Вы не задумывались, почему слово «эмоция» созвучно с такими словами, как, скажем, «мотив» или «локомотив»? Дело в том, что происходят они от одного и того же латинского корня motio, что значит «движение».
Эмоции – движение души. И как рябь на воде, встревоженной дуновением ветра, сами по себе они не бывают правильными или неправильными. Они просто есть.
Правильной или неправильной будет наша реакция на них. От того, какое из направлений их движения мы предпочитаем, зависит, являются они конструктивными или деструктивными. Стремится ли локомотив нашей души к надлежащему пункту назначения, ползет ли в тупик, или, хуже того – несется в пропасть? Сплетает ли мотив души прекрасную мелодию или же гремит бессмысленной какофонией?
Эмоции нужно воспитывать, совершенствуя свой «духовный интеллект». Иначе они не будут развиваться должным образом, и душевная лень уведет их путем наименьшего сопротивления.
Ну кого, скажем, не умиляли слова псалмопевца о Пастыре, что «покоит меня на злачных пажитях» (Пс. 22:2)? «Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня», – декламируем мы с наслаждением (22:4). Мы настолько увлечены образом заботливого пастуха, что как-то не замечаем, что о нас здесь речь ведется как об овцах и баранах – животных тупых и упрямых, которым самим даже на злачных пажитях нет покоя. А заметить стоит, как минимум, по двум причинам.
Во-первых, овцы постоянно настороже, и любой высунувший мордочку из норки суслик заставит овцу, а за нею и все стадо в ужасе рвануть с места, не разбирая дороги. Не так ли и мы бываем постоянно напряжены в ожидании подвоха? Даже когда все хорошо, нам нет покоя. А случись что – мы тут же начинаем паниковать.
Во-вторых, даже стоя на месте, овца непрерывно набивает свой желудок, будучи не в состоянии остановиться. Похоже, пищевая невоздержанность – одно из наиболее распространенных проявлений депрессии не только у человека.
В общем, пастуху нередко приходится силой принуждать овцу лечь и угомониться, чтобы та могла хоть немного отдохнуть. Для того-то ему и нужны такие «успокоительные средства» как жезл и посох, т.е. дубинка (ею не только льва или медведя отогнать можно, но и воспитательную работу с излишне беспокойной овцой провести) и герлыга (длинный шест с крючком на конце, которым ловят убегающее животное за заднюю ногу). Так что назидательная драматичность псалма о прохождении долиною смертной тени явно недооценена.
Еще в меньшей мере наше внимание привлекают псалмы, в которых псалмопевец изливает боль своей души. Псалмы отчаяния, бессилия, проклятий. Много ли, к примеру, вам доводилось слышать церковных проповедей на, скажем, Псалом 54, в котором Давид сетует: «Я в смятеньи, дрожу и плачу!» (54:3 РБО)?
Да-да, тот самый Давид, бесстрашный Божий помазанник, постоянно окруженный шестьюстами отборных воинов. Гроза львов и медведей, сокрушитель великанов, победитель десятков тысяч врагов дрожит и плачет в смятении!
Стрессов в этой жизни не избежать. От них не защитят ни мужество Давида, ни вера Авраама, ни мудрость Соломона, ни сила Самсона. Вопрос лишь в том, как мы станем на них реагировать: глупо и безрассудно, или же – мудро и мужественно? И, вопреки тем представлениям, что навязывает мир, мужество и мудрость проявляются отнюдь не в самоуверенных заявлениях типа «я с этим справлюсь сам». Они, как раз, – признак безрассудства, порождение гордыни.
Стресс и депрессия – результат ощущения собственной уязвимости, утраты контроля над происходящим. Точнее – утраты иллюзии контроля. Ведь «кто из вас, заботясь, может прибавить себе роста хотя на один локоть? Итак, если и малейшего сделать не можете, что заботитесь о прочем?» (Лк. 12:25,26). И потому самым мудрым решением, – тем, что требует подлинного мужества, – будет признать: «Я сам с этим не справляюсь. Мне нужна помощь», и обратиться за помощью к Тому, Кто действительно держит все под Своим контролем. Ведь сказано же: «Ни о чем не беспокойтесь. Но если есть у вас в чем-либо нужда, с благодарностью поверяйте в молитвах и прошениях свои просьбы Господу» (Флп. 4:6, РБО).
Именно так и поступает Давид. От абстрактных сетований («ой, как мне плохо!) он переходит к конкретным причинам своего состояния: «Я стенаю в горести моей, и смущаюсь от голоса врага, от притеснения нечестивого, ибо они возводят на меня беззаконие и в гневе враждуют против меня» (Пс. 54:3-4). Вот почему «сердце мое трепещет во мне, и смертные ужасы напали на меня; страх и трепет нашел на меня, и ужас объял меня» (54:4).
Переходя от абстрактного к конкретному, мы делаем первый шаг к освобождению из западни уныния. Даже если ваши просьбы и желания кажутся вам не особо благочестивыми, Бог – Единственный, Кому их можно поведать без опаски. Отец всегда поймет Своих детей. Угроза же уныния в том, что мы вязнем в нем, начинаем наслаждаться самой возможностью сетовать на свои чувства, переживать о своем переживании и волноваться о собственном волнении. С чего, собственно, и начинает Давид. Он ужасается своему ужасу, трепещет от своего трепета и боится собственного страха.
Чем дольше мы ходим по этому замкнутому кругу, тем глубже он затягивает нас, подобно водовороту. Если причина стресса не названа, сам стресс превращается в собственную причину, все больше нас «накручивая»: «с этим невозможно справиться, выхода нет!». Горящий огонь не потушишь, подливая в него масла. Нужен бодрящий душ холодной конкретики.
В итоге зачастую оказывается, что проблема не столько в чем-то или ком-то, сколько в наших нереалистичных ожиданиях относительно этого. Что-то пошло не так, как предполагалось, и мы начинаем паниковать, теряя контроль не столько над обстоятельствами (у нас его и не было), сколько над самими собой. А чем меньше нам удается контролировать человека или ситуацию, тем больше усилий мы к тому прилагаем, и тем все хуже выходит.
К примеру, устроившись на новую работу, мы заподозрили, что прочие сотрудники относятся нам как-то с недоверием. Переживая об этом, мы проявляем повышенную настороженность, и тем вызываем ответную настороженность с их стороны. Мы начинаем осторожничать еще больше, и так дальше – вплоть до вспышек пассивной агрессии. Хотя с самого начала стоило задаться вопросом: а с чего, собственно, им доверять нам, если они нас впервые видят?
Подобное «накручивание» нередко возникает даже в отношениях с собственными детьми. Вместо того чтобы решать по мере поступления конкретные вопросы, связанные с их воспитанием, обеспечением пищей и одеждой, получением ими образования и т.п., мы паникуем из-за всевозможных «А вдруг?» и «А что, если?» А вдруг они свяжут свою жизнь с кем-то, кто нам не понравится? А вдруг они ни с кем ее не свяжут? А вдруг они нас покинут? А вдруг не покинут нас никогда?
Чем сильнее мы пытаемся в бессильной паранойе контролировать каждый их шаг, тем больше они от нас удаляются. И чем больше они удаляются, тем крепче мы пытаемся их удержать. Ах, если бы мы только могли всецело контролировать их чувства, решения, увлечения, вкусы, выбор друзей, пищевые предпочтения! Насколько бы легче тогда была наша жизнь! И, обратите внимание, – речь в таких случаях идет именно о нашей, а не об их жизни. Как будто они принадлежат нам, а не Богу, нам их временно вверившему.
Когда же терпеть уже нет мочи, и мы, наконец, понимаем, что не в силах повлиять на происходящее, возникает желание, чтобы все это вдруг просто прекратилось. «Мы всю жизнь ждали Мессию. Не самое ли время ему явиться прямо сейчас?» «Кто дал бы мне крылья, как у голубя? Я улетел бы и успокоился бы; далеко удалился бы я, и оставался бы в пустыне; поспешил бы укрыться от вихря, от бури», – восклицает Давид (Пс. 54:7-9).
И вот теперь, перейдя от абстрактных сетований к конкретным жалобам и осознав, что не в силах что-либо с этим поделать самостоятельно, Давид обращается к Тому, Кто действительно все держит под своим контролем: «Я же воззову к Богу, и Господь спасет меня. Вечером и утром и в полдень буду умолять и вопиять, и Он услышит голос мой» (54:17-19).
С чего мы начинаем свой день? Чем заканчиваем? О чем помышляем в промежутке? Лезем при всякой возможности в новости, лишь подтверждающие, что с этим миром что-то не так? Или в социальные сети, где каждый делится собственным рецептом, как исправил бы этот мир, если бы оторвался от клавиатуры? Или же мы все-таки обращаемся к Тому, Чья милость обновляется с началом каждого дня, Кто поддерживает нас на всем его протяжении и терпеливо выслушивает нас под вечер?
Давид не скрывает своих чувств, и читать исторгаемые им проклятия порой некомфортно. Но он изливает их не кому-то постороннему, а Богу, Который, в конце концов, Сам пережил все это в Сыне Своем и потому всегда готов выслушать, поддержать, утешить. «Ибо мы имеем не такого первосвященника, который не может сострадать нам в немощах наших, но Который, подобно нам, искушен во всем, кроме греха. Посему да приступаем с дерзновением к престолу благодати, чтобы получить милость и обрести благодать для благовременной помощи» (Евр. 4:15,16).
Остановись псалмопевец на одних лишь эмоциональных сетованиях, это был бы не псалом, а раздраженный ропот. Но Давид перестает рассказывать Богу о своих чувствах и начинает своим чувствам рассказывать о Боге: «Возложи на Господа заботы твои, и Он поддержит тебя» (Пс. 54:23).
Не факт, что Он избавит тебя от забот. И, скорее всего, Он не уберет из твоей жизни мешающих тебе людей, также заплутавших и нуждающихся в спасении. Но Он обязательно поддержит тебя. Будет основанием твоей жизни. Единственным основанием, без которого невозможно устоять.
Телеграм канал газеты "Мирт": https://t.me/gazetaMirt
Поддержать газету: https://gazeta.mirt.ru/podderzhka
