Косой луч заходящего солнца лениво скользнул по створкам городских ворот; уключины жалобно скрипнули, и открывшийся зев дохнул в лицо человеку горячим смрадным дыханием; поднявшаяся пыль ослепила глаза и осталась на зубах чем-то чуждым и бесполезным.
Человек протянул руку к стойке ворот, желая опереться, но расстояние было слишком велико, пальцы нервно ощупали пустоту. Ноги сами неуверенно шагнули за ворота. Перед ним лежал целый мир, но какое это имеет теперь значение?
Он застыл на мгновение, и его тревожный взгляд бессмысленно устремился вдаль. В неожиданно светлых для израильтянина глазах сверкнула искра безумной решимости, тонкие губы скривились в хищной усмешке.
Его еще совсем недавно красивое лицо с правильными утонченными чертами, сегодня подернулось серой дымкой, щеки впали, нос заострился, под глазами легли темные тени.
Человек сделал шаг, и острые камни под его ногой отчаянно захрустели.
– Наконец-то мы одни! – глухо проговорил он. – Теперь-то мы поговорим начистоту! Теперь мне уже нечего скрывать, бессмысленно прятаться и невыносимо отмалчиваться, как будто ничего не происходит.
Несколько бесконечно долгих шагов тишины и напряженного ожидания.
– Молчишь?! Хочешь дать мне высказаться? – желваки на щеках мужчины вздулись, зубы яростно скрипнули.
– Ты всегда только молча выслушиваешь!!! – заорал он во все горло, и, испугавшись собственного голоса, загнанно обернулся.
Невдалеке с городской стены на него уставился страж – тупо и равнодушно. Человек не без усилия вспомнил, на чем он остановился и двинулся дальше.
– Когда-то я был наивным и доверчивым, но счастливым ребенком. О, как я завидую тем, кто на склоне лет не утратил девственности своего ума! Тем, которые тяготеют только заботами своей семьи и не тревожатся участью погибающих людей, порабощенных народов или развращенного мира. Им достаточно своих собственных сил, чтобы сделать жизнь желанной и счастливой. Ведь все, что им нужно – сытная еда, уютное жилье и развлечения. В тех редких случаях, когда им требуется чудо, то достаточно их собственно веры в придуманные ими же знаки и приметы. Да и чудеса им нужны самые обыденные: был бы вовремя дождь, чтобы не погиб урожай; выздоровела бы жена, чтобы было кому доить коз; родился бы сын, чтобы продолжился род…Потом, что-то омрачилось во мне, и я стал превращаться в пытливого отрока. Ты хотел показать мне, из какого теста сделан этот безумный мир, а я был настолько неразумен, что пытался осмыслить увиденное.Ты сделал это умышленно! Зачем?
На глаза человека навернулись слезы. Он детским безотчетным движением растер их по пыльному лицу тыльной стороной ладони: «Ты бы мог оставить меня в покое, тогда, быть может, из меня вышел бы неплохой кожевенник или гончар…»
Что-то отвлекло его от этой беседы с невидимым собеседником. Он досадливо огляделся. У дороги, почти под самыми его ногами расположилась на ночлег женщина с двумя малыми детьми. Днем она просила при дороге милостыню, но не получила ничего и теперь не имела средств, чтобы переночевать в стенах города.
Впрочем, женщиной ее назвать было сложно. Долгое голодание превратило ее лицо в обтянутый пергаментом череп, пыльное, словно потоптанное покрывало сбилось назад, и обнажились жидкие пересохшие волосы, которые уже не могли скрыть в себе насекомых, лениво шевелящихся, иногда сползающих на лоб или срывающихся вниз, чтобы потом бесследно пропасть в бесконечных складках рваного тряпья. Сухая и сморщенная, как пустое козье вымя, грудь, каким-то чудом все еще использовалась по назначению. (Этим, видимо объяснялся спокойный сон малышей.) Женщина была уже не в том состоянии, чтобы заботиться о приличии и прикрывать свою наготу.
Он поймал себя на том, что остановился и разглядывает это презренное и отвергнутое существо, которое так же как и он называется «человек».
Женщина порывисто прикрыла своим телом детей и посмотрела снизу вверх загнанным, диким взглядом на странного одинокого путника, который разговаривает сам с собой и размазывает по лицу грязные слезы.
В ее больших испуганных глазах отразилось упорство и готовность к борьбе. Да-да, он знал это состояние, и теперь уже мог безошибочно определить его даже в постороннем человеке. Сейчас это обессилевшее, почти мертвое тело готово вступить в бой за своих чад, хотя и не задумывается, как будет это делать.
В наступающих уже сумерках два существа внимательно присматриваются друг к другу. Затем мужчина будто внезапно вспоминает что-то важное и начинает лихорадочно рыться в карманах своего балахона, в поясе, в складках одежды. В конце концов, на его лице отображается изумление, потом смятение, брови хмурятся, как будто он силится понять что-то.
«Где же это проклятое серебро?! – мысленно ворчит он. – Деньги всегда куда-то пропадают, когда в них возникает острая необходимость».
«А не оставил ли я их в храме?» – мелькнула в голове догадка. Он вспоминает чьи-то неприятные голоса, что-то тягостное и мучительное переполняет его, и слышится пронзительный, оглушающий звон падающих на пол монет… Он выходит из оцепенения и обращает внимание на небольшой ящичек у себя на поясе: «Да. Ведь и это уже не имеет значения!»
Одним движением он срывает с ящичка крышку и высыпает его содержимое на колени женщине. Она в ужасе смотрит, как монеты различного достоинства сыплются ей в подол бесконечной рекой, и робким движением пытается прикрыть краем накидки обнаженную грудь. Никогда в жизни она не видела такого количества денег сразу. Она еще не думает, что сулит ей обладание таким сокровищем, разум еще не готов принять такой подарок «судьбы», а незнакомец, отбросив в сторону пустой ящик, медленно двинулся дальше к своей неведомой цели.
Ему еще многое надо успеть высказать, прежде чем… Он посмотрел вперед. Там за холмом заходящее солнце оставило за собой чуть бледные розовые блики. Вокруг мертвый штиль: ни ветерка, ни движения. И лишь отчаянные крики невидимых среди сухой травы насекомых напоминают о тревожной жизни, царящей повсюду. Там на холме развесистое дерево – значит, близко.
Встреча с женщиной обострила его боль и дальше «разговор» пошел на повышенных тонах:
– Это Ты во всем виноват! Разве за тем я пришел в Галилею, чтобы повстречать Его?! Я не искал этой встречи, ведь мне нужен был Другой! Ты обманул меня! Я ведь не знал, что Этот несчастный не Он! Твои пророки заставили меня поверить в Него! Зачем Ты питал эту веру Своими чудесами, если с самого начала знал, что Он не Христос?! Ты желал слепой человеческой веры в «самозванца», но просчитался!
Человек нервно хихикнул и неестественно быстро нахмурился.
– Да, я разоблачил Его. Но какой ценой! Я давно стал задумываться над тем, почему Божий Помазанник на Израильское царство постоянно конфликтует со священниками Его же Бога? Или что общего может быть у Царя с рабами и грешниками? А эта отговорка: «Нищих всегда имеете с собой…» Уже тогда я был разочарован. Его слова расходятся с делами, значит, это не Тот, Кто освободит Израиль и вернет ему былое могущество. Почему же я не оставил все, как есть? Мы ходили за Ним, словно овцы, три года, могли бы ходить еще двадцать… Пусть это было не то, во что мы хотели верить, пусть было не так «возвышенно», как мы надеялись, но мы полюбили Его, это было хоть что-то. Ведь все, кроме меня, были довольны тем, что есть. Разве никто больше не замечал, что Он слишком смирен и кроток для политического переворота? Каждый из нас питал свои иллюзии. Ясно, что это не могло продолжаться вечно. Рано или поздно все открылось бы, так или иначе. Но я виновен в Его смерти! Пусть бы правда открылась без моего участия, позже, тогда мы также потеряли бы веру, рухнули бы наши надежды, но не было бы такого жестокого убиения. Да, Он одурачил нас, да, наделал много шума, может быть, Он и заслужил некоторого наказания в качестве морального удовлетворения. Ведь можно было ограничиться простым разоблачением. Но кто бы мог подумать?! Иудеи же не имеют власти казнить человека!.. А я предал Его им!.. Я же просто хотел поторопить события. Сколько можно было шататься по горам и пустынным местам, по жаре, среди рабов и нищих, если Он – Царь? Если Он Божий Помазанник, то сядет на трон, пусть даже путем предательства. Если же самозванец, то разоблачение неминуемо. Но почему же это сделал я? Ох уж эти мягкотелые и слабохарактерные людишки! Никто в наше время не отваживается на сильный поступок, чтобы поставить на кон все и либо выиграть жизнь, либо проиграть ее. Хотя это не тот случай. Мы все проиграли уже тогда, когда впервые поверили Ему. Но почему же у меня такое чувство, что проиграл я гораздо больше, чем ставил? Ставил только одну жизнь, а проиграл две, и нет мне утешения.
Человек взошел на холм, устало оперся спиной о корявый ствол и посмотрел на небо.
– Ты знаешь, что я задумал? Говорят, что Ты знаешь все, – человек печально глянул на кожаный ремешок в своих руках, и в этом взгляде было только бесконечное утомление. С холодным равнодушием он выбрал сук попрочнее и перебросил через него один конец. Когда он завязывал надежный узел, в его руках не было дрожи, с таким же видом он мог бы запрягать мула.
Скоро приготовления были закончены, и перед его лицом мерно закачалась густо смазанная жиром петля. Он на некоторое время застыл в нерешительности. Может, есть иной выход из создавшегося положения?
Человек снисходительно улыбнулся своей слабости. «Трус, – бесстрастно заявил он себе. – Все уже было решено задолго до твоего рождения. Тебе осталось сделать последний шаг на своем пути, так сделай же достойно хотя бы его! С этого холма есть только один путь. На родине ты станешь посмешищем для рабов, друзья, с которыми ты провел последние годы жизни, не примут тебя и осудят, надежды рухнули, вера поругана, любовь растоптана этими самыми ногами, а Бог… А что Бог? Что Ему до моего раскаяния?! Я даже не в силах принести Ему положенные жертвы, так как Его священникам нет никакого дела до меня и моих грехов. Чего мне еще ожидать от этой жизни? Разве что случится чудо, и Он не умрет на кресте, на котором распят. Но разве можно надеяться на это, ведь на кресте умирают все…»
Словно на полуслове он оборвал себя и безнадежно махнул рукой: «Все кончено!» Он сунул голову в петлю и расслабился. Ему незачем было сопротивляться смерти, потому что он был мертв уже много часов назад. Дыхание жизни медленно, как бы нехотя, покидало его тело…
А в это время высоко в темнеющем небе делал свой последний круг орел-стервятник. Ему еще суждено стать свидетелем вселенского чуда на рассвете третьего дня. Ведь то, что невозможно человекам, возможно Богу.
На фото: Николай Ге "Иуда"
Телеграм канал газеты "Мирт" - https://t.me/gazetaMirt
