века землю считали плоской. Однако в то время каждый знал, что Земля – это шар. Земля – это шар, а вокруг этого шара вращаются Луна, планеты и Солнце, а потом, совсем далеко, простирается большая сфера, где располагаются все звезды.

Оставался, правда, вопрос: что же находилось за той, дальней сферой? Аристотель верил в такую систему, но начинал нервничать, когда ему задавали этот непростой вопрос. Поэтому его он пытался избегать. Но средневековые христиане уже знали, как на него ответить: за самой дальней сферой находился Бог.

Что мне нравится в средневековом мышлении, так это наличие второй системы, где в центре был Бог, а от него расходились сферы, в которых обитали херувимы, серафимы, архангелы и ангелы. И лишь на самом краю, в полутьме периферии, отводилось место людям.

Бог находился в центре. А уж где быть человеку – внутри или снаружи Града Божьего – над этим можно было и поразмышлять. Дальше всех от Бога, разумеется, была материя. Причем она была настолько далеко, что о ней никто не говорил. Итак, существовало две системы, которые были двумя сторонами одной медали: физическая система с Землей в центре, и другая система, где в центре был Бог. И эта система мироздания была чудесной.

 

Новый взгляд на вещи

Затем появилась новая система, возникло новое понимание. В эпоху Ренессанса, например, люди начали изображать вещи так, как они их видели в жизни, тогда как в Средние века изображения были символичными. В средневековом изображении был символ дерева, но теперь художники начали изображать дерево таким, каким оно им виделось. И этот новый взгляд на вещи не ограничивался искусством. Он постепенно изменял все мышление.

Реформация попыталась противостоять новому движению и разработать новую, более библейскую систему. В некотором смысле мы до сих пор пытаемся найти ее. Средневековье положило границу между природой и благодатью. В период Ренессанса люди начали разъединять природу и благодать настолько, что сфера природы стала доступной для исследований. Реформация пыталась свести природу и благодать воедино и, более того, снять всякое между ними разделение. Ибо настоящее разделение происходит не между высшей и низшей реальностью, но между Творцом и творением. Реформация начала понимать, что все – едино и что Бог присутствует во всей реальности, а не только в сфере благодати. Что, например, Бог действует в истории, и что Христос пришел, чтобы сделать нас людьми, а не христианами. Реформация доказала правоту тезиса о полноте реальности и полноте человечности.

Однако Реформация не смогла обратить тенденцию вспять, и новая гуманистическая теория продолжала развиваться, пока не появились Декарт и Локк, два великих философа Просвещения. До этого времени вещи не рассматривали как автономные, отделенные от Бога. Теперь начинали с автономии человека, который с помощью разума рассуждал об автономной природе, в которой действовали вечные законы, такие, например, как «дважды два – четыре». Кем бы вы ни были – католиком, протестантом, мусульманином или атеистом – результат будет одним и тем же: дважды два всегда равняется четырем. Это вечная истина.

Когда где-то в 1620 году Декарт выразил это впервые, все рассмеялись и сказали: «Декарт, неужели ты не знаешь, что единственно вечным является только Слово Божье. Все остальное преходяще. Поэтому глупо утверждать, что «дважды два четыре» – это извечный закон. Возможно, это утверждение действительно верно, но не более того. Оно не важно, и уж тем более не вечно». Но для Декарта это было очень важно: его собственный мозг и так называемые вечные законы были единственным, в чем он был уверен.

Потом появился Локк и популяризовал такой тип мышления, который основывался на следующем принципе: мы знаем то, что мы видим. Поэтому реальность – это большой Х, о котором мы совершенно ничего не знаем. Но затем наши глаза начинают постепенно все воспринимать, и мы своим разумом создаем внутри себя идеи и реальность.

Это означает, что люди эпохи Просвещения создавали свое знание реальности на основании того, что они видели. Так их знание стало суженным, это повлекло за собой суженное понимание мира. Многое из него было исключено.

Вспомните, например, пророка Елисея, который молился о дожде. Он послал своего слугу на гору посмотреть, не собираются ли облака. И когда тот их увидел, он сказал: «Смотри, Бог исполняет то, что обещал!»

Теперь же мы бы сказали так: «Я вижу формы, которые мой разум воспринимает как облака, поэтому я скажу своему хозяину, что надвигаются тучи». Вот и все, что мы можем сказать. По опыту мы знаем, что дождь обычно идет из облаков, поэтому мы знаем, что приближается дождь. Но то, что в это вовлечен и Бог, никто никогда не сможет увидеть. Ведь как это можно будет доказать? Вот мы и сузили наше понимание реальности во много-много раз.

 

Суженная реальность

В чем выразился результат этого нового понимания реальности? Во-первых, в исключении какого бы то ни было принципа соучастия. Бог или духи никак не относятся к реальности, потому что вещи существуют в ней объективно. Это означает следующее: вещь остается существовать даже тогда, когда Бога или нас там нет. Бэкон сказал, что исследование должно проводиться так, будто исследуемый объект – это машина. Мы должны относиться к миру как к некой машине, а именно: совершенно объективно.

Следовательно, люди начали говорить и о творении, как о часах. Бог сотворил мир, как часовщик создает часы, а потом просто куда-то отошел. И теперь весь этот мир идет своим ходом. В нем нет свободы, он просто идет; и мы все являемся частью этой машины под названием природа.

Это также подразумевает, что теперь все является нейтральным. Разумеется, вы можете исповедовать свою религию: хотите молиться – молитесь; хотите попасть на небо – пожалуйста! Но если мы говорим о важных вещах, таких как экономика, политика, наука или истинное знание, нам нужно использовать наши органы восприятия и мозги. И это стало очень глубоким изменением в мышлении.

Более того, мы все подверглись промыванию мозгов. И, возможно, самым интенсивным промыванием стало написание истории. Любая попытка записать историю тщетна: некто А сделал это, а некто Б – то, поэтому произошло вот что. Но никто не скажет вам, почему это случилось, каковы были мотивы этих людей – а ведь они могли быть связаны и с их религиозными воззрениями. Вот так вы и приобретаете ощущение, что люди совершили содеянное, потому что так вышло.

Мы также думаем, что фотография – некий образ реальности, полученный с помощью машины, – является настоящим образом, который принадлежит к той же сфере нейтральности.

Восемнадцатый век, время Просвещения, был также веком пиетизма, в который уходит корнями англо-саксонский евангеликализм. Пиетисты по-прежнему мыслили принципами природы и благодати, и потому оставили всю сферу природы на поруки миру. Другими словами, они спокойно обсуждали науку, используя лишь свои органы восприятия и мозги. Потому что для них наука принадлежала сфере природы. Это означало, что они не вступили в ту битву, которая должна была вестись в то время.

В средневековой системе Бог находится в центре, и от этого центра расходятся сферы, самая дальняя из которых символизирует сферу материи. Средневековое мышление начинало с Бога, а все остальное было Его творением.

Нет, сказало Просвещение, единственно реальная вещь – это материя. И материя стала отправной точкой для мышления эпохи Просвещения. Вот почему вы становитесь тяжелее после еды. Все ваши ощущения легкости субъективны и неопределенны, но увеличение веса после еды объективно и истинно для любого человека. Единственно верными и определенными остаются факты. Но факты – это суженная реальность. Атомы – это некая абстракция от абстракции. Человек – это тоже атом: атом, который смотрит на свой собственный пупок, очень странный атом, который выдумал Бога. Теперь мы начинаем с атомов и заканчиваем Богом.

Питер Гей говорит о Дидро, который был в числе великих представителей Просвещения, так:

«Мысль эпохи Просвещения освободила человека от его сыновней зависимости от Бога. Она сделала его частью природы. Но вот в чем ирония. Антропология французских философов, которая возвысила человека от положения прислуги до уровня Бога, в то же самое время низвергла его: человек, почитавшийся некогда чуть меньше ангелов, оказался теперь в одном ряду с разумными животными. Пока казалось, что человек вот-вот завоюет весь мир посредством своего критического разума, он пережил второе изгнание из земного рая. И на этот раз ангелом мщения был сам человек!»

Людям казалось, что они выросли и стали сами себе богами. Но они оказались лишь животными. Дидро это сильно беспокоило.

Люди знали, что что-то пошло не так и что эта новая система может их убить. В тот самый момент, когда Гарвей назвал сердце насосом, началось движение мистицизма сердца, поклонение святому сердцу Иисуса и Марии. Люди пытались спасти сердце в тот момент, когда оно было потеряно.

Наши современники пытаются заполнить этот пробел. Музеи современного искусства являются одним громким криком протеста: «Я – человек! Это безумие, это иррационально, это лишено всякого содержания, но, тем не менее, человек – это человек». Мы наблюдаем за кризисом человека, который вопиет о том, что он – человек. Более того, если единственно реальными являются только атомы, тогда все остальное становится изобретением человека, включая системы нравственных ценностей и государственного управления. Но если они просто созданы людьми, то мы можем в любой момент менять их, когда они нам не нравятся. Революционная мысль Маркса о создании новых структур следует именно из этой идеи. Реальность является просто формой нашей мысли, обращенной на внешний мир.

Сюзанна Лангер, удивительная писательница, написала книгу, в которой она обсуждает все эти вещи. Она говорит: «Новый взгляд на мир не является плодом науки. Скорее это наука стала результатом нового взгляда на мир. И настоящее изменение – это новый взгляд людей на реальность».

Она продолжает:

«Современный человек относится к миру по-своему: это полное подчинение человека неоспоримым фактам. Поэтому обмен фантазий, веры и умозрительных систем на факты приобретает предельную ценность. Отсюда и все его порывы развенчания религиозных традиций и легенд, его удовлетворение строгим реализмом в литературе, его подозрения и нетерпение поэзии. И, возможно, на наивном и критическом уровне среднестатистической ментальности, – страсть к новостям».

Новостные выпуски дают нам «нейтральные» факты, но на самом деле с помощью фактов нами манипулируют. Потому что новости кроме фактов не дают ничего. То, что говорит писательница об удовлетворении строгим реализмом, очень интересно, особенно если вспомнить то количество книг, в которых за последние 20-30 лет детально описывается половой акт.

Почему в прошлом об этом так не писали? По двум причинам. Во-первых, потому что термин был перегружен смысловой нагрузкой. Он представлял настолько сильную реальность, что описать ее было невозможно. А во-вторых, потому что в этом не было нужды. Зачем это описывать? Люди бы почувствовали, что сегодняшние почти порнографические описания выходят за рамки реальности. Это не то, что происходит на самом деле, – очень сильный контакт двух людей, который неподвластен описанию.

Также, согласно Сюзанн Лангер, конфликт происходит не между верой и наукой, но между верой и новой верой, новым пониманием мира, в котором источником откровения является наука. Если, скажем, я говорю, что не верю в теорию эволюции, мне ответят: «Но наука доказала это». Но что именно доказала наука? И что означает это доказательство? И что из этого следует? Но если кто-то произносит: «Это доказано наукой», все сразу соглашаются и прекращают всякое обсуждение. Потому что в таком случае мы знаем факты. Но я говорю этому «нет».

 

Наука подделывает реальность

Итак, я подхожу к главному пункту моей лекции: если вы принимаете принципы и методы современной науки, Библия перестает быть истиной. Два года назад я попал в группу своих хороших друзей, прекрасных христиан, и я произнес эту самую фразу. Через десять минут один из моих друзей сказал: «Но ты сказал, что Библия не является истиной». Потому что считается очевидным, что принципы и методы современной науки истинны.

И я сказал: «Нет, я сказал прямо противоположное». Я говорю, что Библия является истиной, и поэтому я сильно сомневаюсь в принципах и методах современной науки. Обратите внимание – я очень осторожен в словах, и не говорю о «результатах современной науки». Если современная наука привела к появлению, скажем, пластика, я должен принять это. Если современная наука утверждает, что в нашем теле существует система кровообращения, я и это принимаю. Это трудно не принять. Но я не принимаю принципы и методы современной науки. Мне кажется, они подделывают реальность.

Когда я говорю: «Если вы принимаете принципы и методы современной науки, Библия перестает быть истиной», я могу сказать и так: «Гомер не истинен» или «Коран не истинен». Они перестают быть таковыми, потому что они оказываются собранием сказок, не имеющих никакого смысла. Вся литература оказывается за бортом истинности, потому что не имеет никакого значения. И Библия, которая больше, чем просто часть литературного наследия, тоже оказывается вне границ истины.

Это конфликт между двумя разными мировоззрениями, двумя путями понимания мира. Эти вещи – не просто трудные проблемы, которые обсуждаются философами. Это жизненные реалии.

Среди студентов наблюдается отсутствие мотивации. Почему? Потому что реальность не интересна. Почему? Потому что она стала просто кучей фактов без смысла, безо всякого соучастия в чем бы то ни было. Мы все знаем о вседозволенности, о том, что никаких норм больше не существует. Люди могут поступать так, как им хочется. И единственно реальными остаются естественные человеческие потребности. Я думаю, что Боб Дилан выразил это очень красиво, когда пел о «тонком человеке». Современный человек настолько тонок, что больше не имеет в себе никакой реальности.

Мне кажется, что в этом заключается одна из причин, почему многие начинают принимать наркотики, – они понижают наше понимание реальности, и реальность перестает быть угрозой. Ведь что бы мы ни думали о реальности, настоящая реальность никуда не девается. Настоящая реальность становится чем-то очень странным и иногда чересчур сильным. Именно поэтому мы так спешим во время наших отпусков и не остаемся в одном месте надолго. Потому что реальность перегружена. И это вызывает диссонанс с нашим пониманием реальности.

А еще в нас нет чувства участия, и поэтому нам так трудно в сфере политики. Мой прадед говорил: «Я люблю королеву». Почему он любил королеву, он – человек, никогда ее вживую не видевший? Он любил ее, потому что она была центром нации. Он любил нацию, потому что она была определенной формой единства, к которому он был причастен. В этом были и определенные ценности.

Сегодня мы говорим: «Нет, все равны, и королева – лишь одна из женщин». Барфилд пишет это о социальном равенстве: «Мы равны исключительно в том, что мы независимы, отчуждены и изолированы друг от друга». Мы равны лишь тогда, когда мы изолированы друг от друга. Но когда мы начинаем встречаться, проявляются наши отличия и индивидуальные качества, то есть наше неравенство. И тогда мы начинаем создавать некое подобие единства, потому что мы знаем, что, скажем, эта работа требует таких навыков, а та – других. Эта идея равенства объясняет и то, почему люди начали сходить с ума: они исследуют крыс, чтобы понять, как работают человеческие сообщества!

 

Открыть реальность заново

Итак, в чем же проблема? В том, что мы должны вновь открыть для себя реальность. Мы должны понять, что в нее входит очень многое. Это означает, что мы должны понять страдание, понять, что означают боль и смерть. Если мы поймем реальность и начнем любить ее, тогда нам придется считаться с болью. И может быть, мы будем оплакивать дерево, не боясь показаться слишком сентиментальным. Мы утратили это понимание, потому что наша реальность слишком обмельчала.

Быть христианином означает идти в реальность, нам есть чем там заняться. Библия дает нам действительное осмысление реальности; она дает нам гораздо больше, чем просто факты. Более того, Библия не дает нам никаких фактов (в современном понимании этого слова), потому что она рассказывает истину о мире. Она учит нас определенной ментальности, определенному отношению. Она дает нам путь к пониманию мира. И это не старое мировоззрение. Просто она показывает нам мир в его глубочайшем смысле, во всем его глубоком значении.

Поланый написал очень важную книгу, которую нам всем нужно прочитать. Она называется «Персональное знание» (Personal Knowledge). Ведь истина и понимание – категории персональные, а мы должны попытаться уйти от объективности, ибо она обезличивает. Что есть истина? Христос ответил так: «Я есмь истина», и наказал нам исполнять истину. Значит, истина не статична и не является объективным утверждением о фактическом внешнем мире, но представляет собой нечто, во что мы вовлечены лично. Она персональна и связана с Богом.

Задайте себе вопрос: что такое вода? Вода – это прекрасный водопад с его удивительным шумом. А еще, если поднять голову, можно увидеть солнце и радугу.

Но вода – это еще и дурно пахнущие стоки. Вода – это дождь, который хлещет прямо вам в лицо. Вода – это необъятные и величественные моря. Но вода – это еще и вода, которую вы даете жаждущему. Все это и еще многое другое – одна и та же вода. Поэты воспевали ее с древнейших времен, и они не смогли исчерпать знания о воде!

Нет, говорят наши современники, мы расскажем вам, что такое вода на самом деле – это Н2О. Вот та проблема, о которой мы должны задуматься и которую должны попытаться решить. Да, вода – это Н2О, но и нечто большее. Сердце – это насос, но я все равно хочу иметь возможность сказать, что я люблю Господа моего Бога всем своим сердцем.

Истина, реальность, жизнь, любовь, красота, праведность и свобода – все эти высокие слова с трудом поддаются однозначным определениям. Они представляют собой самые глубочайшие реальности, которые куда глубже и основательней, чем «дважды два четыре». Это те реальности, которые мы пытаемся постичь для того, чтобы понять мир. И даже если мы никогда не сможем дать им научное и объективное определение, мы все равно сможем сказать многое о них. И это многое будет истинно и важно.