По кромке берега океана мчались две собаки, рыжая и чёрная, они гнались за низко летящей птицей. Птица небрежно, казалось с пренебрежением к собакам, летела над краем воды, а они упоённо мчались за ней по мокрому песку. И выглядело это очень красиво. А солнце упало в океан раскалённым перевёрнутым блюдцем.
«Что это за птицы?» – спросил старый. Мальчик ответил: «Это – хрипуны. Дальние родственники чаек. Но не такие жадные».
Зимой в субтропиках вечер начинается сразу же после заката. И вот прошло совсем немного времени, и вроде бы случайно, появилась луна. Была она сегодня, как после перепоя, какой-то огромный помятый блин из ржавой муки.
Они шли по берегу Мексиканского залива, и за ними тащилась их маленькая собака по имени Кай. Это был мексиканский терьер чиуауа. Его уши недоверчиво смотрели вверх. Раньше у него был друг, большая немецкая овчарка Герда. Люди говорили: «Герда и Кай, как в сказке Андерсена „Снежная королева“!» Но Герда умерла, и пропала у Кая защитница, пусть и не родная мать, но которая воспитала, и исчез её запах, запах, который был роднее всех других.
— А чего этих птичек зовут хрипунами?
Мальчик смотрел на луну, что-то подсчитывал, шевелил губами.
— Когда они рождаются, они хрипят. Если их рождается много, то стоит сплошной хрип. Все пугаются, даже акулы отплывают от берегов, а волки убегают в глубину леса.
— Сколько тебе лет, я знаю – семь с половиной. А что ты бы хотел спросить или узнать у меня?
— Ты не знаешь, что мне надо. Твой Кузя знает, но он молчит всегда, он какой-то невероятный молчун…
Кузя был смешным человечком из материи и ваты, со спутанными веревочными волосами. И лежал он на кровати, возле подушки старого.
— Да, — вздохнул он, — на Кузю никому рассчитывать не приходится.
Кай останавливался, натягивал поводок, жадно нюхал следы других собак.
Старый сказал:
— Это он как газеты читает, узнаёт что, где, когда и кто тут был…
— Да нет, — возразил мальчик, — он ищет своих сестёр и братьев, когда они были щенками, их разобрали разные люди, и вот Кай надеется встретить кого-то. Он всегда надеется, что ему повезёт, но ему не везёт.
Гоняющихся за птицами собак позвал свистом хозяин, молодой мужчина, идущий в обнимку со смеющейся синеглазой девушкой.
— Хрипуны… странное название… вот когда-то я узнал, что в России есть грибы волнушки, а потом, лисички, а потом, эти, опята… почти как ребята…
— Хорошо, что мы умеем разговаривать на двух языках, по-английски и по-русски, – сказал мальчик и поднял воротник курточки.
А старый засмотрелся на курточку, на воротник, на мальчика, на его славные мягкие волосы, он так засмотрелся, что забыл набрать воздух и чуть не задохнулся, но стал кашлять и извинялся между кашляньем.
Мальчик подошёл сзади и стал бить кулачком по спине.
— Спасибо… — наконец старый прокашлялся и поэтому произнёс это слово членораздельно.
Мальчик обрадовался, победно посмотрел на старого:
— Ты проголодался? Если хочешь, мы доедим нашу рыбу с огурцами, а потом ты поиграешь на твоём деревянном пианино… Может быть, ты сочинишь музыку о маме, ты говорил, что назовёшь музыку «Синий блюз»…
— Это не пианино, а маленький орган, плохой и расстроенный, как и я… Ну конечно, мы сейчас пойдём с тобой домой… Там столько фотографий и так сладко скрипят половицы, как будто по ним ходят любимые люди… И я поиграю, а половицы будут сладко скрипеть…
— И ты перед рыбой помолишься Богу и скажешь Ему спасибо, но почему ты так говоришь, я не понимаю…
— Я тоже часто не понимаю, но знаю, так надо. И ты когда-нибудь поймёшь, почему я так говорил…
И они повернули назад, и пошли наверх к мостику, который выводил на парковку, где стоял их старый «Бьюик“. Кай уныло тащился за ними. Его тоненькие лапки потешно мелькали в серой темноте. По дороге старый снова заговорил:
— Мне иногда кажется, что мы с тобой фантазёры. Я забываю какие-то важные вещи, а помню те, которых, может, вовсе не было. Вот как-то я сидел на веранде. И тихо так было, и тревожно. И вдруг подул ветерок, вокруг меня потянуло свежим ветром… И он был необычный… В нём были запахи, красивые запахи цветов: жимолости, акации, сирени, и чуть-чуть черёмухи… И всё это завертело моё сердце, и я подумал, что кто-то наслал на меня этот ветер с прекрасными запахами, чтобы я сошёл с ума от счастья…
— Я не все цветы знаю, которые ты назвал… Сирень знаю, и всё…
— Ну да, ну да, вечно я спешу, вечно мне кажется, что ты всё знаешь…
— А я буду спрашивать и узнавать… Хорошо, что в нашей машине чуть-чуть пахнет бензином… Я люблю, когда пахнет бензином…
— Я тогда куплет написал об этом ветре: «Лёгкое волнение, лёгкое вино, лёгкое сомнение: ночь, луна, окно».
— Это тебя не ветер завертел, это, я не знаю …
В машине Кай и мальчик поместились сзади, а старый завёл мотор и стал мурлыкать песню про пиратов.
— Это что, русская? Ты громче пой…
— «В Неапольском порту стояла на шварту «Жаннета“, поправляя такелаж, Но прежде чем уйти в далёкие пути на берег был отпущен экипаж…». И вот припев, можешь подпевать, хоть ты и родился в Америке… «Идут сутулясь, врываясь в улицы, а клёши длинные ласкает бриз… Они идут туда, где можно без труда найти весёлых женщин и вино…».
Ини пели припев вместе. А потом мальчик остановился и два раза вздохнул.
— Ну чего же ты…? — спросил старый.
— Мать вспомнил. Она тоже подпевала…
Старый осторожно крутил руль, а потом тихо сказал:
— Вот интересно, когда мы пели, ко мне фантазия пришла, что Кай начнёт петь с нами…
— Ну да, — вздохнул снова мальчик, — он ведь Герду вспоминает, он из-за неё стал какой-то очень грустный… Хуже меня… Я знаю, он её всегда вспоминает, как я маму…
Итарый затормозил и съехал на край дороги.
— Понимаешь… Это такая жизнь, она несправедливая часто… Поэтому моей дочки, твоей матери больше нет. Она ушла туда, куда уходит солнце…
— И там, где живёт луна?
— Да, там им хватает места, солнцу и луне, и всем людям, которые уходят…
— Но она, эта жизнь, слишком несправедливая….
— Не всегда. Иногда, она очень хорошая…
— Когда?
— Когда ты родился… Или вот, когда хрипуны летели…
— Это не хрипуны, это я выдумал им имя…
— Хорошее имя. Очень хорошее. А когда ты родился, у тебя была такая тоненькая шея, такая, что я чуть не заплакал, такая она была тоненькая, но я не заплакал, потому что я знал, ты не любишь плакс…
— Папы уже тогда не было…
— Ну да, он, ты ведь помнишь, воевал в Ираке, и как-то всё сложилось неудачно… Но там и другие остались… Видишь ли, кто-то должен был там остаться, ну, как бы заплатить за других…
— А другие тоже платили, как он?
— Ну не все, конечно, но некоторые…
— А почему ты остановил машину?
— Да эта чёртова старость, понимаешь ли, лезет сразу на глаза, как только мы всё это вспоминаем…
— А мама чего?
— Ну, ты ведь знаешь «чего», тебе тогда уже было шесть с половиной… Ты же знаешь, эта гадская болезнь, похожая на вечную смерть… Давай не произносить её имя… Ну, ты же знаешь, она забрала маму, а не меня… Я-то хотел произвести обмен, но смерть не согласилась… Наверное, она посчитала меня малой платой. Видишь ли, хорошо, что мы с тобой мужчины, и что я ещё сколько-то проживу… Ты же помнишь, что у меня есть ещё сын, твой дядя, Николас… Я думаю, он приедет к нам из Невады… Он совсем не простой, понимает жизнь… Когда он был маленьким, как ты, у него выросли несколько седых волос… Так что я думаю, он приедет…
— Нет – сказал решительно мальчик, – пусть пока не приезжает, у меня есть ты с Каем… Если он приедет… Я боюсь, что ты заплатишь за него… Мы с Каем боимся…
Он снова вывел машину на дорогу. Кай вздохнул.
— Вот видишь, — закричал мальчик, — он всё слышал, и думал не только о Герде, но и о нас…
— Мне показалось, что и хрипуны как-то странно на тебя смотрели, вроде и они хотят навестить нас, но стесняются…
— Сегодня мы положим Кузю между Каем и мной, а то ему, наверное, тоже очень одиноко…
Старый сдерживал дыхание:
— Ты знаешь, мне кажется, что ты хороший, как ты думаешь?
— Ну, может быть, немножко. А на следующий год мне идти в школу. Но я хочу пойти, чтобы ты ещё был…
— Я постараюсь, — сказал старый, и задержал поднимающийся из души вздох.
Их машина, слегка переваливаясь с боку на бок, подъехала к одноэтажному дому. Они вышли и пошли втроём по дорожке. Мальчик поднял палец вверх и сказал: «Подождите… я на всякий случай».
Он подбежал к почтовому ящику и заглянул в него. И постоял возле него, так одиноко постоял, что старый сказал: «Ты ждёшь чего-то?»
— Ну да, — сказал мальчик, — жду… Только я не знаю, оттуда пишут?
— Говорят, что иногда пишут. Я тоже жду…
Мальчик вернулся к нему и крепко схватил за руку…
— У тебя такая хорошая рука, что я без неё скучаю…
