«Ибо сей праведник, живя между ними, ежедневно мучился в праведной душе своей, видя и слыша дела беззаконные» (2 Пет. 2:8).
Психика человека, как и его тело, обладает способностью постепенно адаптироваться к болезненным ощущениям. Когда реальность, к которой человек так или иначе причастен, вступает в конфликт с усвоенными им моральными нормами, это вызывает внутренний дискомфорт. Результатом внутренней борьбы обычно становится одно из двух: действие в соответствии с личными моральными принципами или приспособление к действительности путем рационализации внутренних императивов.
Наблюдая за реакцией евангельского сообщества на события в соседней стране в последние полгода, можно выделить несколько уже ставших привычными объяснений происходящего. С моей точки зрения, многие из них ярко демонстрируют работу механизмов психологической защиты. Человеку очень трудно жить с чувством вины, с ощущением того, что он находится на неправильной стороне. Осознано или нет, люди стремятся иметь позитивную самооценку, и в этом им помогают механизмы адаптации к происходящему.
Первый и наиболее распространенный из них можно назвать отрицанием или блокировкой. Он представляет собой отказ, осознанный или нет, доводить до конца логическую цепочку рассуждений, избавляясь тем самым от необходимости выносить нравственную оценку. Психика блокирует требуемый вывод аргументами вроде: «Мы ничего не знаем, правды нам никто не скажет» или «На самом деле всё не так однозначно». Информация о военных преступлениях, бомбежках гражданского населения, пытках и расстрелах отвергается как инструмент «инфовойны, в которой я участвовать не хочу».
Если же факты становятся очевидными, срабатывает богословская рационализация, принимающая множество разных форм. Например, обобщение как уход от оценки конкретных актов насилия: «Весь мир лежит во зле, а значит, все стороны этого конфликта одинаково виновны. Если и нужно обличать мир во зле, то всех в равной степени». Говорящий так избавляется от необходимости осудить конкретные преступления, выглядя при этом библейски мыслящим и беспристрастным человеком.
Еще одна форма – перекладывание ответственности на власть, а в конечном счете, на Бога: «Сердце царя в руке Господа». Считается, что Бог напрямую управляет решениями и действиями властей, следовательно, их действия являются частью Его плана. Таким образом достигаются две цели: зло в некоторой степени обеляется как косвенно исходящее от Бога и вместе с этим подразумевается отсутствие необходимости как-то вмешиваться в происходящее.
С похожей разновидностью защиты мы встречаемся и когда слышим отсылки к библейским текстам о последнем времени: «Написано, что восстанет народ на народ и царство на царство. Значит, все это должно происходить». Предполагается, что поскольку о военных конфликтах было предсказано заранее, то это неизбежная часть нашей жизни, на которую никак невозможно повлиять (да и не нужно).
Сюда же можно отнести еще один распространенный аргумент: «Они воздавали славу своей стране, а славить можно только одного Бога». С этой точки зрения, война является инструментом Божьего наказания, а значит, неизбежным злом, имеющим благую цель. Такое объяснение до некоторой степени оправдывает происходящее и помогает примириться с ним.
Еще один способ психологической защиты – отчуждение. Человек внутренне отделяет себя от тех действий, которые совершает власть, считая себя непричастным к ним. В этом случае подчеркиваются библейские тексты вроде «Царство Божье не от мира сего». Утверждается, что церковь должна быть «вне политики», имея в виду, что она должна избегать любых моральных оценок происходящего в обществе. Царство Божье и царства этого мира антагоничны и не имеют ничего общего между собой, поэтому верующий должен сосредоточиться на первом и полностью игнорировать второе. Это «не наша война», а значит, ее можно как бы не замечать.
Еще одной разновидностью механизма защиты иногда становится погружение в добродетель. Человек отказывается задавать себе вопросы о том, кто прав и кто виноват в конкретных актах насилия. Вместо этого он активно занимается благотворительностью – собирает гуманитарную помощь для пострадавших от этого насилия, кормит голодных, помогает беженцам, проповедует им Евангелие.
Все это, безусловно, нужные и благородные дела, но здесь я хочу обратить внимание на проявления добродетели исключительно как механизм психологической компенсации. Если добрые дела становятся способом уйти от болезненных нравственных вопросов и успокоить совесть, то их можно рассматривать как форму психологической защиты.
И блокировка, и рационализация избавляют от необходимости занять сторону. Ведь если продумать факты честно и до конца, можно прийти к неудобному выводу о том, что армия твоего государства совершает масштабные беззакония в чужой стране. А такое осознание будет подталкивать к необходимости предпринимать какие-либо действия. Учитывая, что в тоталитарном государстве действия вразрез с системой могут повлечь за собой негативные последствия, психика избавляется от мучительной дилеммы путем ее игнорирования или «богословского» объяснения в нужном ключе. В итоге внутреннее напряжение снимается.
С богословской точки зрения, ни одно из предлагаемых объяснений не выдерживает серьезной критики, но это тема для отдельного исследования. Здесь бы хотелось отметить, что события последних месяцев, кроме всего прочего, обнажили проблему отсутствия у евангельского сообщества сколько-нибудь внятных очертаний социального богословия. Сегодня стало очевидным, что ученичество в наших общинах рассматривалось почти исключительно как вопрос индивидуального освящения и борьбы с личными пороками. В процессе наставничества и духовного роста влияние греха на общество, культуру, экономику, политику, равно как и возможность искупительного воздействия Евангелия на эти сферы практически не рассматривались.
Если говорить о российских баптистах, то, наверное, это связано с тем, что наше мироощущение родом из советского прошлого. Адаптируясь к репрессивному контексту, богословие как форма человеческой деятельности приспосабливается и переистолковывает те идеи, на которые не в силах повлиять. Всякий, кто сравнивал журналы баптистов/евангельских христиан 1920-х годов с «Братским вестником» и проповедями 1950-1980-х, не мог не заметить яркий контраст: Царство Божье сузилось до внутреннего мира верующего («внутрь вас есть»), спасение стало рассматриваться как бессмертие души в загробном мире, а любые формы социальной и культурной деятельности – как ненужные и небиблейские.
Всего каких-нибудь тридцать-сорок лет назад советские евангелики, включая украинских, старательно избегали любых потенциально опасных тем, способных осложнить отношения с властью. Даже нерегистрированные баптисты, не соглашаясь с государством в вопросе свободы вероисповедания и страдая за это, совершенно не пытались обличать власть, к примеру, за ее действия в Афганистане или за сбитый в 1983 году южнокорейский Боинг. Не только потому, что это было опасно – такая деятельность считалась чуждой, находящейся вне исключительно духовной компетенции церкви. С этим наследием мы и вышли из социального «гетто» советской эпохи, вступив в период религиозной свободы.
Богословие всегда формируется на стыке Евангелия и определенного контекста – социального, политического, религиозного, философского. Если в Украине (где баптист некоторое время даже возглавлял правительство) в последние три десятилетия сама жизнь заставила разрабатывать основы социальной и даже политической теологии, ну или хотя бы начать разговор об этом, то в России полноценная свобода для верующих закончилась в 1997 году с принятием закона о традиционных религиях. По мере того, как российское государство все больше воскрешает практики советского прошлого, российские евангелики без особых усилий возвращаются к советской «аполитичной» матрице, из которой по большому счету так и не успели выйти.
Об этом стоит помнить тем украинским верующим, которые сегодня чересчур настойчиво обличают христиан России, призывая их выступить против войны. Эмоциональная подоплека этих требований объяснима, но все же от лидеров мнений хотелось бы ожидать более зрелой богословской и пасторской реакции. Состояние жертвы агрессии не делает наши моральные суждения безошибочными, а обличая других, важно «самому не впасть в искушение». Никто не имеет морального права требовать мученичества от других, особенно когда значительная часть украинской церкви – по совершенно естественным и понятным причинам – точно так же выбрала безопасность для своих семей.
Заканчивая, хочется отметить позицию тех российских христиан, которые не прячутся за мнимыми богословскими аргументами, а честно признаются: «Да, мы всё понимаем. Но что мы можем сделать? Вы хотите, чтобы завтра закрыли наши молитвенные дома? Чтобы пасторы оказались в заключении, а их семьи – без кормильцев? Что изменят эти бессмысленные жертвы?» Честный взгляд на самих себя является важным условиям переоценки отношения к сегодняшним событиям с библейских позиций, которая, будем надеяться, рано или поздно произойдет.
Телеграм-канал Мирт - https://t.me/gazetaMirt
