Deprecated: Function split() is deprecated in /home/mirtru/gazeta/content/index.php on line 221
Записки сильной женщины / Интернет-газета «Мирт»
Главная / Статьи / Взгляд / Записки сильной женщины
Записки сильной женщины
Записки сильной женщины
17.09.2015
2525

Была у меня мерзейшая, скажу я вам, особенность – бойко рассуждать на скользкие темы. Пока разумные люди кумекали, потирая высокие морщинистые лбы, я без занудных промедлений объявляла результаты своего высокоинтеллектуального анализа: «Тут – недалекость, там – инфантильность, у этого комплексы, у этой затяжной пубертатный период».

Была-то особенность была, да только куда ж ей, родимой, деваться. Пучок этой заразы сидит во мне и поныне. Если не корчить из себя зоркого пронзительного литератора и не лукавить.

Одно меня, буду думать, извиняет: собственную персону диагнозами тоже не обделяла. В общем, что-то вроде заторможенности нравственного взросления, как определила бы ее сама. Это когда тебе давненько перевалило за 20, а логика все так же дубова, планка – головокружительна, мерка, с которой подходишь к себе и к людям, до того лютая, что потрясает воображение и приглашает броситься от тебя врассыпную.

От себя врассыпную особо не бросишься, и я резво поволокла свою мерку в туманное будущее. Позади, как жестянки по асфальту за кортежем брачующихся, грохотали глупые выводы, негативный опыт и прочие безрадостные житейские накопления.

Заявилась как-то в травмопункт девица лет 15. Была это, естественно, я. Дежурный зыркнул поверх очков. Любопытство вуалировать даже не пытался, да и было на что подивиться. Запишите, говорит, девушке ушиб вены, – а сам на ушиб глазеет зачарованно.

А вена-то у девушки, что между костяшками проходит, надулась под кожей, как спелая слива, и не уступала последней ни в цвете, ни в размере. Ну и торчала такая вот дура из руки, всем на потеху, мне на огорчение.

Короче, об обстоятельствах получения травмы допытываться не стали, и под покровом таинственности барышня отправилась восвояси, льдом лечиться. Ну вам-то подробности она, конечно, доложит.

Случилось мне в ту пору пуститься в переосмысления разнообразные. Вследствие чего всякий раз, когда домашние сцены с матерью подводили к тому, чтобы прилечь лицом в подушку и хорошенько туда прореветься, я шла путем несколько нетипичным. Удалялась в свою комнату и молча дубасила стену.

Вменяемые люди при необходимости грушу дубасят, одеяло там, медведя мягконабивного. Ну, если мысль такая посещает вообще… Я предпочитала стену. И голыми руками предпочитала. Надутая лиловая вена, собственно, и явилась зримым продуктом такой инновационной психотерапии.

Нехитрую суть ритуала вы и без меня уразумели, потому сформулирую ее коротко, в порядке формальности. Так я переключала боль, с самой дрянной и неуемной на примитивную физическую. Так я обучала себя не плакать. Так я воспитывала в себе характер. Так мне, во всяком случае, казалось =).

А вообще система работала. В душе задули целительные аквилоны. Ледник сошел, оставив неприступную морену. Слез больше не было. Даже минорные эмоции обнаруживала в себе все реже. Зато чего набралось в избытке, так это ядовитейшего раздражения. Тот, кто раньше представлялся просто слабым, теперь стал жалок и отвратителен.

«Невозможно с тобой, ты будто каменная», – упавший мамин голос звучал как-то по-иному. Для меня же это было песней и усладой. Я глядела на нее спокойно, держа под контролем все лицевые мышцы до единой. Я не ощущала позывов к слезопусканию. Да и стену месить уже претило. Отпала нужда.

Шли годы, менялись где-то президенты (не у нас, разумеется), старела любимая кошка, а я оставалась собой. По правде говоря, очень уж мне нравилось такой собой оставаться. Украдкой мечталось о счастье. В мозгу периодически заедала дурацкая попсовая песнюшка:

Я спрячу свои страхи,
чтоб ты никогда о них не узнал.
Я буду такой сильной,
чтоб ты любил
меня…

Отсюда видим, что романтическая сфера суровой героине чуждой таки не была. Видим отсюда же, что в 4-х этих идиотских строчках и раскрывалась – о, ужас – моя неистовая «женская» философия.

Я всерьез готовилась начисто его ошарашить. Моего будущего супруга. Своим фанатичным пуризмом. Да-да, все, как там написано.

Быть сильной, чтобы любил. Ничего не бояться, чтобы уважал. Никогда не плакать, чтоб подобострастно восторгался.

Я воображала, какими мы будем веселыми и дружными, как он будет ценить мое мнение, как я буду делиться с ним (!) своей силой духа, вдохновлять на свершения волей и твердостью. «Пусть бы он, – грезилось мне, – засыпая рядом, каждый день наново сам в себе заключал: она редкая, необыкновенная женщина». Как хотелось, чтобы однажды признался кому-нибудь: «Веришь, нет – столько лет с ней живу и ни разу не видел, как она плачет…»

Жаль, в сию блестящую модель мира – пускай лишь моего, но все же – ни в какую не вписывалась одна досадная загогулина. Существовало на планете два места, где железная моя воля с апломбом за компанию уходили в режим гибернации. Аргументов не принимали, хоть избивай стенку до посинения. И там я рыдала.

Иногда в голос, взахлеб, до красных глаз и распухшего носа. Иногда беззвучно, но горько и продолжительно. Ненавидя себя, презирая, кусая кулаки – рыдала, как неврастеник. Рыдала, словно выпускала из себя что-то.

Первым местом была церковь. Вторым – молитвенная комната.

«Ладно, – думаю, – по всей видимости, это сильнее меня. Сделаю послабление».

Так внесла в свой безупречный план на семейную жизнь легкую поправку. Разрешив себе подлые слезы в присутствии мужа, но лишь в условиях совместной молитвы. «Есть шанс, что он не примет это во внимание, когда поймет, до чего крепкий я орешек по жизни».

Эх, были, были планы… На эту самую жизнь… Кто ж знал, что и у нее на меня планы…

Сидела себе тихо, на работе да по социалкам, никого не трогала, теоретизировала помаленьку про всякое. И нА тебе, является. Муж-то. И как только он это делает, мой вожделенный, мой бриллиантовый образ женщины-витязя точно сквозняком в форточку выносит.

И на самых что ни есть первых порах я, знаете, что откалываю? Я беру и реву. На ровном месте. Даже не припомню сейчас, в какой такой связи.

Помню только, что он стоит позади, а я понимаю, что плачу. При нем! Из-за ничтожного пустяка… Что за бред?! Что, что я делаю? Как вообще такое может быть?

Помню ощущение, будто бы все пропало, и сильный страх повернуться к нему лицом.

А дальнейшее память сберегла совсем добросовестно. И сейчас предлагает мне во всех деталях. Потому что в ответ на мой тайный страх он взял меня за плечи и развернул к себе сам. И тут же отпустил. До свадьбы мы не позволяли себе никаких тактильных вольностей, по причине чего о душещипательную сцену в духе бульварного романа здесь вы не споткнетесь. Да, он отпустил меня и просто стоял напротив.

А я решилась. Я подняла лицо. Мокрое, соленое, во всех отношениях непривлекательное. Нет, не лицо сильной личности, каких единицы. А лицо слабой дурочки, каких миллионы. Короче, все пошло прахом.

…Какое счастье, что он этого не знал :) Как бережно и тепло он обнимал меня одними глазами… Каким возмутительно пустым представилось все то фундаментальное, что мгновение назад эпично пошло прахом… «Ну и катись, туда тебе и дорога», – подумала я и почему-то заревела медведем, уткнувшись носом в его рубашку и оставляя на ней мокрые борозды.

С тех пор я больше никогда не была одна. Рядом находился удивительный человек.

Когда долго и тяжело болела, он вставал посреди ночи, усаживал к себе на колени и укачивал, как маленькую. Случалось, часами. Бывало, что и до утра. Потом одевался и топал на работу.

Он мужественно встречал потоки моей слабости. Не представляла, что ее во мне столько. Точно плотину прорвало. И все это устремилось на него: срывы, слезы, уныние, апатия. И ничто его не смутило. И все ему, бедолаге моему, было по зубам. 

Я утратила способность быстро и легко засыпать – он взял все ночные подъемы к грудному малышу на себя. Я разучилась спать с ним рядом, терзаясь мужниным храпом даже сквозь беруши, – он безропотно удалился в маленькую комнатку к беспокойной крохе. Там стоял узкий диван и непрестанный детский плач. Мне же предлагалась широкая тахта и тишина, как в санатории.

Я все равно катастрофически мало спала, вконец распустила нервную систему, психовала по поводу и без – он за все месяцы этого ада и голоса на меня не повысил. Хотя у самого в сутки набиралось сна от 4 до 6 часов. Хотя каждый Божий день он накачивался стимуляторами в виде кофе и Колы и шагал добывать программистский хлеб скукожившимся от бессонницы мозгом… Хотя в 37 подобные трюки аукаются уже не так деликатно, как в юности, – ничто из перечисленного этого человека не пугало. Не пугает и сейчас. 

А что делаю я?.. Я часто плачу. Давно болею и часто плачу. И свои брутальные подростковые фантазии припоминаю весьма смутно. Хрупкая иллюзия крепенько приложилась о твердолобую правду жизни и эффектно разлетелась в щепки.

И знаете, меня такой расклад устраивает. И не швыряйте в меня, пожалуйста, помидорами – я честна предельно. Потому как кое-что теперь вижу.

Вижу, например, свои слезы в зеркале, и они не вызывают у меня прежней ярости. Ясно вижу мысль, доносимую до меня Богом (это интимно, потому оставлю ее при себе). Вижу глаза родного человека и все, что в них – верность, сострадание, любовь, живую и горячую.

И если зрение меня не подводит, еще одну вещь вижу.

Как оказалось, это возможно – уважать плачущую женщину. Да не просто плачущую, а навзрыд ревущую с образцовой регулярностью. Вот они, мои любимые глаза. И там все просто. «Брось дурака валять и будь уязвимой. Столько, сколько потребуется. Теперь тебе можно».

Занятная штука… Едва осознАешь, что уязвим – и откроются перед тобой неведомые горизонты. А там люди. И ты впервые в жизни притормаживаешь с оценочными суждениями и не смотришь, а всматриваешься. Вот же оно, открытие века.

За очевидной недалекостью вдруг различаешь острую боль и застарелые раны, эхо упущенных возможностей. За инфантильностью – хрестоматийного лидера, сильного и волевого, затюканного эгоистичной матерью. За комплексами – яркое и харизматичное дарование, задавленное коллективом посредственностей. А за затяжным пубертатным…

За затяжным пубертатным я различила себя. Озарение не из приятных. Надеюсь, он, наконец, завершен. Скоро я стану проще, добрей и сердечнее. То, что доктор прописал. Базовые характеристики уязвимого человека.