Считайте, что нам с вами крупно повезло. Слава Богу, что идя вслед за Господом, с Его помощью преодолев все тяготы смутного времени, мы в конце концов оказались с вами в новом веке и в новом тысячелетии от Рождества Христова. Но с прошлым не так-то легко проститься, и время от времени оно вновь дает о себе знать. Так случилось и в этом году, самом первом году XXI века.

    Две большие, две круглые и трагически скорбные даты (причем одна является следствием другой) напомнили вдруг о сорок первом, от горя черном. Ровно 60 лет назад, как гром среди ясного неба, разразилась вдруг Великая Отечественная война. Вроде и ждали мы ее, пели, торжественно маршируя по Красной площади: "Если завтра война, если завтра в поход..." И тем не менее война нас врасплох застала. На всю оставшуюся жизнь запомнился мне этот мрачный день жаркого лета — воскресенье, 22 июня 1941 года, когда фашистская Германия вероломно вторглась на территорию советской державы. День был по-летнему солнечным, но в глазах померкло — небо стало темным от невероятного скопления самолетов с паучьими свастиками. Наш город на Неве начали бомбить чуть ли не с первого дня войны.

    Когда началась война, мне было всего 6 лет, но память детства отчетливо, до мельчайших подробностей сохранила эти жуткие дни. Закроешь глаза — как будто вчера это было. Вот и сейчас, когда пишу эти воспоминания, мысленно ухожу в тот минувший, "вчерашний" день. Правда, смотрю на все происходящее несколько другими глазами.

    Когда я принял в сердце Иисуса Христа, Бог наделил меня духовным зрением, дал духовное понимание того, что происходит в мире, помог мне ответить на вопросы, которые для всего общества повисали в воздухе в первые дни войны. Как великий вождь мог допустить такое? Где товарищ Сталин? Почему молчит? Почему вместо него по радио с обращением к советскому народу выступил Молотов? Где наша техника? Где боевая артиллерия? Где несокрушимые сталинские соколы? Где доблестные моряки-балтийцы? А танки где?

    А между тем нет ничего проще найти ответ даже на эти сложные, казалось бы, вопросы. Надо только взять в руки Библию и попросить Бога дать ответ. Открой они Книгу книг, могли бы прочесть: "Так говорит Господь: проклят человек, который надеется на человека и плоть делает своею опорою, и которого сердце удаляется от Господа" (Иер. 17:5). Не один человек, а практически вся страна при тоталитарном режиме, возлюбив тьму больше света, гордо отреклась от Всевышнего и стала поклоняться земным богам — то Ленину, то Сталину, то обоим вместе. До сих пор звучит у меня в ушах "Колыбельная" Джамбула, размноженная гигантскими тиражами, чтобы все матери нашей необъятной Родины напевали ее своим детям. Пела ее и моя бедная мама. А я невольно впитывал этот яд вместе с материнским молоком. Приведу только один куплет, но и его достаточно, чтобы понять, каким обманутым и одурманенным чуть ли не с пеленок росло мое поколение:

Сталин смотрит из окошка,
Вся страна ему видна.
И тебя он видит, крошка,
И тебя он любит, крошка,
За тебя, мой милый крошка,
Отвечает вся страна!

    И я засыпал в сладком упоении, веря, что "отец всех народов" видит меня из своего кремлевского далека, не спит всю ночь, пока я сплю. Оберегает и, конечно, никому не даст в обиду. Он же самый сильный, самый мудрый, самый великий и всемогущий!
    У взрослого люда тоже была своя "колыбельная", которая очень хорошо усыпила накануне Великой Отечественной:

Пройдет товарищ все фронты и войны,
Не зная сна, не зная тишины.
Любимый город может спать спокойно
И видеть сны, и зеленеть среди весны.

    Когда в ночь на 22 июня вражеские бомбы посыпались на наши города, доверчивые жители спали спокойно в твердой уверенности, что если нам и придется воевать, то только на территории противника:

Наша поступь тверда,
И врагу никогда
Не гулять по республикам нашим!

    Эти слова оказались такой же ложью, как и слова колыбельной. Один ли Сталин виноват в этом? Куда, скажите, смотрел народ, поклоняясь своему идолу, веря каждому его слову, которое немедленно подхватывали его многочисленные подпевалы. Немудрено, что сам народ оказался под проклятием, ибо, как уже читали мы в Святом Писании: проклят человек, который надеется на другого человека, и которого сердце удаляется от Бога.

    Господи, помилуй нас, грешных, но какие, с позволения сказать, "стихи" вдалбливали нам в головы чуть ли не с яслей, и мы, малыши, с пафосом декламировали их со сцены по торжественным праздникам:

Отбросивши сказку о чуде,
У Бога отняв небеса,
Простые советские люди
Повсюду творят чудеса!

    Сколько таких богохульных виршей наплодили казенные стихотворцы! А сколько храмов было порушено, взорвано, ограблено? Сколько священнослужителей расстреляли, сгноили в застенках ГУЛАГа?

    Так что нет ничего удивительного, что весь наш народ оказался под проклятием. И горькие уроки должны мы извлечь теперь, отмечая 60-летие начала Великой Отечественной войны и Ленинградской блокады. Осада нашего города по официальным сводкам началась 8 сентября, когда гитлеровцы смертельным кольцом окружили город на Неве. Но в бой с врагом Ленинград вступил значительно раньше, чуть ли не с первых дней войны. Уже

    23 июня над городом появились фашистские самолеты. Страшный рев моторов, оглушительные залпы зениток, люди в панике бегут в бомбоубежища под зловещий вой сирены. В подвалах, где раньше хранились дрова, при тусклом свете электрической лампочки, окрашенной в синий цвет, мы в страхе прижимаемся друг к другу. Мы отчетливо слышим гул вражеских самолетов, как невдалеке от нас падают бомбы и под оглушительные взрывы рушатся дома. Все хватаются за головы, значит, кто-то остался без кровли, у кого-то упрямые родные, а может, просто больные люди не пожелали спуститься в укрытие. Дай Бог, если их живых, пусть даже изувеченных, вытащат пожарные из-под развалин. И тут неожиданно из душ людских стали вырываться отчаянные молитвенные вопли:

    - Господи, помилуй! Господи, помилуй! Отец Небесный, спаси нас, грешных! Господи, спаси и сохрани!

    И далее нараспев:

    - Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, спаси и помилуй нас!

    - Прекратить паникерство! — прерывает молитву властный мужской бас. — Кто еще хоть словечко пикнет — расстрел!

    На какое-то мгновение в душном убежище воцаряется тишина. Но где-то наверху опять взрывы и в ответ снова:

    - Господи, помилуй!

    И никакой угрожающий окрик не может теперь остановить мольбу, ибо молится теперь все убежище. А всех арестовать и расстрелять просто невозможно. Вот так к началу блокады к людям постепенно стала возвращаться отнятая у них вера. А вера давала защитникам города твердость и мужество. Не стану описывать всех испытаний, выпавших на долю блокадников. На эту тему написано достаточно много мемуарной литературы. Скажу одно, страшнее вражеских бомб и снарядов оказался голод, унесший в могилу тысячи жизней. Жалкая хлебная пайка, разве могла она спасти?

Сто двадцать пять граммов -
Блокадный паек,
Как в памяти рана,
Как в сердце ожог.

    Но уверовавшим в Бога Господь давал и хлеб духовный. Люди каким-то чудом держались на ногах даже в лютые декабрьские холода сорок первого в твердой вере, что это Господь наслал на немецких захватчиков "генерала Мороза". Да и в стране преследование верующих внезапно прекратилось. Наши неверующие правители почувствовали вдруг, что без веры в Бога народ не одолеет жестокого врага. И вот по личному указанию Сталина, вероотступника, недоучившегося семинариста, в самый разгар войны возродилась Московская патриархия, а в осажденном Ленинграде всю блокаду действовали Никольский и Князь-Владимирский соборы. А наша большая коммунальная квартира превратилась в молитвенный дом. Все началось с того, что наша соседка, старая школьная учительница, вдруг призналась, что она "ивангелистка". Никто в квартире толком не понял, что это за звание или должность, и при чем здесь "Иван". Но, главное, у Елизаветы Дмитриевны была Библия, и она умела молиться. Вот и молилась за нас всех, за дом, за квартиру, за весь город и всю страну. А мы при тусклом свете коптилок чутко внимали ее словам, вторили ей, склонив головы. В квартире был собачий холод, а я метался в жару на ледяной кровати, тщетно пытаясь повторять следом за взрослыми слова молитвы "Отче наш". Видимо, Господь внял и моей молитве и в конце концов дал сил подняться с постели, вырваться из объятий тьмы, чтобы вновь окунуться в свет — в свет Божьей любви. Да, это был поистине тот Свет, который, как гласит Евангелие от Иоанна, и во тьме светит, и тьма не в силах Его объять. Представьте себе, этот Свет согревает меня до сих пор.

Немеркнущий Свет из блокады,
Сумевший сердца озарить.
Забыть ли такое?
Не надо
Об этом давай говорить!

    Слава Богу, об этом сегодня можно свидетельствовать в полный голос. А тогда? Ленинградцы стойко выстояли блокаду, а страна одолела фашистов. Торжественно отпраздновали Победу, и Сталин во время парада снова, как бог, взошел на Мавзолей, снисходительно махая ручкой народу-победителю. А что потом? А потом гонение на веру, карикатуры на священнослужителей и верующих. Вдобавок в моем городе началось шумное так называемое Ленинградское дело, и из блокадников стали делать врагов народа. Опять пошли аресты и расстрелы. И попробуй скажи в такой обстановке, что мы — победили только с Божьей помощью, когда радио и пресса неустанно твердили, что именно гений Сталина привел нас к победе. Наши недавние братья и сестры во Христе по коммуналке теперь сдержанно здоровались на кухне и — скорее к себе в комнаты, как в норы. И только старая школьная учительница Елизавета Дмитриевна по-прежнему не скрывала своих убеждений. Об этом узнали в школе, где она преподавала в начальных классах: вероятно, кто-то из жильцов донес. И она ушла на пенсию, написав заявление "по собственному желанию". Как-то встретились мы с нею в прихожей. Бывшая учительница надевала на голову "синенький, скромный платочек". Я вежливо поздоровался с ней, а она вдруг спросила:

    - Валерик, ты не хочешь пойти со мной в Дом молитвы? Господь любит тебя.

    - Что вы! — возмутился я в ответ. — Я — пионер! Бога нет!

    Думаю, она не обиделась тогда на меня, а только посмотрела ласковым взглядом, и мое охладевшее сердце вдруг встрепенулось.

    - Не беда, — вздохнула учительница. — Ты еще мал и многое не понимаешь. А я буду молиться за тебя, Валеричек. Чует душа моя, что придешь ты еще к Богу. Вот увидишь. Вспомни меня тогда.

    Много воды утекло с тех пор, да только как я могу забыть вас, дорогая Елизавета Дмитриевна Зимина. Царствия вам Небесного!

    А я сейчас молюсь за Россию, как некогда вы за меня молились. Люблю ее по-прежнему, посвящаю ей стихи и песни. И прошу своих читателей поддержать меня в молитвах за нашу больную страну, за ее духовное выздоровление:

Дай Бог, чтоб выстоять народу,
Безверье в душах побороть.
Люби Россию в непогоду.
Благослови ее, Господь!