Как трудно приступать к написанию этого эссе… Вот уж столько времени прошло и надо бы начать, но эпохальная картина притчи об «Иове Многострадальном» давит тяжестью своих смыслов.

Впрочем, это осмысление началось давно, сорок пять лет назад, - тогда, в больничной палате, сердце сжимало холодными клещами. И пришлось прекратить чтение этого трагического повествования, ибо оно никак не способствовало выздоровлению, но лишь усугубляло психологическую тяжесть.

Однако, как оказалось, отложить удалось лишь до времени, ибо вопросы, заложенные в нем, снова и снова всплывали. Они требовали понимания в каждом новом поколении, в каждом человеке, если он понимает свою жизнь не как случайно «вброшенную в здесь» (по выражению Николая Бердяева), но как часть осмысленного творения Творца.

Итак, Книга Иова как часть Библии – это, конечно же, притча, а не описание истории человека, когда-то жившего в таинственной земле Уц. Ее написание остается загадкой до сих пор – равно как и ее авторство. В иудаизме предполагается, что написал ее чуть ли сам Моше-рабейну (Моисей), и тогда получается, что эпос был создан лет за пятьсот до Гомера.

С авторством Моисея вопрос остается открытым и вряд ли когда-нибудь закроется. Тем не менее, при утверждении канона книг ТаНаХа – того, что в христианском мире именуется «Ветхим Заветом» – ученые еврейские мужи сочли нужным ввести в этот свод и «Иова». Хотя прямых намеков на иудаизм в этой 42-х главой книге нет (впрочем, главы эти весьма короткие), ощущается только моментами тонкое влияние оного.

Если знать, насколько скрупулезно и строго этот канон утверждался, то возникает справедливое недоумение: как этот свиток вообще туда попал? Неужели только потому, что там на каждой странице подразумевается присутствие Невидимого Бога? С нами не советовались, поэтому мы оставляем множество вопросов за скобками и попробуем приблизиться к одной из главных тем.

Но не обойтись без изложения – весьма краткого – самой фабулы этой книги.

Некий человек по имени Иов был весьма богатым шейхом (Восток, все ж таки), у него была семья со множеством детей, но главное его достоинство состояло в его непорочности, справедливости, богобоязненности и удаленности от зла (по тексту).
И мир был весьма хорош, и на Иова как на некий образец совершенства (если на земле можно вообразить такое) Господь указал сатане. Но на то он и сатана (в еврейской традиции – Сатан, Противящийся), чтобы во всем вбивать свой клин раздора:

Разве даром богобоязнен Иов?.. Простри руку Твою и коснись всего, что у него есть, – благословит ли он Тебя?»

Господь принимает вызов, и дальше разворачивается душераздирающая трагедия, в которой погибают бесчисленные стада как источник несметного богатства, погибают и дети Иова. ВСЕ дети! Но Иов нашел в себе силы духа ответить на это:

«Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь [туда, куда назначено мне – еврейский перевод]. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!»

Сатан не унимается: это что! – «…А за жизнь свою человек отдаст все…».
И Господь посылает еще испытание: Иов с головы до ног покрывается зловонной проказой – самой ужасной болезнью того дальнего времени, когда человек буквально сгнивал заживо. Его жена, скорбя с ним и желая ему лучшего, посоветовала проклясть Бога, что, по тогдашнему верованию, должно было бы ускорить желанную смерть. Но и здесь Иов явил трудно постижимую духовную твердость:

«Ты говоришь, как одна из безумных. Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?»

Прослышав о бедствиях, постигших Иова, издалека приходят к нему трое друзей, надо полагать, того же социального статуса, тоже шейхи. В скорби все равны, и они «возвысили голос свой [т. е. подняли вопль – А.Б.] и зарыдали; и разодрал каждый верхнюю одежду свою и бросали пыль над головами своими к небу. И сидели с ним на земле семь дней и семь ночей; и никто не говорил ему ни слова, ибо видели, что страдание его весьма велико». Приличия, соответствующие ситуации, соблюдены; явлены не показное сочувствие и тактичность в высшей мере, а «шива» – семидневный траур в полном молчании, который говорит сам за себя.
Закончились первые две главы как пролог к дальнейшему повествованию. А дальше – длинная череда горестных сетований многострадального Иова, перемешивающаяся поочередно со словами сочувствия друзей и их разумными рассуждениями о возможных причинах такого страшного бедствия.
Но вот, наконец, и концовка, когда Господь напрямую, а не иносказательно, говорит одному из них:

«Горит гнев Мой на тебя и на двух друзей твоих за то, что вы говорили обо Мне не так верно, как раб Мой Иов».

И тут мы подошли к основной теме наших размышлений: в чем вина друзей Иова?

Что умудрились эти почтенные мужи наговорить о Боге такого, что навлекли на себя… даже не нарекание, а гнев Его? Ведь, при нашем внимательном прочтении текста, гнев Небес должен быть скорее обращен на несчастную голову Иова. Ведь что задумал, строптивец? – «Вот, я завел судебное дело; знаю, что буду прав».

Против кого он собрался судиться – да еще с уверенностью в своей правоте? Против своих друзей, поначалу таких сочувствующих и сострадательных, но по мере развития сюжета становящихся его судьями? Встречный иск?

И то правда: все чаще Иов горестно отвечает на внешне правильные морали и отвечает с плохо скрываемым сарказмом:

«Подлинно, только вы люди, и с вами умрет мудрость»; «Слышал я много такого. Жалкие утешители все вы»; «О, если бы вы только молчали! Это было бы вменено вам в мудрость».

Но Иов завел судебное «дело» против самого Бога, – что спрашивать с этих правильных верующих? – и оказался … прав. Ибо гнев а-Шема (так религиозные евреи предпочитать называть Всевышнего – «Имя», чтобы не принижать Его какими-либо именами) возгорелся не на него, а на его друзей-святош.

Мыслимое ли это дело – судиться с Богом? Но Библия – это вовсе не свод нравственных наставлений (вернее сказать, не только свод таковых). Иаков, например, боролся-таки с Ангелом, за что получил новое имя – «Израиль» («борющийся с Богом»).

А дедушка его, Авраам, тот увещевал самого Господа явить снисхождение в суде над Содомом, ибо допускал, что в городе может оказаться хотя бы десяток порядочных людей: «Судия всей земли поступит ли неправосудно?»

Пророк Иона строптиво бежал совсем в противоположную сторону от Ниневии, будучи не согласен с Богом относительно участи этого города.

Да что говорить? Сам Моше рабейну(!) долго препирался со Всевышним, явившимся из купины неопалимой, придумывая всяческие отговорки, чтобы не спускаться в землю Мицраим для освобождения своих соплеменников от фараона.

Но Библия достойна уважения хотя бы уж тем, что в ней есть совсем не «прилизанные» страницы (встречаются там примеры просто отвратительные). Она не имела бы признанного доверия, если бы ее персонажи имели только неправдоподобно благостные, как на иконах, лики.

И мы видим Иова, сидящего на пепелище, где погибли его дети, соскребывающего с потрескавшейся от проказы кожи гной грязным черепком, в невыразимой скорби жалующегося на Бога:

«О, если бы благоволил Бог сокрушить меня, простер руку и сразил меня! Это было бы еще отрадой мне, и я крепился бы в моей беспощадной болезни…»; «Опротивело мне жизнь… Отступи от меня…»; «Скажу Богу:…объяви мне, за что Ты со мной борешься?»; «Для чего скрываешь лицо Твое и считаешь меня врагом Тебе?»; «О, если бы Ты в преисподней сокрыл меня…».

Иов как будто в горячке бреда жалуется, что уверен в своем оправдании:

«И ныне, вот на небесах Свидетель мой и Заступник мой в вышних!», и здесь же: «Дыхание мое ослабело; дни мои угасают; гробы передо мною».

Мы не отвлеклись. Рассуждая, помним о поставленном вопросе. Но никак не найдем ответа. А его, как говорится, «прямым текстом» и нет, хотя ищем тщательно. Но остается неприятный осадок от правильных слов тех «правильных» друзей.

Почитаем, наконец, выборочно из их менторских наставлений:

«Итак знай, что Бог для тебя некоторые из беззаконий твоих предал забвению». «Ни сына его, ни внука не будет в народе его, и никого не останется в жилище его. О дне его ужаснутся потомки, и современники будут об»яты трепетом. Таковы жилища беззаконного, и таково место того, кто не знает Бога». «Что за удовольствие Вседержителю, что ты праведен? И будет ли Ему выгода оттого, что ты содержишь пути свои в непорочности?» «Держава и страх у Него; Он творит мир на высотах Своих! Есть ли счет воинствам Его? И над кем не восходит свет Его? И как человеку быть правым перед Богом, и как быть чистым рожденному женщиной?»

Они порой рассуждают как будто в отвлеченной форме, говоря о ком-то в третьем лице, но Иов понимает, что смысл их слов направлен к нему. Они не в силах скрыть своего злорадства за благопристойными словами о нравственности и прочих добродетелях. Формально к словам этих друзей не придерешься, все у них правильно, рядышком. Но ведь недаром мудро замечено, что время и место действия бывает важнее самого действия. И это все меняет.

Если Иов в горестях своих и болезненных муках своих жаловался на самого Бога, то ему это простительно. И мы его понимаем, и неподдельно с ним сопереживаем. Но эти, холеные и сытые, здоровые и благополучные, правильно говорящие о Боге, делали самого Бога по образу и подобию своей скрытой порочности. Ему, видящему все, больше нечем заниматься, как подслеживать за проступками бренного человека и не отказывать Себе в удовольствии покарать. Как не вспомнить воспоминания Максима Горького о своих детских впечатлениях о дедушке, бог которого праведный, но злопамятный; он никогда не упустит случая непременно наказать за любой проступок; он все видит, – и человек должен жить в постоянном страхе, а не по совести.

Говоря вроде бы и правильно о Боге, эти друзья даже не подумали, в КАКОЕ время они это изрекают. В иное время их слова о всеведении Вседержителя, о Его воздаянии за добро и зло были бы на своем месте. Здесь же – оскорбление Бога, уподобление Его людям несовершенным и далеко не всегда верным нравственным принципам. Причем, людям – далеко не всегда последовательным в этих принципах.

Когда надо «побить камнями» того или иного за его спотыкания на ухабистом жизненном пути, то «друзья» находят все соответствующие атрибуты Бога, в силу которых Он, по их представлениям, обязательно поддержит их в «праведном» гневе. Но вот подрастают дети, вот уж и внуки становятся «на крыло», и далеко не всегда у них получается гладко в их личной жизни; более того, бывают просто падения. И тогда уже отцы и деды тщательно вспоминают для оправдания своих чад, что ведь Бог-то еще и милующий; что Его милость превозносится над судом.

И еще, весьма важное. «Друзья» чаще всего уверены, что все беды и несчастья у Иова – это ОБЯЗАТЕЛЬНО следствие чего-то дурного, какого-то скрытого порока Иова. Будто бы тяжкое горе не может быть испытанием, а не наказанием от Бога. Кстати, из самой притчи следует понимание того, что вовсе не Он – причина всех бедствий.

Но не зря же эта притча написана в жанре гротеска, где так явно вводятся способы гиперболы. Богу противостоит Сатан, существо могущественное, но вовсе не всемогущее. Иов теряет все – Иову, выдержавшему испытания, все возвращается. И все наши рассуждения были бы натяжкой, если бы все не начиналось так:

«Был человек в земле Уц, имя его Иов; и был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен, и удалялся от зла».

Значит, не «за что», а «для чего».

Таинственный мудрец древности понял то, что до сих пор не в силах понять «правильные» люди, с «правильностью» которых стоять рядом зябко. Их «бога» можно бояться рабским инстинктом, но по-сыновьи довериться – не получается.

Телеграм-канал газеты "Мирт": https://t.me/gazetaMirt