Deprecated: Function split() is deprecated in /home/mirtru/gazeta/content/index.php on line 221
ИСТОРИЯ НАДЕЖДЫ / Интернет-газета «Мирт»
Главная / Статьи / Рецензии / ИСТОРИЯ НАДЕЖДЫ
ИСТОРИЯ НАДЕЖДЫ
ИСТОРИЯ НАДЕЖДЫ
24.09.2011
1073
Что ведет нас, когда мы ищем неба, – общество или сердце? Молчание нашего общества.

Из всех вопросов, какие только может измыслить наш разум, предельно важны три:
  1. Что мне дано знать?
  2. Что мне дано делать?
  3. На что я могу надеяться?
Вопросы эти соответствуют трем «богословским добродетелям»: вере, надежде и любви. Вера в слова Господни – христианский ответ на первый вопрос. Любовь к Богу и ближнему – христианский ответ на второй. Надежда на Царство Божье – христианский ответ на третий. Вера удовлетворяет глубочайшую умственную жажду – жажду правды; любовь – глубочайшую нравственную жажду – жажду праведности. Точно так же надежда на Царство Небесное удовлетворяет сердечную жажду – жажду радости.

Эту жажду, эти поиски мы видим в великих мифах и религиях, в лучших книгах и картинах, в снах и мечтах, встающих из глубин подсознания. Какими бы разными ни были небеса, на которые мы надеемся, всюду, где есть человек, есть и эта надежда.

Вопрос о надежде, по меньшей мере, так же важен, как два других важнейших вопроса. Ведь он значит: «В чем цель, в чем смысл жизни? Почему я родился? Для чего я живу? К чему все это?»

В нынешнем обществе почти никто не может ясно и связно ответить на это. Почти все мы живем, не зная, зачем живем. Вот она, самая тяжкая беда, гораздо хуже смерти. Жизнь без смысла, в сущности, и не жизнь, а существование, прозябание. Виктор Франкл открыл в немецком лагере, что самая глубокая наша потребность не наслаждение, как думал Фрейд, и не власть, как думал Адлер, а смысл и цель, «то, ради чего мы живем и ради чего умираем». Смысл жизни нужен нам больше, чем сама жизнь.

Миллионы людей вокруг нас живут ужасной, бессмысленной жизнью, которую лучше назвать духовной смертью. Наше общество отличается от всех, какие только были на свете, не тем, что мы летаем на Луну, или продаем больше товаров, или победили много болезней, или, наконец, можем взорвать планету, а тем, что мы не знаем, зачем мы живем.

До сих пор всякое общество отвечало на три великие вопроса. Оно передавало людям то, чему учили святые, мудрецы, мистики, мыслители, боги. Теперь, впервые за всю историю, предание уже не священно; собственно говоря, его как бы и нет. Мы первыми вырвали корни из почвы. Если мы хотим ответа на вопрос о надежде, каждый должен искать его сам, общество просто его не знает. Шуму много, но на этот вопрос нам отвечает молчание.

Как же это вышло? Как же общество, которое знает все обо всем, ничего не знает о самом важном? Почему «взрыв знания» уничтожил высшее знание? Почему мы выбросили карту, когда пустили поезд на полный ход? Надо пройти обратно путь, по которому мы зашли в тупик, иначе не вернуть надежду. Надо выяснить причины безнадежности, иначе ее не вылечишь.

С самых давних времен человечество мечтало о небе. Одни из самых древних памятников материальной культуры – могильники. Мертвых всегда собирали в дальнее странствие. Какими бы разными ни были ее формы, вера в загробную жизнь – ровесница рода человеческого.

В этом, как и во многом другом, из древних народов выделяются два – евреи и греки, источники западной цивилизации, наполнившие реку, чьи воды орошали Средневековье, потом разделились снова, но все еще бегут тонкими струйками по топкой дельте современности. Если бы веков двадцать назад Землю увидел инопланетянин, умевший различать не только внешнюю, но и внутреннюю силу, он признал бы корнями древа истории не Персию и не Египет, а Грецию и Израиль. Все народы отвечали мифом на три великих вопроса, все – кроме этих двух. Евреи заменили миф верой в Бога, действующего во времени и открывающего Себя миру; греки – поверяющим, вопрошающим разумом. Поэтому и надежда, и самое небо были у них иными, чем у мифотворцев.

Иудейское представление о небе прямо противоположно языческому – оно не возносится ввысь из нашего сердца, а спускается вниз, от Бога, как Новый Иерусалим в конце всей истории откровения. С самого начала этой истории Бог говорит людям, чего Он хочет, а не люди – Богу, чего хотят они. Не люди творят Бога по своему образу и подобию, а Бог – людей, по Своему; и точно так же не Земля творит по своему подобию небо, а небо преображает Землю, уподобляя ее себе. Величайший из иудеев учит нас молиться о том, чтобы Царство Божье пришло на Землю таким, какое оно на небе.

Иудеи – «избранный народ». Бог непрестанно повторяет, что без какой-либо своей заслуги они избраны вес-тниками надежды соборным пророком, устами Божьими (Втор. 7:6–8). Обетований Он дает много, есть среди них неясные, есть немыслимые, как воскресенье мертвых (Ис. 25:8, Иез. 37:12–14, Иов. 19:25–27). Он обещает показать (не совсем понятно, здесь ли, на Земле) то, чего «не видел глаз, не слышало ухо и не приходило на сердце человеку» (1 Кор. 2:9, ср.: Ис. 64:4 и 65:17).

Поэтому добрый иудей о небесах не гадает. «Не приходило на сердце человеку» – значит, все, что «приходило», нельзя считать небом. Пусть Бог определяет его, не люди, пусть Бог и дает нам. Когда Бог говорит ясно, мы ясно и знаем, когда говорит туманно – знаем туманно. В отличие от христиан, иудеи не думают, что Бог ясно говорил о загробной жизни (во всяком случае, до сих пор), а вперед Бога не забегают. Как достойна и хороша такая сдержанность, по сравнению с дикими мифами других народов, поддавшихся сильному искушению и возместивших своей фантазией то, чего не открыл нам Бог!

Греки – другой корень древа западной цивилизации. Иудеи дали нам совесть; греки – разум. Иудеи дали нравственный закон – то, что должно быть; греки – законы разума и бытия – то, что есть. Их философы по-своему поняли Бога, по-своему поняли небо. Пока жрецы толковали о грешных, слабых богах со всеми их проделками или о низших и загробных мирах, философы заменяли несовершенных, личных богов совершенными, но безличными сущностями, небеса наслаждений и горестей – небесами абсолютной Истины и абсолютного Добра. Их богами были Справедливость, а не Зевс, Красота, а не Афродита. (Иудеи тем временем поклонялись Совершенной Личности, превзойдя и греческих жрецов, и греческих философов.) Небеса философов – вневременное и внепространственное царство чистого разума, чистого духа, чистого познания вечных сущностей – сменили мрачные подземные царства тартара и Аида, земное загробное царство Элизия и звездные миры превращенных в созвездия героев. Две небесные сущности – Истина и Добро – стали абсолютными ценностями. Даже боги поверяются ими, и не выдерживают поверки; вот почему Сократа обрекли на смерть за то, что он «не верит в богов». Платон вопрошает: «Свято ли святое, ибо боги одобряют его, или боги его одобряют, ибо оно свято?» Жрецы согласны с первым предположением, философы – со вторым. Для философов две вечные сущности – Истина и Добро – выше богов. Но они не выше Бога, Который Сам Истина и Добро, «эмет», надежность, твердыня. Греки открыли два атрибута Божьих; иудеев открыл Бог.

Иудеи и греки встретились, греки – в римской, иудеи – в христианской форме. Формы эти по сути своей оставались иудейством и язычеством. Христос появился не извне; Он не обращал иудеев в новую веру, а называл Себя Мессией, о Котором говорили их пророки. Греческий разум обитал в римском теле. Империя плодила императоров, прокладывала дороги, порождала политическую силу, но не создала ни одной значительной философии.

Встреча и слияние великих рек – библейской (иудео-христианство) и классической (Греция и Рим) – дали миру Средние века. Средневековые философы никогда не забывали, что они унаследовали, соединили, сохранили два вечных сокровища. Средневековое богословие соединило Яхве, воплощенного в Христе, с вневременным совершенством философских сущностей; средневековое представление о небе соединило библейские образы любви, поклонения, радости с греческим созерцанием вечных истин. Так стало оно beatifica visio – блаженным видением.

Однако сейчас не Средние века. Возрождение и Реформация разъ-единили соединенное, разрушили бурный, но многодетный брак. Оба источника нового времени обратились вспять: Возрождение потянулось к греко-римскому культу человека и разума. Реформация – к простой библейской вере.

Реформация породила протестантство, чьи представления о человеческом уделе вполне согласовывались со средневековым католичеством, поскольку оба они уходили корнями в Писание. А вот Возрождение породило нечто небывалое – совершенно мирское общество со здешним, земным summum bonum, высшим благом. В своем монументальном «Изучении истории» Тойнби насчитал двадцать одну цивилизацию; у первых двадцати есть хоть какая-то религиозная основа и религиозная цель. Наша, двадцать первая, – единственная в своем роде. Посмотрим, долго ли можно продержаться, не пополняя духовных сил из сверхъестественного источника.

Чем заменили мы служение Богу и надежду на небо? Завоеванием природы, сперва – через ненадежную магию, потом – через надежную технику. Разница между ними меньше, чем разница между тем, что было, и новой целью. Льюис пишет: «Маги и прикладная наука думают о том, как подчинить реальность своим желаниям; плод их – техника».

Новая цель логически связана с новым взглядом на самую природу действительности, ведь воззрение на жизнь неизбежно связано с мировоззрением. Пока мы думали, что высшая реальность – вне человека (боги или Бог), мы приспосабливались к ней, а не пытались ее завоевать. Когда же боги исчезли, а «реальностью» стала материальная природа, которая ниже, а не выше человека, мы не приспосабливаемся к ней, а пытаемся завоевать ее для себя. Бэкон возвещает новый век словами о том, что «знание – это сила», и о том, что «человек завоевывает природу». Так заменили мы «непрактичные», «пассивные» цели – поиски истины, подчинение Богу.

Представим себе человечество как трубу с двумя выходами, открытыми или закрытыми. Бог, реальность сверхчеловеческая, – вверху, над трубой; природа, которая ниже человека, – внизу. Традиционная мудрость учит нас открыть оба входа, чтобы Бог входил сверху, а выходил снизу («вера» и «дела»). Если верхний вход закрыт, мы только трудимся в мире; это – технологизм, «завоевание природы».

Можно открыть трубу сверху, но закрыть снизу. Получится индуизм и буддизм, для которых мир – мнимость («майя») или искушение, а единственная наша цель – единение со сверхчеловеческой абсолютной реальностью. Восточный мистицизм преуменьшает земную деятельность; современный западный секуляризм отрицает связь с Богом, классическая западная традиция открывает оба отверстия, отдавая предпочтение верхнему, ибо без водительства Божьего мы не можем мудро действовать в мире.

Поскольку теперь отрицают или не видят Бога, остаются только две реальности: природа и человек. Если надежда наша и цель – не Бог, мы должны найти цель и надежду или в самих себе, или в природе. Так возникают два новых царства – царство мира сего и царство нашего «я» – вот они, сыновья современного Вавилона. Судя по участи того Вавилона, первого, ничего хорошего нам ждать нельзя.

Питер КРИФТ,
из книги «ТРАКТАТЫ. Небеса, по которым мы тоскуем»,
Библейско-богословский институт Св. Апостола Андрея,
www.standrews.ru