Амоса давно не было видно. Когда-то мы вместе пасли наши стада и мечтали о том, какой будет наша жизнь. Но однажды он пришел и сказал, что к нему проговорил Господь, и он должен отправиться в Северное царство, чтобы там возвестить Божью волю.
Наши пути разошлись. Я по-прежнему пас стада своего отца. А он ушел и, судя по слухам, жил где-то то ли в Самарии, то ли в Вефиле. Признаться, я даже сначала подумал, что он просто ищет причину для того, чтобы, как и многие его сверстники, двинуть из деревни в большой город. Какие перспективы сегодня могут быть для молодежи в регионе? А в столице совсем другое дело.
С тех пор как Иеровоам II пришел к власти, многое изменилось. Все деньги теперь стекались в столицу. Централизация власти позволяла стране «встать с колен», но и требовала взамен все ресурсы для того, чтобы укрепить пошатнувшуюся военную и политическую мощь некогда великой державы.
Амос оказался упертым малым. Сразу стало понятно, что он не будет терпеть несправедливость. Началось все с замечания Амасии, когда тот ткнул Амоса, как котенка, в его социальное положение. Но похоже это лишь раззадорило моего друга. Вот удивительно, ведь многие вокруг говорили ему: «Амос, куда ты против помазанника Божьего? Тебе нужно покаяться и смириться». А он: «Мне Бог сказал».
Дальше – больше. Многие говорили: «Амос, ну, не лезь ты в политику, это не наша задача, в этом мире справедливости не найдешь». А он в ответ только кипятился: «Это в такого Бога, значит, вы верите, у Которого справедливости не сыскать?»
До какого-то времени его терпели. Особенно пока он обличал внешних врагов и предрекал им воздаяние, по справедливости. Сирийцам за то, что они «Гилад обмолотили железными орудиями» (Ам. 1:3); филистимлянам с их городами-государствами Газой, Ашдодом, Ашкелоном, Экроном за их агрессивную политику против Израиля; финикийцам за то, что «всех пленников они продавали в Эдом, не вспомнив о братском союзе» (а были времена, когда мы считали их чуть ли ни братьями, и даже Тирский царь Хирам помогал нам построить храм). А уж о беззакониях аммонитян и говорить не приходится, когда они «в Гиладе беременным распарывали живот, чтобы расширить свои пределы» (Ам. 1:13), конечно, если ты завоевываешь землю, нужно позаботиться о том, чтобы на ней не было законных наследников, которые потом попробуют заявить о своих правах.
Но Амос на этом не остановился. На вполне справедливые замечания типа: «Ты лучше посмотри, что творится у других народов», он обычно парировал: «Меня больше интересует моя страна». И после этого его уже было не удержать.
Он обрушивался на богатых, которые обирали свой народ, отстраивали города, резиденции, дворцы.
Перераспределение национальных богатств быстро привело к появлению новой аристократической прослойки, которая не удовлетворилась только полученными государственными благами. Кроме этого, она стала покушаться и на богатства других. При этом, когда кто-то из притесняемых пытался возвысить свой голос в ответ на творящуюся несправедливость, такому говорили: «Идите в суд». Но что толку идти в суд, когда вся система правосудия работает на обеспечение хорошей жизни разжиревшей от богатства знати?
Однако для Амоса похоже был открыт высший суд, который не доступен звону злата, который и мысли, и дела знает наперед. Он говорил, что Господь не пощадит тех, кто «продают за серебро невиновного, нищего за пару сандалий» (Ам. 2:6), тех, кто «топчут головы бедняков, словно прах земной, нищим проходу не дают» (Ам. 2:7). Кто бы мог подумать, что отношение к беднякам может быть показателем отношений человека к Богу?
Оказывается, сколько бы ты ни был замечен в храме в окружении других таких же «богобоязненных» государственных мужей, сколько бы ты ни жертвовал на храм, сколько бы жертвоприношений ни приносил, если ты рассматриваешь ближнего как источник получения прибыли, вся твоя набожность и религиозность не более чем идолопоклонство.
Да и что можно сказать о набожности тех людей, которые «возлежат при каждом жертвеннике на одежде, полученной в залог, и пьют в храмах своих богов вино, что взято в уплату штрафа» (Ам. 2:8)? Вот она суть новой государственной религии – использовать внешнюю форму веры, выпотрошив ее суть.
А как же Моисеев закон, который прямо запрещает брать у человека последнюю одежду, даже если он не может расплатиться по обязательствам? Другое дело, когда есть запасная, но содрать последнее и отправить человека голым, а после этого подстелить его одежду под себя в храме своего Бога, попивая вино…
Вполне можно понять, почему Амос не удержался и прошелся даже по семьям всех этих «уважаемых» мужей. По всем их бесконечным женам, тещам, любовницам, которые получают дорогие подарки за счет бедных. Такие эпитеты им подобрал, что даже мне, неотесанному пастуху, становится неудобно:
«Выслушайте это слово, васанские коровы, что живут на горе Самарийской! Вы притесняете бедных, угнетаете нищих, говорите мужьям: «Принесите нам выпить!» (Ам. 4:1).
У меня, когда я это услышал, аж дыхание сперло – как можно так дерзко? Но, похоже, Амос всего лишь передавал слова самого Господа:
«Клянется Владыка Господь святостью Своей: вот, приходят к вам дни, когда поволокут вас на крюках (ну, прямо как телиц упитанных, за нос), а последних из вас – на крючках рыболовных (тут явно рыбешки поменьше). Пойдете тогда через пролом в стене, каждую из вас поведу прямо в направлении Хермона, – пророчество Господа» (Ам. 1:2,3).
Здесь даже я не очень понимаю, о чем это Амос. Какой еще пролом в стене? Если только враги сломают стены и уведут всех в плен…
Одно только понятно: сколько бы ни наживались богачи, сколько бы они ни обманывали всех, сколько бы ни старались потом откупиться от Господа за свои грехи, – у них это не получится. «Хоть каждое утро приносите свои жертвы, хоть раз в три дня – десятины» (Ам. 4:4). Похоже, что Господь просто потешается над всеми этими потугами сильных мира сего: «Приносите квасное в благодарственные жертвы, повсюду кричите о дарах добровольных, вы же любите это, сыны Израиля» (Ам .4:5)
В общем, перспективу Амос стал рисовать совсем не радужную. Как будто толкнул с горы большой валун, который быстро увлек другие валуны. В конце концов этот камнепад стал обрушивать буквально все: и могущество военно-промышленного комплекса страны, и относительное экономическое равновесие общества в целом, и личностное благосостояние знати и аристократии, в частности.
Оказывается, что именно то, в чем мы были самые-самые, то, чем гордились, то, что полагали лучшим, в том и станем самым отсталым. По словам Амоса, Господь совсем не шутит:
«Я вас придавлю, как телега, груженная снопами, так, что быстрый забудет про бег, могучий лишится своей силы, не спасет свою жизнь даже богатырь; умелый лучник не устоит, бегуну не помогут ноги, даже всадник свою жизнь не спасет; величайший из богатырей убежит в тот день нагим, сказал Господь» (Ам. 2:13:16)
И совершенно бесполезно строительством дворцов и храмов остановить это возмездие Господа. Хоть в каждом своем дворце установи по личному алтарю.
«В день, когда взыщу я с Израиля за его преступления, покараю и алтари Бейт-Эля: отсеку рога у алтарей и наземь повергну. Поражу и зимний дворец, и дворец летний, и дома, украшенные костью, разрушу, великие дома! Пророчество Господа!» (Ам. 3:14,15)
И совершенно бесполезны попытки снова всех переиграть. Не поможет даже смена правителей. Ведь от перестановки слагаемых сумма не меняется. Что толку менять одного на другого, если справедливость попрана? Что толку менять законы, если насилие, как принцип, установлено на пьедестал? Что толку утверждать право, если бесправны его носители?
«Вы пытаетесь отсрочить злой день и насилие возводите на престол» (Ам. 5:3).
Если послушать Амоса, создается впечатление, что мы стали думать о себе как о народе богоносце, который всегда может договориться с Богом. Только вот условия договора диктуем не мы. И не стоит потом удивляться последствиям за его несоблюдение. Господь через Амоса явно указывает на это: «Пойдут ли двое вместе, если заранее не сговорятся?» (Ам. 3:3). А ведь когда-то мы договорились еще на Синае.
И все, что сейчас с нами стало происходить, похоже на рычание льва – мы не видим его самого, но уже накатывает страх от звука его голоса. Мы, как птица, которая попалась, как добыча в петле, как город в день бедствия.
«Зарычит ли в зарослях лев, если у него нет добычи? Подаст ли голос львенок из логова, если ничего не поймает? Попадет ли птица в ловушку, если не расставят ее на земле? Взлетит ли вверх петля, если в нее ничего не попадет? Если в городе рог трубят, разве не испугается народ? Если бедствие пало на город, разве не Господь его послал?» (Ам. 3:4-6)
Не знаю, как при всем этом Амоса еще терпят. В наше время предпочитают говорить, что цель правоверного израильтянина – провозглашать веру в Яхве, а не обличать несправедливость. А как рассказывают очевидцы, именно это, похоже, задевает Амоса больше всего. Ведь для него нет ничего более возмутительного, как мысль о том, что с несправедливостью нужно смириться и просто не обращать на нее внимания, ведь все равно этот мир обречен. А проповедь Закона Яхве гораздо важнее, чем обличение его несоблюдения. Так думают многие, предпочитая просто приносить жертвы и поклоняться Творцу.
И, похоже, здесь Амос пытается всем нам сообщить что-то очень важное. Если я его правильно понимаю, он пытается сказать, что наше поклонение Яхве и поиск Его начинаются с поиска социальной справедливости. Да, может это покажется наивным, ведь, по справедливости, я первый попадаю под приговор этой справедливости. Но именно в этом и смысл. Поиск социальной справедливости прежде всего неразделим с моим внутренним личным настроем на нее. И этот поиск возможен только тогда, когда мой внутренний камертон настроен на страстное желание исполнение Божьего Закона.
Что толку поклоняться справедливому Богу, игнорируя при этом несправедливость вокруг? Если нравственные основания завета попраны, поклонение не имеет смысла. Видимо именно это имеет в виду Амос, когда передает слова Господа:
«Неугодны мне собрания ваши. Принесете всесожжения и жертвы – не приму, на мирную жертву из упитанных барашков не взгляну. Шум ваших песен – прочь от меня, звуков лиры слушать не стану! Пусть течет правосудие, как вода, праведность – как непересыхающий поток!» (Ам. 5:21-24)
Но кажется, что многие предпочитают не думать об этом. Или, что еще хуже, делать вид, что нет никакой несправедливости. И это не скрылось от прозорливого взгляда пророка: «Справедливость вы обращаете в полынь, правду повергаете наземь» (Ам. 5:7).
К сожалению, так уж мы, люди, устроены, что крайности часто становятся нашим излюбленным делом. Либо мы, поднимая справедливость на щит, готовы отравить ею, как полынью, жизнь других, либо правду, как деревянных божков, пытаемся столкнуть на землю: я с Богом договорюсь, Он меня простит, да и кто из нас без греха, – думаем мы.
Не знаю, не знаю: слишком уж радикален Амос, слишком уж правдолюбив, слишком уж горяч. Что с ним делать? Так ему долго не протянуть, еще объявят его экстремистом или иностранным агентом. Какое он имеет право пророчествовать в Северном царстве, будучи рожденным в Южном? Наверняка, найдутся те, кто пожелает разобраться, нет ли у него каких-либо скрытых мотивов.
Но похоже его это не волнует. Он продолжает утверждать, что его голос всего лишь звено в причинно-следственной цепи происходящих событий. «Лев заревел – кто не устрашиться? Владыка Господь заговорил – кто сможет не пророчествовать? (Ам. 3:8)
Хотел бы я быть таким бесстрашным. Но пока только жажду этого. Жажду с такой же силой, как Амос жаждет потока Божьей справедливости.
Телеграм-канал газеты "Мирт" - https://t.me/gazetaMirt
