«Все это символично, все это говорит о нашем времени» (Евр. 9:9)

Архетип богоборчества, штурмующего небо

Понятие архетип (от греч. arhe – начало и tуpos – образ), т.е. первообраз обозначает некую древнюю модель человеческой жизнедеятельность, издавна существующий стереотип индивидуально-массового поведения. Запечатлевшийся в глубинах коллективной памяти людей, он при стечении определенных обстоятельств способен воспроизводиться в практике социальной жизни разных времен и народов.

С архетипов, как с первичных образцов действительного и возможного, как с «первооснов земных реалий», начинаются «бытийные ряды»¹ важнейших явлений и форм, циркулирующих в мире. Они не позволяют человеческому существованию превратиться во что-то безнадежно сумбурное и хаотичное. Они структурируют его, привносят в него либо Божью упорядоченность, либо демонические искажения, изломы и разрывы. Через них каждый из людей связан не только со всем человеческим родом, но и с трансцендентной реальностью, и в первую очередь с Богом. Вместе с тем через них люди могут подвергаться успешным или безуспешным атакам демонических сил.

У каждого из архетипов своя, особая жизнь и судьба. Им не свойственно существовать подобно кантовским «вещам-в-себе», вести жизнь замкнутых, самодостаточных формообразований. Главное свойство каждого архетипа – быть «вещью-для-мира», служить родоначальником, давать потомство, обеспечивать в индивидуальном и массовом существовании всходы тех Божьих или противобожьих семян, что сосредоточены в нем.

Всякий, кто увидит в ветхозаветном повествовании о Вавилонской башне (Книга Бытие, гл. 11) библейскую презентацию метаисторического архетипа богоборческой тоталитарности, не погрешит против истины.

Повествование о вавилонском столпотворении кратко по текстовому объему, но чрезвычайно богато в содержательном отношении. Это именно тот случай, когда в тексте словам тесно, а мыслям просторно. В нем идет речь не столько об эмпирических событиях, связанных с историей некоего неудавшегося архитектурного проекта, сколько об отношениях между Творцом и творением, благим Миродержцем и дерзкими, своевольными авантюристами, возмечтавшими «ухватить Бога за бороду». Именно это обстоятельство и позволяет говорить о том, что перед нами не исторический, а метаисторический, т. е. сверхисторический текст, насыщенный предельно крупными смыслами и богатой символикой, рассчитанной на все времена и касающейся всех народов.

«Было время, когда весь мир говорил на одном языке, пользовался одними и теми же словами. Идя на восток, люди нашли в стране Шинар равнину и поселились там. Сказали они тогда друг другу: «Будем делать из глины кирпичи и обжигать их в огне». [Так кирпич стал заменой камню, а природный битум — известковому раствору.] «Что ж! Сделаем себе имя, построив город с башней до самого неба, — говорили они, — это удержит нас здесь: не будем мы по всему свету рассеяны». Тогда сошел Господь на землю посмотреть на город и башню, что строили люди, и сказал Он: «Если они — народ единый, с одним для всех языком, — такое начали делать, воистину ни одно из их намерений не покажется им невыполнимым! Сойдем же к ним и смешаем их язык так, чтобы они не понимали речи друг друга». Так рассеял их Господь оттуда по всей земле, и строительство города прекратилось. Вот почему этот город и называется Вавилон: там смешал Господь язык всех жителей земли. С того места Он рассеял людей по всему свету» (Быт. 11:1-9).

Все начинается с того, что кочевая орда, двигавшаяся по пустынным, необжитым пространствам, увидела понравившуюся ей местность и остановилась. Перед номадами открылись две возможности. Первая – начать обустраиваться на новом месте в соответствии с Божьими требованиями, славя Творца и моля Его о благословениях, поддержке, помощи и защите. Ибо «всякий дом не сам вырастает, он всегда кем-то построен, Строитель же всего – Бог» (Евр. 3:4).

Другая возможность, другой путь – пренебречь Богом, обойтись своим умом, своими, сугубо человеческими ресурсами, без молитвенных взываний к Творцу. Увы, эти люди не смогли достойно разрешить проблему выбора. Они совершили то, что впоследствии будут делать очень многие их потомки, – пренебрегли познанием путей Божьих, дерзко бросили вызов Творцу, ринулись бесцеремонно испытывать Его долготерпение и в итоге потерпели сокрушительное поражение.

Принятый кочевой ордой план самостоятельного обустройства на новом месте почти сразу же видоизменился. Не дремлющий и не бездействующий дьявол тут же соблазнил их идеей, позволяющей им мобилизовать все антропологические ресурсы и направить их в одно русло единой масштабной цели, одной, объединяющей всех люциферической мотивации. Все в этом соблазне: и идея, и цель, и мотивация – было направлено против Бога. Возник богоборческий проект Вавилонской башни.

Под воздействием соблазна орда стала превращаться не просто в сообщество дисциплинированных строителей, но в организованную армаду «штурмовиков»-богоборцев. Дело пошло; проект стал быстро воплощаться в жизнь.

И никому из строителей не приходило в голову, что, бросив вызов Богу и фактически отвернувшись от Него, они тем самым пригласили к себе в руководители главного Божьего врага, оказались на стороне дьявола, во вражеском стане и тем самым обрекли и себя, и свой проект на поражение. Массу богоборцев ждал неминуемый крах. Армаде, движимой дьявольским соблазном, не суждено было построить великую цивилизацию, создать великую культуру. Дьявол сделал все, чтобы на строителей обрушилось Божье проклятье, чтобы у воздвигавшегося колосса оказались глиняные ноги, чтобы он был обречен на позорное обрушение, исчезновение, распыление.

Затраты сил и средств не оправдались. Бог проект не одобрил; авантюрная инициатива была решительно пресечена. По одному мановению разгневанного Творца могучая армада, состоявшая из амбициозных гордецов, опять вернулась в исходное состояние полудикой орды.

Только теперь они оказались в гораздо худшем положении, чем до начала строительства башни. Разъединенные множеством языковых барьеров, лишенные взаимопонимания, утратившие прежнюю мощь большой массы людей, они побрели небольшими, уязвимыми группами в разные стороны, чтобы рассеяться по свету.

 

Люциферическая мотивация

История богоборческой авантюры впечатляет, по меньшей мере, двумя особенностями. Первая – это ее предельная лаконичность. Вторая – чрезвычайная глубина и насыщенность смысловых посылов. Поначалу не поддающиеся постижению во всей полноте их значений и как бы зашифрованные, они с течением времен медленно, постепенно прорастают в историческом времени, предоставляя постоянно обновляющийся материал для созерцаний и размышлений.

Возникает впечатление, что мы имеем дело не столько с текстом, сколько с живым организмом. Сочетание в нем неизменной текстуальности с трансисторической изменчивостью смыслового содержания позволяет расценивать феномен вавилонского столпотворения как один из ключевых архетипов мирской жизни человеческого рода.

Наиболее важное в этом библейском архетипе – всевременные признаки богоборческой тоталитарности:

• одна общая, захватывающая всех участников строительства богоборческая цель – щегольнуть перед Творцом своим волевым напором, изобретательностью, мастерством и посрамить Его;
• сочетание социальной грандиозности проекта с его вопиющей духовной ничтожностью. К авантюре вавилонского столпотворения применима категория «ничтожного» из «Церковной догматики» Карла Барта, т. е. отмеченность безумного проекта дьявольским уничижающим присутствием, сводящим на нет все приписываемые ему людьми высокие смыслы. Подобная маркировка обесценивает все человеческие усилия по его реализации;
• объединение всех строителей в одно массовое «мы», объединяющее множество индивидуальных воль в единую, направленную к общей цели коллективную волю к недолжному, богопротивному. Невыделенность индивидуальных «я», их растворенность в общем «мы» штурмующих небо;
• перечеркнутость всех архитектурно-технических достижений амбициозного проекта его темной люциферической мотивацией.

Когда разгневанный Бог отнял у строителей Вавилонской башни общий язык, способность к взаимопониманию и сотрудничеству, рассеял их по всей земле, то это Божье проклятие имело крайне тяжелые последствия для человеческого рода. Люди с люциферической мотивацией разбрелись по всей земле и разнесли с собой «семена» богоборческой тоталитарности по будущим городам и весям, народам и государствам, и это обещало в отдаленной перспективе обильные, но отнюдь не благие всходы. Строители с вавилонским «бэкграундом» смогли создавать в разных уголках земли только то, что умели, – вариации на одну и ту же тему, касающуюся дерзких, но безуспешных состязаний с Богом.

Таким образом, библейский рассказ не столько информирует, сколько назидает и предупреждает человека: будь мудр и осмотрителен, не состязайся с Творцом, не действуй по наущению архиврага, не пытайся ставить себя место Бога.

 

Вавилонская химера – послание в будущее

В вавилонском архетипе представлены три главные библейские фигуры.

Первая – всемогущий Творец, любящий, но строгий и справедливый.
Вторая – противодействующий Богу, самоуверенный, но не мудрый, не дальновидный массовый человек.
Третья – коварный дьявол, находящийся в тени текстового пространства, обладающий всеми признаками антигероя, обращающийся с горделивыми строителями как со своими марионетками, пробуждающий в них авантюрные богоборческие настроения и подталкивающий их, шаг за шагом, к поражению. Образуется, хотя и крохотная по текстовым размерам, но полноценная во всех отношениях метадрама мирового масштаба, повествующая о тщете и обреченности богоборческих амбиций человека.

История столпотворения являет собой трагический парадокс, суть которого в совмещении несовместимого: человек как Божье творение с великолепными Божьими дарованиями поступил в услужение богоборцу Люциферу и стал выполнять его безумный заказ. Так стала воздвигаться нелепая, не способная приносить благих плодов химера Вавилонской башни. Образовался материальный, избыточно скверный, многогранный парадокс-оксюморон – сочетание ничтожной мощи духовного убожества с мерзейшей красотой осязаемой тоталитарности.

Место строительства Вавилонской башни – это, в сущности, внутриутробное и одновременно кладбищенское пространство, где эмбрион демонизированной тоталитарности поначалу образуется, а затем рассыпается. Но он не гибнет безвозвратно, а рассеивается по всей земле в виде «вируса» тоталитарности, способного либо дремать в основаниях нарождающихся локальных цивилизаций, либо время от времени пробуждаться, чтобы поражать их чумой тоталитаризма.

Когда читатель пробегает взглядом текст нарратива, который, едва успев начаться, тут же заканчивается, то он не воспринимает финал как обрыв интригующей фабулы и не испытывает никакого дискомфорта. И это несмотря на то, что завязка почти мгновенно оборачивается развязкой, пролог тут же переходит в эпилог, и повествование, пренебрегшее художественными условностями хронологической дистанции, завершается. Почему? Скорее всего потому, что читатель успевает получить самые необходимые и вполне достаточные сведения о существе описанной коллизии. У него не возникает желания заглянуть внутрь хронологического пробела между прологом и эпилогом. Все, что надо знать об архетипе тоталитарности, перед ним.

Здесь невольно вспоминается Томас Манн как автор романа «Иосиф и его братья». Он рассказал забавную историю о машинистке, перепечатывавшей его роман и заявившей писателю, что теперь она знает, как все было на самом деле. Если бы Манн решил в свое время написать не «Иосифа», а роман «Вавилонская башня», и машинистка, сказала бы ему нечто подобное, то это прозвучало бы весьма сомнительным комплиментом его авторскому «я».

Ведь избыточное писательское многословие, словесная масса, заполняющая естественные пробелы в архитектонических конструкциях библейского нарратива о вавилонских горе-строителях, – это материал, который не способен прибавить ничего существенного, принципиально нового к нашему первичному впечатлению от знакомства с библейской фреской истории Вавилонского столпа. Разжижать чрезвычайную плотность ветхозаветного повествования писательскими фантазиями – это все равно, что вылить чашечку крепкого, вкуснейшего кофе в кувшин с водой, а затем предлагать желающим пить эту смесь.

Финал библейской истории столпотворения имеет признаки внушительного назидания, которое строгий Учитель преподнес нерадивым ученикам. Пренебрегавшие уроками Бога и следовавшие указкам дьявола, они были выдворены в неведомый им мир, где у них не стало общего языка и все они оказались разъединены. Прежнее тотальное мы-сознание с его единением во зле сменилось полным разноязыким взаимоотчуждением. При этом ни дьявол, ни дьявольщина их не покинули, и они, став разносчиками вавилонской злокачественной богоборческой тоталитарности, понесли по всему миру печать заслуженного проклятия. Да иначе и быть не могло, поскольку в своей безумной авантюре они не раскаялись и прощения у Бога не просили.

 

Башня как символ

Символичность заключается в наличии логических связей, соединяющих ограниченность конкретных образов и картин с неограниченным множеством контекстных смыслов, ценностей, норм, идей. Символический метод прочтения истории вавилонского столпотворения делает аналитика похожим на ныряльщика, который раз за разом опускается все глубже и достигает все более сокровенных смысловых уровней.

Вавилонская башня – это не просто демоническая структура, а чрезвычайно выразительный символ обреченности всех тех человеческих замыслов, идей, проектов и деятельных усилий, которые нацелены в противоположную от Бога сторону, идут вразрез с Божьими законами и заповедями.

Символическое значение истории вавилонского столпотворения бесконечно богаче и глубже первых читательских впечатлений от краткого нарратива. Избыток смыслов не вмещается в текстовые рамки, «переливается» через их края множеством ассоциативных смысловых струек, ручейков и потоков.

Библейская миниатюра не только изображает древнюю историю некоего неудачного архитектурного проекта и его незадачливых исполнителей. В смысловых глубинах ее глубочайшей символики сосредоточились все будущие бесчисленные драмы и трагедии миллионов людей, не способных устоять перед соблазнами тоталитарности и ставшими их жертвами.

Если мы обратимся к комментариям Жана Кальвина на книгу Бытие, то убедимся, что для великого богослова-реформатора Вавилонская башня – символ не могущества человеческого духа, а великого бесчестия. Кальвин не скупится на негативные высказывания в адрес строителей, говорит об их наглости, пренебрежительности, презрении, бесчинстве по отношению к Богу, о безумном тщеславии, необузданной гордыне, злодейском характере их дерзкого замысла, об их готовности объявить Богу чуть ли не войну и при этом не желающих помнить о своей ничтожности, неспособности понимать всю гибельность своего предприятия.

Кальвин говорит о том, что разделение языков стало проклятием для человеческого рода. По его мнению, само такое разделение есть нечто неестественное и даже чудовищное.

«Учитывая, что язык – это отпечаток ума, как могут люди, обладающие одинаковым разумом и рожденные для общественной жизни, говорить не на одном языке? Поэтому Моисей и говорит, что этот противоречащий природе порок – нечто привходящее, что он кара, ниспосланная смертным от Бога за их грехи. Ведь человеческие языки разделились потому, что сами люди нечестиво восстали на Господа. Единство языка должно было бы помочь им блюсти между собой благочестивое согласие»².

11 глава книги Бытие преподносит людям важнейший урок: быть на стороне не Бога, а дьявола всегда дурно и во всех отношениях бесперспективно. Это самая провальная, безнадежная позиция. Никакие временные успехи, кажущиеся преимущества не способны окупить крах и позор, которые неизбежны и рано или поздно наступят.

Вавилонская башня стала чем-то вроде эмбриона той самой будущей Вавилонской цивилизации конца времен, о которой рассказывает Откровение Иоанна Богослова. Она – символ нынешней мировой цивилизации, на которую, в соответствии с апокалитическим пророчеством, обрушится вся тяжесть справедливого воздаяния.

Однако, несмотря на очевидность этих прописных духовных истин, секулярное большинство народонаселения земли демонстрирует упорную приверженность соблазнам вавилонской гигантомании. Тем более, что невероятно возросшие технически возможности современного мира позволяют тоталитарному сознанию реализовывать самые фантастические архитектурные проекты умопомрачительной высоты. Поражают масштабы нынешней планетарной коллекции тоталитарных по своему духу «ремейков» Вавилонской башни.

Но еще более изумляет то, что за этой внешней гигантоманией кроется крайняя духовная ничтожность тех целей, которые ставят перед собой создатели, заказчики, архитекторы и строители «ремейков». Пребывающие в плену самообмана, полагающие, будто, карабкаясь вверх, они покоряют небеса, строители на самом деле, совершенно равнодушны к «горним» смыслам и ценностям, и целиком погружены в сугубо земные цели и амбиции, взращиваемые миром, лежащем во зле.

Если бы все архитектурные гиганты на земле строились во славу Божью, если б их приумножение сопровождалось повсеместным приумножением духовности, нравственности, справедливости, то ни у одного христианина в мире не повернулся бы язык осуждать их. Но, увы, этого практически нет нигде, потому что внутри миллиардов людей дает о себе знать не поддающийся истреблению архетип Вавилонской башни, чреватый тяжелейшими духовными и социальными последствиями.

Символическое значение образа Вавилонской башни гораздо шире его архитектурно-строительных параметров. Она символ любой рукотворной или умозрительной структуры, сконструированной человеком в надежде превзойти или обойти Бога в своих устремлениях. Так, Карлу Барту и Дитриху Бонхёфферу нравились понимание религии как Вавилонской башни и образ человека, пытающегося без помощи Иисуса Христа и Благой вести, помимо истинной веры в триединого Бога самостоятельно вскарабкаться на небеса по каким-то ритуально-обрядовым структурам.

¹Позов А. Основы древне-церковной антропологии. Т. 1 Мадрид, 1965. С. 7 – 8.
²Кальвин Жан. Комментарии на 5 книг Моисея. Первая книга Моисея. Бытие (том 1, серия «Библейские комментарии Жана Кальвина»)./ Пер. с лат. — Киев, Золотой город. 2018. С. 322.

Автор - Владислав Бачинин, доктор социологических наук, профессор

Телеграм-канал газеты "Мирт": https://t.me/gazetaMirt