Во всем есть свои преимущества, и, как написано, самая лучшая пора «дней лет наших» – труд и болезнь (Пс. 89-10). Сегодня суббота, я гриппую и никаких работ по дому не делаю, надо за выходные отсидеться, отлежаться, чтобы в понедельник быть, как огурчик. Можно даже письмо написать.Давно хотелось поделиться своими соображениями и мыслями по поводу положения эмигрантов на Западе. Это своего рода закрытая тема. Раскрыть бы ее в статье, но едва ли я это сделаю из-за неимения времени. Каждый день настолько забит делами, что за письмо можно сесть только во время болезни, когда ничего иного делать не можешь.
Болеть мне «разрешено» только в выходные, потому что я работаю сам по себе, а не в какой-то фирме и никаких больничных тут не получишь. Сам за себя в ответе и распорядок себе устанавливаю сам, вернее, обстоятельства его диктуют: по-прежнему зарабатываю на хлеб насущный преподаванием музыки, приезжаю к ученикам на дом, и если отложишь занятие, то все равно его придется потом додавать, ведь ученики платят ежемесячно определенную сумму, рассчитанную на непрерывные занятия.
Большое счастье для уважающего себя человека – иметь работу. В Германии это тоже так. То, что я работаю, мы с женой расцениваем как благодать и милость от Бога, даже чудо. Правда, другой посмотрит и усомнится: ну какое это чудо – экономить каждую копейку, каждый литр воды (счетчик отсчитывает вместе с литрами центы). Да, постоянно оглядываемся, дрожим: так ли ты заполнил ту или иную бумагу, не запоздал ли с оформлением другой, то ли ты сказал чиновнику в разговоре с ним, и правильно ли он тебя понял, иначе можно потерять положенную от государства денежную дотацию... К тому же, хоть я здесь и свободный художник, но детально должен описывать свою работу для отчета в разных инстанциях – это само по себе довольно неблагодарная работа, причем неоплачиваемая и требующая кучу времени. Если бы я занимался этой работой, то некогда было бы и на хлеб зарабатывать. Ее взяла на себя моя жена.
В течение недели приходят разные счета, письма из ведомств, на которые надо вовремя ответить и потом хранить по несколько лет для разного рода отчетов и дальнейших действий. Бедная моя жена, она едва успевает справляться с этой бюрократией! В связи с этим она высказывает мысль, что все же придется отдать младших детей в детский сад. Христианский детсад встретить здесь можно крайне редко, а в светском доброму не научат – тут и оккультизм, и свободный взгляд на многие вещи, и свобода нравов...
Когда мы покидали Россию, то не ставили целью насладиться материальными благами Запада и не рассчитывали на легкую жизнь. Отъезд из города, где я родился и прожил много лет, можно сказать, был вынужденным. Обстоятельства сложились так, что оставаться было невозможным, и мы размышляли, какой город России выбрать. Решение поменять все коренным образом, сменить не только регион, но и страну, пришло неожиданно. Мы верили, что это решение было от Бога.
Оглядываясь назад и слыша от друзей, какая обстановка до сих пор царит в родных пенатах, могу предположить, что, останься я там, то, скорее всего, прозябал бы точно так же, как и здесь. До сих пор там господствуют законничество, фарисейство, зависть... В свое время наш город был «вольным городом», где уважались и пользовались успехом интеллигенты, люди образованные, творческие, инициативные, сведущие в разных сферах науки и искусства. К нам, кстати, приезжали многие верующие из других городов и республик Союза, чтобы получить образование, – у нас было свободнее дышать и верующих не «зажимали». Потом, правда, вдруг к власти пришли консервативные, убежденные коммунисты.
Интересно, что нечто аналогичное наблюдалось и в церкви, но интеллигентов уважали, правда, не все и более короткое время, чем в миру. К людям образованным всегда в церкви большей частью относились настороженно. Помню высказывание одного из руководящих братьев (кстати, рьяно критиковавшего эмигрантов и эмиграцию вообще, а совсем недавно уехавшего в США). В адрес народа просвещенного у него были высказывания такого рода: «Образованность – это беда, горе от ума. Всякого рода болезни, в том числе и в церкви, исходят от интеллигенции».
Новшества воспринимались и до сих пор, насколько я знаю, воспринимаются настороженно. А я, где бы не работал, всегда искал новое, и, без ложной скромности, мои идеи находили поддержку, их подхватывали. Многие из них претворились в жизнь и до сих пор еще функционируют. Однако меня постигла участь христианского диссидента, и за все свои новшества я заработал отлучение (правда, до сих пор ни я, ни кто-либо из членов церкви так и не знает, за что же я отлучен, и мне до сих пор так и не удается узнать свою вину). Как известно, всякого рода диссиденты часто покидали Россию.
Что касается горя от ума, то и на Западе это так. Если говорить о всех эмигрантах в общем, то интеллигенты оказываются невостребованными и здесь. Инженеры-электронщики рады, если найдут место простого электрика. Научные сотрудники подметают полы в каком-нибудь офисе, бывшие старшие научные сотрудники выполняют работу потяжелее – таскают стокилограммовые ковры в ковровом магазине, а после его закрытия дополнительно двигают тяжелые шкафы и прочую мебель у богатого клиента дома, чтобы в свободное от основной работы время освободить место для демонстрации этих ковров – авось и купит один из десятка предложенных.
Что касается нашего брата в церкви, то здесь тоже не лучше. Видные братья, бывшие пресвитеры, известные в своей церкви или даже далеко за ее пределами, «парящие» в свое время за кафедрой, как орлы, в высотах богословской мысли, сидят теперь на задних скамейках неприметными серыми воробышками. Иногда, правда, и они склевывают упавшие случайно зернышки: вдруг приболел кто-то из проповедующих или уехал на какую-то конференцию, тогда удается заместить их, но чаще всего приходится сидеть на голодном пайке, ведь счастье всегда выпадает редко. Это только во время «зарубежного визита» в Россию можно вновь надеть свой старый, изрядно полинявший мундир, все же эмигрантам иногда удается выступить в роли бывшего «генерала». Но о возвращении назад в Россию навсегда речи быть не может – там и народ уже не тот, обстановка другая, и власть сменилась не один раз.
К тому же твои старые «эполеты» тоже не в цене, в общем, говоря прямо (но шепотом, чтобы никто не услышал), эмигрант – потерянный человек. И на новом месте шатко, неуютно, и от старого далеко ушел. Лучше уж просидеть на благополучном Западе на скромном социальном пособии и, если не хватает мужества признать себя потерянным, вспоминать свои прежние свершения, тем самым убеждая себя, что все хорошо, или успокаивая свое честолюбие, что ты все-таки в свое время немало совершил на ниве Божьей, как написано, «всему свое время».
Один известный брат из России, который посетил нас однажды, с сожалением заметил: «Да, сколько благословенных тружеников потеряла Россия, ведь они прозябают на Западе, стали совершенно бесполезными». И это правда.
К сожалению, я тоже оказался в числе бесполезных для труда на ниве Божьей. В свое время я оказался в потоке благословений от Бога в смысле свободы труда на Его ниве. В то время, хоть и с трудностями, но можно было организовывать миссии, благотворительные фонды и другие непривычные тогда для многих организации. В то время первой легальной христианской миссией была Латвийская, а наша оказалась первой официально зарегистрированной в России. Можно сказать, я попал в «колею», но на одном из «крутых поворотов судьбы» вылетел из седла. Неудачный опыт работы с братьями-христианами привел к тому, что пришлось уехать в Германию. Здесь, пока приспособился к иному укладу жизни, пока нашлась работа – время, которое не стоит на месте, ушло безвозвратно, и теперь уже с моим возрастом многого не достигнешь.
На Западе условия выживания и добывания хлеба насущного гораздо более жесткие, чем в России. Здесь одно актуально – работа, работа и еще раз работа. Поэтому мы рады каждому новому ученику – это приносит дополнительные деньги и повышает наш доход, определяющий статус в обществе. Мы действительно очень рады и благодарны Богу за каждого ученика. Слава Богу, что сейчас у меня почти нет «окна» для новых учеников. Но все равно даже при такой максимальной загруженности наша семья остается ниже среднего уровня дохода по стране. А кроме того, это сокращает время общения с женой и детьми и еще безнадежней становится осуществление творческих желаний. Творческие планы и благие намерения, которых было великое множество, – все отошли в сторону, и едва ли они уже осуществятся.
Ты пишешь о себе, о наших общих знакомых и друзьях. Кто-то пишет магистерскую, кто-то докторскую диссертацию. А мне это, к сожалению, не светит. Получить научное звание доктора здесь, с одной стороны, проще. Доктор в Германии все равно что российский кандидат наук. Если в России сначала кандидат, потом доктор, то здесь надо защититься только один раз, и ты уже имеешь звание доктора. Но это проще для коренных немцев или для тех из приезжих, кто получил образование здесь. Что касается нас, то стать доктором практически невозможно, потому что здесь другая образовательная база, которая не признает российскую, и совсем другие критерии. Надо переучиваться заново, а это невозможно в моем возрасте и с моим знанием немецкого.
В России сейчас работают всякого рода поддерживающие программы со стороны западных христиан, и кто пожелает, тот может закончить один из христианских университетов, институтов или одну из семинарий, которых сегодня немало. При этом почему-то вспоминается, что на заре советской власти для обеспечения народного хозяйства соответствующими специалистами и национальными кадрами в производстве, науке и искусстве рабоче-крестьянское сословие тоже легко и скоро получало недоступное прежде высшее образование, всякие ученые степени и впоследствии высокие должности.
Сейчас какую статью не прочтешь в христианской газете или журнале – авторы или бакалавры, или магистры, или доктора... Конечно, есть среди них ребята умные, интеллигентные, образованные, но встречаются и такие, у кого в письме ошибок в два раза больше, чем слов, да и склад речи совсем не докторский, но слышишь – преподает в какой-то богословской школе или семинарии. Радует та категория моих знакомых, у которых, как говорится, на лбу написано, что быть им докторами.
Здесь мы вроде как, слава Богу, обустроились, но все же подчас приходит отчаяние, терзают мысли о том, что я не достиг того или другого, что даже кандидатскую не закончил, что давно уже мог бы быть и доктором и профессором, мог бы написать много симфоний и рассказов, статей и прочее, и прочее... В такие моменты жена возвращает меня на землю: «Тебе предстояло бы выбрать: или семья, или творческая свобода...» Действительно, если есть семья, то с ней связаны большие заботы. Дети – это не только радость, но и бессонные ночи, до пределов занятые дни, нередко страхи и тревога – тут не до докторских диссертаций, а вопрос о свободе творчества даже не стоит. Детей надо не только обуть и одеть, но надо обуть и одеть так, чтобы они не чувствовали себя ущемленными среди сверстников и в обществе в целом. Кроме того, надо их вовремя остановить в чем-то, вовремя наставить, вовремя оградить от чего-то. Карьеру, свободу творчества очень трудно, иногда даже невозможно, совместить с воспитанием детей. Не знаю, как справлялись с этим великие мужи, вроде Дмитрия Менделеева, и другие, которым обилие детей не мешало совершать славные дела.
Да, Бог резко изменил мой путь в направлении смирения. Приходится смирять все: свой творческий дух, свои мечты и желания... Но, видимо, таков мой путь. Кто знает, что было бы со мной и моей семьей, останься я жить в России? Трудное было время. Сумел бы я уцелеть как творческая личность, удалось бы мне славировать на крутом переломе общественной жизни или был бы сломлен, как подсказывало предчувствие? Разве нет таких, кто потерял все и себя на гребне исторических изменений, приведших к изменению экономики, производственных отношений и структуры общества?
Но оставим мечты о прошлом, что в настоящем? Люди, приехав в США или в Германию, неминуемо испытывают удар с последующей психологической, моральной травмой. Вместо ожидаемого рая их встречает не то, чтобы ад, но очень трудные будни. Будни куда более тяжелые, чем в России. Возьмем, к примеру, положение приезжающих по так называемой еврейской визе. Тоже тема, редко обсуждаемая, и вряд ли вам кто-то расскажет об этом. Получить еврейскую визу, как говорят, можно лишь по особому блату или ее надо купить. В любом случае обладателями такой визы могут быть лишь люди состоятельные и добившиеся высокого положения в каких-либо сферах деятельности. Это большей частью художники, музыканты, бывшие крупные начальники, творческая и иная интеллигенция.
И вот, приехав на «благополучный Запад», художники вынуждены работать в качестве маляров (умеешь мазать – бери кисть все равно какую), музыканты переквалифицируются в массажистов (ведь у них сильные и ловкие пальцы, которые нужны массажисту). Разумеется, «по собственному желанию». Ведь в условиях ужасающей безработицы пока все еще достаточно работы по уборке мусора на тротуарах или газонах, и работа массажиста выглядит как высококвалифицированная. В Германии сейчас стараются занять так называемых «социальщиков» какой-нибудь работой. Люди по-прежнему получают пособие в размере социальной помощи, но при этом им настойчиво предлагают выполнять какую-то малоквалифицированную работу.
Да и без дела, в принципе, сидеть скучно, поэтому бывшие начальники рады подработать за грош в час на подсобных работах при переезде какой-нибудь немецкой семьи. Бывшие научные сотрудники счастливы занять место уборщиков в каком-нибудь частном доме или, если повезет, устроиться на четверть ставки в какой-нибудь фирме.
Продолжение следует...
