Если б знать. Ведь странникам даны
только сны о родине, а сны
ничего не переменят.
Что таить — случается и мне
видеть сны счастливые. Во сне
я со станции в именье
еду, не могу сидеть, стою
в тарантасе тряском, узнаю
все толчки весенних рытвин,
еду, с непокрытой головой,
белый, что платок твой, и с душой,
слишком полной для молитвы
Господи, я требую примет:
кто увидит родину, кто нет,
кто уснет в земле нерусской.

(Отрывок из набоковского стихотворения "Сны")

    О Набокове, к стыду своему, я услышала довольно поздно, да и то совсем не в литературных кругах, а в доме моего давнишнего друга, сельского архитектора Александра Сёмочкина, краеведа, патриота своих мест, активного христианина и проповедника, и мастера "золотые руки". Сан Саныч не раз мне говорил: "Придет Господь, как стыдно за всю нашу разруху, каждый, что может, должен хранить и приумножать красоту родной земли!" Семочкин — автор и непосредственный исполнитель воссоздания уникального музея литературного героя — "Домика станционного смотрителя". Я не раз писала о нем, а потом мы подружились домами, и однажды я была удостоена чести и доверия — меня пригласили на самый чердак его дома, где были устроены полки, на которых стояли столь драгоценные для него книги Набокова, тайком переправленные через кордоны на ту землю, в ту самую Выру, село Гатчинского района, ту набоковскую родину, о которой так тосковал великий русский писатель всю свою долгую жизнь и которую воспевал прямо и косвенно во многих своих произведениях ("Другие берега", "Машенька", "Круг", "Защита Лужина").

    Сейчас престижно устраивать пышные и представительные набоковские вечера, а тогда, в далекие годы, когда над головой Семочкина как вольнодумца, верующего человека то и дело сгущались тучи, говорить, тем более читать книги Набокова было наказуемым преступлением. Я уважала и любила Семочкина, но к Набокову оставалась равнодушна, им зачитывались мои дети, но не я. И даже когда мне посчастливилось послушать изумительную экскурсию Семочкина по набоковским местам, и тогда мое сердце как бы молчало, была только дань уважения.

    Полюбила Набокова я совсем недавно, когда стала читать его эмоциональные и насыщенные лекции по русской литературе — Пушкин, Гоголь, Чехов, Толстой, Тургенев (Достоевского он не считал за писателя), мне вдруг приоткрылась прежде непонятная для меня душа писателя, его богатый духовный внутренний мир, его христианство, практически почти нигде не исповедуемое в литературных произведениях. Как мне помогли эти лекции в осмыслении важной для меня темы: русская классика в свете Евангелия! И как я радовалась, что Набоков — вовсе не сухой рационалист, лишенный познания света Божьего. Да, философия, метафизика, официальная церковь и многое другое мешали Набокову стать открытым христианином, он, как и Чехов, крайне опасался фальши, фарисейства, громких слов, религии напоказ.

    Вот как описывал Набоков верования своей матери, с которой был всегда очень близок: "Среди отдаленных ее предков были староверы... и звучало что-то твердо-сектантское в ее отталкивании от обрядов православной церкви. Евангелие она любила какой-то вдохновенной любовью, но в опоре догмы никак не нуждалась; страшная беззащитность души в вечности и отсутствие там своего угла просто не интересовали ее. Ее проникновенная и невинная вера одинаково принимала и существование вечного, и невозможность осмыслить его в условиях временного".

    Почитайте лекции Набокова, описания духовных, евангельских исканий как литературных героев, так и самих писателей, и вы согласитесь со мной, что Набоков был верующим человеком.

    В его романе "Подвиг" есть рассуждения об одной героине: "Была некая сила, в которую она крепко верила... Она стеснялась называть эту силу именем Божиим, как есть Петры и Иваны, которые не могут без чувства фальши произнести Петя, Ваня... Эта сила не вязалась с церковью, никаких грехов не отпускала нам и не карала, — но просто было иногда стыдно перед деревом, облаком, собакой, стыдно перед воздухом, так же бережно и свято несущим дурное слово, как и доброе... Ощущение Бога живет в ней самой".

    Набоковеды гадают над смыслом его предсмертной фразы. Сын писателя рассказывает, что, когда он прощался с отцом накануне его смерти, глаза Набокова вдруг наполнились слезами: "Я спросил, почему Он сказал, что некоторые бабочки уже наверное начали взлетать..."

    Бабочки, тоска по Выре, по России и творчество, работа до изнеможения, — вот что было главным в его жизни. И одиночество, хоть был и добрым семьянином.

    Наверное, многие знают о том, как образуется нежный жемчуг? Раненый моллюск выделяет драгоценный перламутр, чтобы как-то "залечить" ранку от песчинки. Так бывает и у нас, простых смертных, так бывает и у великих писателей: страдание рождает шедевры мировой литературы. Так случилось и с Набоковым. Всю свою долгую жизнь — изгнанник на чужбине при внешнем благополучии и достатке, мирской славе — он страдал о потерянном рае детства, о своем потерянном "королевстве" — ныне малоизвестном селе Выра Гатчинского района. Выру, видимо, надо было потерять, потерять навсегда, чтобы состоялся Мастер, певец и трубадур Выры. Талант как бы надо выкупить у вечности страданием?

    Уместно ли на страницах христианской газеты рассуждать о жизни и творчестве Набокова? Кто-то подумает, неужели начнут "натягивать одеяло", делать из него и его героев христиан. И у меня в свое время было некоторое предубеждение к Набокову, мол, блестящий стилист, великолепный мастер слова, но такой холодный, рациональный. Да и о Боге его герои мало где говорят, разве что в чудесной биографической повести о детстве "Другие берега", да и то косвенно.

    Вкратце о жизни и творчестве писателя. Родился 22 апреля 1899 года в Петербурге, на Большой Морской улице, д. 47. Дом и комната (детская), лестница, камин — многое сохранилось. Богатая и родовитая дворянская семья. Удивительно счастливое детство — любящие родители, бонны, лошади, теннис, бабочки. Родительские имения в Батово, Выре не сохранились, погибли в Отечественную войну. Частично сохранился Дом Рукавишниковых, дом дяди писателя. Недавно он трагически горел, но теперь восстановлен из пепла руками Семочкина (директора Набоковского музея) и его товарищей.

    Тенишевское училище на Моховой, первая любовь Валечка в Выре, его Беатриче, воспетая потом во всех его женских образах — Машенька, Тамара, Магда, Мариет, Лолита, Люсет, Марфинька... Ему

    18 лет, когда начинается гражданская война, смута. Отец отправляет семью в Крым, и юноша никак не думал, что навсегда теряет свою Выру, родину. 15 апреля 1919 года русский берег скрылся из глаз. Начались скитания по всему свету — Германия, Америка, Франция, Швейцария. Швейцарию любил больше всего, потому что порой какой-то уголок напоминал красные обрывы и откосы "затонувшей Атлантиды" — Выры с Оредежью и ее высокими берегами.

    "Дайте мне, на любом материке, лес, поле и воздух, напоминающие Петербургскую губернию, и тогда душа вся перевертывается. Каково было бы в самом деле увидеть опять Выру и Рождествено, мне трудно представить себе, несмотря на большой опыт. Часто думаю: вот, съезжу туда с подложным паспортом, под фамилией Никербокер. Это можно было бы сделать.

    Но вряд ли я когда-либо сделаю это. Слишком долго, слишком праздно, слишком расточительно я об этом мечтал. Я промотал мечту. Разглядыванием мучительных миниатюр, мелким шрифтом, двойным светом я безнадежно испортил себе внутреннее зрение" ("Другие берега").

    Мировая слава пришла к Набокову с его скандальным романом "Лолита", написанном на английском, а потом переведенном самим писателем на русский. Кстати, двуязычие писателя было для него не благословением, а мучением, постоянным раздвоением личности. И такой штрих, что он не мог писать "Лолиту" сразу на русском, говорит о многом. Набоков сохранил русскую ментальность, особую русскую стыдливость и деликатность, негласное "вето" сковывало его.

    Что сказать о "Лолите"? О ней столько спорят... История рабской, разрушительной страсти извращенца к 12-летней девочке. Приняла это произведение тоже не сразу, хоть Семочкин и предупреждал меня, что это отнюдь не эротическая вещь. Да уж, "клубничкой" это не назовешь, это не смакование порока, это своеобразный вариант "Преступления и наказания" Достоевского, грех исследован, как наколотая на булавку бабочка. Гениально показана деформация личности, тупик, крах иллюзий, душевная опустошенность эгоиста Гумберта. Героя не жаль, хоть по канве романа это исповедь перед смертью, голос из тюрьмы, вернее, из тюремной психиатрической больницы. Лолита умирает еще раньше от родов.

    Набоков скончался в больнице в возрасте 78 лет, 2 июня 1977 года, в полном одиночестве. Похороны в Монтре, там, где жил, в швейцарской гостинице. Его жена похоронена там же. Сын Дмитрий не раз приезжал в Выру, встречался с Семочкиным.

    Незадолго до смерти писателя в гостях у него была редкая гостья — поэтесса Белла Ахмадулина из Советского Союза: "Мною владело сложное чувство необыкновенной к нему любви, и я ощущала, что, хотя он мягок и добр, свидание с соотечественником причиняет ему какое-то страдание. Ведь Россия, которую он любил и помнил, думала я, изменилась с той поры, когда он покинул ее, изменились люди, изменился отчасти и сам язык... Я заметила ему, что он вернется в Россию именно тем, кем он есть для России. Это будет, будет! — повторяла я. Набоков знал, что книги его в Советском Союзе не выходят, но спросил с какой-то надеждой: "А в библиотеке можно взять что-нибудь мое?" Я развела руками".

    Пройдет совсем немного времени, и его книги появятся в руках Семочкина. Сейчас Набоков издается громадными тиражами.

    Даже если вы не поклонник творчества Набокова, даже если вы не читали "Лолиту", "Приглашение на казнь", "Защиту Лужина", "Другие берега" и многие другие его романы, рассказы, эссе, лекции, толстый том комментариев к "Евгению Онегину" — не пожалейте свободного дня, съездите в Выру (от Сиверской — на местном автобусе). Разыскать Дом Рукавишниковых на высоком берегу Оредежи напротив старинной церкви нетрудно. Разыщите и Александра Александровича Семочкина, передавайте от меня привет, к нему сейчас ездят не только мои дети, но и внуки — поговорить, послушать, а то и за морошкой сходить. Будет у вас желание — помогите реставрации и созданию Набоковского музея в Доме Рукавишниковых — то ли руками потрудитесь, то ли что-то пожертвуете из старинных бабушкиных вещей, то ли поддержите материально... Купите книгу Семочкина "Тень русской ветки", где собраны поразительные фотографии, чудом сохранившиеся в разрухе времен, — благородные лица наших русских дворян, любимец семьи, маленький Лоди в английских панталончиках и оредежские пейзажи, усадьбы, о которых так тосковал писатель...

    А. И. Солженицын в свое время писал в Шведскую королевскую академию, чтобы выдвинуть на Нобелевскую премию Набокова: "Это писатель ослепительного литературного дарования, именно такого, какое мы зовем гениальностью... Он совершенно своеобразен, узнается с одного абзаца — признак истинной яркости, неповторимости таланта".

    И талант этот окрашен ностальгией по утерянному раю, ностальгией по "настоящей" жизни, по духовному служению высоким человеческим идеалам.

    Как писал Набоков по поводу смерти своего друга: "Завещанное сокровище стоит на полке, у будущего на виду, а добытчик ушел туда, откуда, быть может, кое-что долетает до слуха больших поэтов, пронзая наше бытие своей потусторонней свежестью и придавая искусству как раз то таинственное, что составляет его невыделимый признак".

    Бабочки начали уже взлетать?