Меня нередко спрашивают, с какой книги лучше начинать знакомство с Джорджем Макдональдом. «А что вы любите читать?» – спрашиваю я и в зависимости от ответа советую начать или с «Принцессы и гоблина», или с волшебных мифопоэтических повестей «Фантастес» и «Лилит», или с одного из двух опубликованных до сих пор на русском языке романов, «Сэр Гибби» и «Донал Грант».
Сама я начинала именно с романов, но чисто случайно: в 1996 году, когда я впервые узнала про Макдональда из «Расторжения брака» Клайва Льюиса, в моей университетской библиотеке оказалось несколько его романов в современных и сокращенных американских изданиях. Одним из первых я прочитала «Пробуждение священника», про молодого и немного бесцветного пастора Англиканской церкви Томаса Уингфолда, который, пытаясь защититься от насмешек самоуверенного атеиста, неожиданно для себя был вынужден посмотреть правде в глаза и честно ответить на вопросы не только о реальности собственной веры, но и об истинности и обоснованности христианства вообще.
Тогда я была еще совсем юной христианкой в столь же юной постсоветской России, где множество новообращенных христиан в новых, недавно появившихся церквях пытались понять, что такое духовная реальность, какой должна быть церковь, что значит служить Богу и какой Он, Бог. Время было непростое: после первых трех лет эйфории новообретенная вера постепенно начала обретать реальность, и в сердце вдруг подняли голову и гордыня, и привитый с детства заносчивый, скептический атеизм, и страх перед чужим мнением, и странная смесь инициативной ответственности с желанием не высовываться.
Мудрый голос Макдональда и тот Бог, о Котором говорили и Которого знали его герои, стали для меня самым настоящим глотком свежего воздуха и принесли столько облегчения и радости, что я немедленно начала переводить для друзей кусочки из романа, отрывки проповедей пробудившегося Уингфолда и фразы из разговоров о Боге, церкви и вере. У Макдональда Бог, как сотовый мед, «капал» с каждой страницы и был так невыразимо хорош, что с Ним можно было не бояться ни несправедливого осуждения со стороны других, ни собственного реального чувства реальной вины за реально совершенный грех. Так что, когда мой друг-издатель заговорил о переводах романов Макдональда на русский и мы начали думать, что именно и когда лучше переводить, «Томас Уингфолд» неизменно был в первой тройке.
Надо сказать, что священник Томас Уингфолд занимает совершенно особое место в ряду персонажей Макдональда. Именно его именем названо виртуальное сообщество современных почитателей писателя и выпускаемый им ежеквартальный журнал, в котором Барбара Амелл, неутомимая исследовательница творчества Макдональда, с 1993 года собирает и публикует материалы, связанные с его жизнью и работой.
Сам Макдональд тоже выделял роман особым образом. «Эту книгу… я считаю одной из самых важных своих работ, – писал он своему американскому другу, поэту и редактору Ричарду Гилдеру. – Будет ли ее читать широкая публика, я даже не могу предположить. Местами она действительно немного трудная. Я как раз сейчас ее заканчиваю – шесть месяцев работы». Интересно также отметить, что ни одно другое произведение Макдональда не подвергалось такой суровой критике, какая обрушилась на «Томаса Уингфолда», когда он вышел в 1876 году в издательстве «Хёрст и Блэкетт».
Прочное признание писателя, проповедника и лектора закрепилось за Макдональдом уже к середине 1860-х годов. Его первые поэтические и мифопоэтические опыты — (драматическая поэма «Внутри и снаружи» (1851) и волшебная повесть «Фантастес» (1855), — хоть и были положительно оценены критиками, не нашли особого спроса у широкой публики, которая требовала совсем другого. «По словам [издателей] Смита и Элдера, сейчас идут только романы, – писал Макдональд своей жене Луизе. – Смит говорит, что, если я задумаю [написать роман], издатели будут заранее копить на него деньги. Все это, конечно, ерунда, но все равно приятно. Жаль только, что я не умею писать романы. Очень жаль».
Однако слова издателя зацепили Джорджа – плюс, помимо всего прочего, ему надо было кормить растущую семью. Гораздо позднее, в 1893 году, в интервью обозрению «Книжные новости» Макдональд вспоминал, что в то время у него просто не было выбора: «Я должен был писать, чтобы зарабатывать деньги, а лучше всего платят за прозу».
Сначала он думал, что на роман ему просто не хватит ни сил, ни способностей, но в апреле 1859 года, читая в Лондоне серию литературных лекций, набрался смелости и решил попробовать. Первая попытка действительно обернулась неудачей, но уже через три года в издательстве «Блэкетт» у него вышел трехтомный роман «Дэвид Эльгинброд», который с первого дня начал раскупаться большими тиражами, и с того момента трудностей с изданием книг у Джорджа уже не возникало.
За первым романом последовали и другие, и к концу 1860-х автор «Дэвида Эльгинброда» (1863), «Алека Форбса» (1865), «Роберта Фальконера» (1868) и «Малькольма» (1875) стал известен и любим не только в Британии, но и в Америке.
Тем не менее, к 1876 году, когда вышел в свет «Томас Уингфолд», писательские заработки Макдональда начали уменьшаться. Издатели платили не так щедро, как раньше, и, хотя Джордж работал не покладая рук и его романы продолжали расходиться так же быстро, как и прежде, денег становилось меньше, а долгов больше. Некоторые издательства и вовсе не платили Макдональду за право печатать его книги, выпуская их самовольно, пиратским образом.
Одновременно литературные критики стали отзываться о его новых книгах все более негативно, считая, что ему следует меньше делать упор на богословские и философские рассуждения и больше думать о том, чтобы развлекать читателей. Лондонский литературный журнал «Этенеум» уделил «Уингфолду» один-единственный абзац, отмечая, что большую часть романа занимают беседы на религиозные темы и поэтому книга получилась «более полемичной и провокационной», чем все предыдущие произведения автора. Обозреватель из «Фортнайтли-Ревью» подробно пересказал сюжет романа, но лишь для того чтобы показать, с каким трудом сам он прочел его до конца, и заключил, что книга понравится лишь тем, кто любит «проповеди, перемежающиеся мелодрамой».
В викторианской Англии религиозный роман оставался вполне уважаемым и популярным жанром, и авторские вставки, отступления и духовные комментарии были вещью вполне привычной. Более того, читатели, хоть немного разделяющие взгляды Макдональда, любят и любили его романы именно за эти вставки, потому что видят в них главную силу его книг.
Как писал Кл. С. Льюис, его «длинные рассуждения и проповеди… были бы просто невыносимы, читай мы его книги ради сюжета, но на самом деле на редкость уместны и доставляют читателю множество радости, потому что автор, хоть и неважный романист, но великолепный проповедник. … Самые драгоценные жемчужины порой обнаруживаются в самых скучных его книгах… Читатель, любящий святость и любящий Джорджа Макдональда… непременно отыщет даже в самых неудачных его романах нечто такое, что совершенно обезоруживает всякую критику, и научится видеть странное, неловкое очарование даже в самих этих недостатках».
Безусловно, Макдональду не всегда с равным успехом удавалось выражать свои мысли и рассуждения в художественно приемлемой форме, вплетая их в повествование так, чтобы оно не превращалось только в иллюстрацию для проповеди. Однако «Томас Уингфолд» является именно религиозным, «пасторским» романом о духовном пробуждении и росте профессионального священника, и Макдональд считал, что здесь ему, как никогда раньше, удалось органично выразить главную суть своих христианских убеждений: ведь сама сущность коллизии и драматического конфликта выстроена в романе именно на мировоззренческих и духовных борениях персонажей, на их попытках уверовать и раскаяться.
Современному читателю не всегда легко оценить, насколько центральную роль играла в викторианской Британии религия и церковь и насколько необычными и радикальными были взгляды Макдональда по контрасту с официально принятыми доктринами. В 1875 году критик Джордж Маккри выпустил книгу «Религия в нашей литературе» , где Макдональду досталось за то, что он, по мнению автора, черпал свои неортодоксальные взгляды исключительно из «нравственного сентиментализма» и проповедовал их «с подлинно миссионерской ревностностью» . Возможно, «Томас Уингфолд» в каком-то смысле стал ответом Макдональда на нападки Маккри и подобных ему религиозных консерваторов, дав писателю возможность четко и полно изложить свои взгляды на целый ряд острых тем и вопросов, с которыми так или иначе сталкивалась викторианская церковь.
С одной стороны, Макдональд встряхивает и заставляет пробудиться читателей-верующих, рассуждая через своих героев о том, насколько обоснована сама христианская вера, ставя под сомнение привычные устои и размышляя о том, можно ли рассматривать служение исключительно как профессию, как заработок, и рукополагать в священники людей, не имеющих ни веры, ни духовного призвания.
С другой стороны, он отвечает на распространившиеся тогда в светском обществе возражения против церкви и христианской веры, включая сомнения в авторитете Библии и в Христовых чудесах, а также комментирует такие «опасные» научные открытия, как, например, теория эволюции Дарвина. Тут Макдональд тоже выбивается из общего хора: эволюция (то есть последовательное развитие от низшего к высшему) представлялась ему базовым законом и принципом всей жизни, и он не видел в самом факте появления и распространения теории Дарвина никакой угрозы христианской вере – что, несомненно, приводило в ужас некоторых его современников и, наверное, вызовет недоумение у многих нынешних христиан.
Главной темой романа тоже является эволюция – эволюция духовная, возрастание и постепенное пробуждение ее героев, и хотя мелодраматических поворотов сюжета в нем действительно хватает, основное «действие» происходит все-таки внутри, в мыслях, чувствах и совести Томаса Уингфолда, Хелен Лингард, ее брата Леопольда, мануфактурщика мистера Дрю и т.п. Кроме того, с помощью одной из сюжетных линий романа Макдональд развивает тему, которую часто поднимал в своих лекциях о шекспировском «Макбете»: каково это – быть убийцей и любить убийцу. Как и в «Макбете», здесь все кровавые сцены происходят за кулисами, и история написана не для того, чтобы вызвать у читателя сладострастный ужас. И у Шекспира, и у Макдональда рядом с убийцей оказывается страстно преданная ему женщина, которая подталкивает его к греху. И Макдональда, как и Шекспира, интересует прежде всего влияние преступления, обмана и страха перед грядущим наказанием на внутреннее состояние героев, а также возможность искреннего раскаяния и спасения для убийцы и обманщика.
Основной целью Макдональда, в какой бы роли он ни выступал, всегда было показать читателям высшую реальность и по-настоящему благого Бога, увлечь их любовью к справедливости и подлинному добру. В юности он мечтал быть поэтом, но потом решил, что самым верным способом нести людям истину о Боге – представлявшемуся ему совсем не таким, каким Его чаще всего преподносила официальная церковь, – будет пасторское служение.
«Когда я сам увидел истину, мне захотелось рассказать о ней другим, – писал он в эссе при поступлении в семинарию. – Чем больше рассеивалась моя собственная тьма, тем яснее я видел, что все то злое, что мешало мне на пути к Богу, – те трудности, с которыми я сталкивался в Библии, – иллюзорно и не имеет в себе реальности, и я подумал, что могу помочь другим... Мне кажется, я немного знаком с движениями и мотивами человеческой души, так как с детства исследую их в той или иной форме. Не могу сказать, что мною прежде всего руководят и на меня так уж сильно влияют самые высокие мотивы – Божья слава и благо человечества. Однако я действительно считаю их высшими и верю, что Бог будет взращивать их во мне по мере того, как я возрастаю в христианской жизни… Я хочу стать служителем, потому что не знаю занятия выше и лучше. Я с нетерпением жду вечности и полагаю, что, кроме служения, на земле нет ничего иного, чему можно было бы посвятить все сердце и душу. Я не могу или, по крайней мере, не должен испытывать энтузиазма к чему-либо иному. Служение соединяет всю мудрость и знание – всё самое истинное и прекрасное – в одно целое. Мне кажется, несмотря на все минусы, служение даёт нам больше средств для личного роста в святости, и для меня это одна из главных причин стать пастором. Я испытываю много трудностей, которые заставляют меня сомневаться, христианин я или нет, – и какое-то время назад я вряд ли смог бы их преодолеть. Но я не могу ждать, пока все они останутся позади, чтобы стать служителем. Я буду идти вперед, уповая на Бога, и надеюсь, что Он поможет мне…»
Однако еще учась в семинарии, Джордж начал испытывать некоторые сомнения относительно того, подходит ли он для работы пастора. «Мне часто кажется, что священника из меня не выйдет, – признавался он отцу, – но Бог направит меня на путь, который будет лучше для меня – и, что еще важнее, лучше для свершения Его замыслов».
Это ощущение, что он призван не к обычной пасторской работе, а к чему-то иному, со временем только возрастало – отчасти из-за того, что людям не очень нравилась его манера проповедовать, а отчасти из-за того, что он не желал угождать прихожанам, представляя истины Писания исключительно в соответствии с их деноминационными предпочтениями. Тем не менее он все-таки попробовал себя в церковном служении и далеко не понаслышке знал все то, с чем сталкиваются пасторы в его романах: после окончания семинарии он почти три года служил пастором Конгрегационной церкви Св. Троицы в городе Арундел, в Сассексе.
Церковь была не очень старая и не очень большая, и прихожане ее были люди простые, не особенно осведомленные, по большей части торговцы и ремесленники среднего достатка. Прибыв в город, молодой пастор взялся за дело с подобающим рвением и составил себе довольно плотное расписание. Помимо обычного посещения прихожан (и особенно помощи бедным и больным), по понедельникам он проводил молитвенное собрание, по четвергам читал лекции, разъясняя и продолжая тему воскресной проповеди, и в те же дни вечером вел библейские занятия, одно для юношей, а другое для девушек. Он получал немало удовольствия от общения со своими прихожанами, особенно с простыми бедными людьми, которых часто навещал. «Вспоминая его удивительное сострадание к людям в любой беде, так что они сразу понимали, как это – отдать другому свое бремя и заботы; вспоминая, как он радовался с радующимися, или его истории, полные страсти и юмора, волшебства и остроумия, я не сомневаюсь, что жители Арундела – за исключением тех немногих, кто не мог отделить веру от убеждённости, что растущая прибыль и торговля являются знаком Божьей снисходительности, – просто не могли не полюбить своего нового пастора», – писал о нем его старший сын Гревилл.
Львиную долю времени Джордж посвящал чтению Библии и другой духовной литературы и подготовке к воскресенью: писать новую проповедь на каждое служение ему было нелегко, да и делать это он не любил. «Если можешь, вышли мне назад те проповеди, что я тебе послал, – просил он своего отца в одном из писем, – потому что теми, которые у меня оставались, я последнее время развожу огонь; лучше употребления им не придумаешь… Письменных проповедей не бывает! Это логическая несообразность. Проповеди нельзя печатать или читать!..» «У меня нет времени на составление проповедей, – признавался он в другом письме, – потому что я читаю их совсем в ином стиле, нежели пишу…»
Судя по отзывам современников, его проповедническая манера казалась людям одновременно слишком неформальной, слишком интеллектуальной и слишком поэтичной, да и в доктринальном плане он был весьма неоднозначен. Семинарские преподаватели Макдональда считали, что по воскресеньям средний прихожанин предпочитает слышать в церкви официально одобренное учение, изложенное недвусмысленно и с достоинством.
Сам Макдональд полагал, что для настоящих верующих многие доктринальные вопросы остаются далеко не столь четкими и окончательно определенными, как требуют того общепринятые формулировки. Позже мистер Грэм из романа «Малькольм», один из самых мудрых героев Макдональда, скажет: «Знай я теорию, в которой все башенки и арки были бы закончены и в круговой стене не было бы ни одной прорехи, я лишь держался бы от неё в стороне: ведь такие прорехи – вечные окна, в которые заглядывает рассвет. Законченная теория – все равно что каменный мешок вокруг ее автора, которому для роста все равно требуется пространство».
Как бы то ни было, от Макдональда требовали риторической отточенности и красноречия, а он хотел проповедовать просто и естественно, опираясь на личный опыт и рассказывая прихожанам о собственных трудностях и открытиях при чтении и толковании того или иного библейского отрывка. Одним такая манера нравилась, других — раздражала.
Кроме того, по глубочайшему убеждению Макдональда, библейская проповедь и пасторское служение требовали от паствы готовности думать и пытаться исполнять Божье слово. «Пока моя собака способна лаять, я не стану лаять вместо нее», – писал он позднее в эссе «Сказочное воображение», говоря о необходимости вдумываться и вчитываться в текст самостоятельно, не ожидая, что писатели и учителя будут делать за обычных верующих всю умственную, душевную и духовную работу.
В то же самое время он никогда не делал идола из самого библейского текста: он стремился познать Живое Слово, Иисуса Христа, и, как он поясняет в «Томасе Уингфолде», считал, что Святой Дух нарочно не дал Церкви точного и полного текста Писания, чтобы у нее не возникло искушения поклоняться самой Библии . Вместо абстрактного умосозерцания Макдональд призывал к активному послушанию, отказываясь делить реальность на сакральную (то, что происходит по воскресеньям) и обыденную (то, что происходит в остальные дни недели) и утверждая, что единственный способ узнать и понять Бога и Божье Слово – это исполнять Его заповеди каждый день, стоя ли за прилавком магазина, работая ли за ткацким станком, укладывая ли детей спать или выходя к церковной кафедре.
Прихожанам, привыкшим к четкому изложению «Божьего плана спасения» и настоятельным призывам верить в Искупление, словно одно умственное согласие с этой доктриной гарантировало им место среди «избранных», все это казалось непривычным и неуютным. Безусловно, такие проповеди никак не способствовали умиротворяющему чувству комфорта и приятному ощущению собственной избранности. Кроме того, со временем становилось все очевиднее, что страстная убежденность Макдональда во вселенском присутствии Божьей благодати, данной всем людям без исключения, идет вразрез с общей атмосферой и тоном, принятыми в Конгрегационной церкви.
Понятно, что оспаривать сам библейский текст они не могли и потому начали требовать от пастора более «доктринальных» проповедей. Но Макдональд был «твердо убежден, что до сих пор люди были слишком заняты доктриной и слишком мало практикой… Слово „доктрина“ в библейском употреблении – это не теория, а учение о том, как должно поступать. Мы слишком печемся о точных определениях и о законченных, отполированных, четко обозначенных системах, забывая, что чем идеальнее та или иная теория о Бесконечном, тем больше вероятности, что она неверна, тем меньше она способна быть истинной. Я не отношу себя ни к арминианам, ни к кальвинистам. Я не хочу быть приверженцем никакой системы…»
Возможно, смешанные отклики прихожан на смелые и необычные для того времени проповеди Джорджа нашли свой отголосок в романе о духовном пробуждении священника Томаса Уингфолда, чьи проповеди всколыхнули сонную церковь. У нас нет оснований считать, что реакция на проповеди Макдональда была столь же бурной, но на протяжении двух с половиной лет его слова звучали с арундельской кафедры, оживляя и утешая одних и раздражая и отталкивая других. В конечном итоге молодому пастору настоятельно дали понять, что его дальнейшее присутствие и служение в Арунделе крайне нежелательно, и Макдональд был вынужден навсегда оставить официальное служение.
Однако и эти ранние трудности, и дальнейшие проблемы с критиками и деньгами лишь возгревали в Джордже веру: он не сомневался, что даже когда все кажется безнадежным – а может, именно тогда, когда все кажется безнадежным, – из Божьей руки, пусть даже самым неожиданным образом, непременно придет нужная помощь. К тому же он оставался глубоко убежден, что Господь призвал его служить своим современникам и нести им истину, даже если литературным критикам это не нравится, и видел, что книги его продолжают пользоваться спросом читателей, а значит, его слово и учение расходятся намного дальше и шире, чем с обычной кафедры проповедника. Он продолжал читать лекции и проповеди и писал одну книгу за другой, проявляя завидное упорство и трудолюбие, и нам, читающим его книги полтора столетия спустя, остается только благодарить за это Бога.
Надо сказать, что не все первые отзывы на «Томаса Уингфолда» были негативными. Вот что написал о романе обозреватель «Канадского ежемесячника» в 1877 году: «В этом романе меньше простого и чистого повествования, чем мы обычно встречаем у Макдональда… и меньше поэтических описаний природы, которые придают его прозе особое очарование. Складывается впечатление, что автор меньше думает о природной гармонии, потому что его внимание захвачено гармонией или разладом внутри человеческих душ. По сути, вся книга – это битва между пустым, холодным, негативным скепсисом нашего времени, который не видит ничего кроме естественнонаучных фактов и устремляет внимание лишь на низшие, внешние сферы жизни человека, и глубокой духовной мудростью, которая признаёт высшие устремления человека и ту Истину, что способна их утолить».
По словам Барбары Амелл, отыскавшей и опубликовавшей эту старинную заметку в журнале «Уингфолд» в 2007 году, сам Макдональд, скорее всего, не видел этого отзыва, хотя он наверняка принес бы ему немало утешения. Пожалуй, ее собственные слова о «Томасе Уингфолде» станут наилучшим завершением этого предисловия, потому что написаны с глубоким пониманием книги и ее автора и с большой любовью к Богу и его поэту Джорджу Макдональду:
«Макдональд положил много сил на то, чтобы написать роман в защиту христианства, представив в популярной литературной форме сложные проблемы, требовавшие не менее сложных решений. Духовный великан, до сих пор воплощавшийся автором в таких могучих красавцах, как Роберт Фальконер, в „Томасе Уингфолде“ представлен горбатым карликом, страдающим от астмы. Священника Генри Уолтона, чья мудрость пронизывает три предыдущие романа, заменил молодой пастор, неожиданно для себя осознавший, что его так называемые „убеждения“ – не более чем потенциально ложные предрассудки, унаследованные от Англиканской церкви. Один из героев убивает любимую женщину; как может такой персонаж найти утешение и покой? Сам Уингфолд влюбляется в сестру убийцы и рискует навеки остаться в одиночестве, когда, следуя своей совести, побуждает ее брата признать свою вину. В „Томасе Уингфолде“ Макдональд выбирает для разговора весьма непростые темы, подвергая и христианство, и человеческую натуру самым суровым испытаниям и защищая свою веру с разумно и красноречиво.
<…>
В прошлом некоторые критики ругали Макдональда за слишком много проповедей и дидактических пассажей. В „Томасе Уингфолде“ и то и другое переливается через край, среди читателей и критиков всегда находились несогласные с его взглядами… Но еще при жизни Джорджа Макдональда ждала огромная благодарность читателей, которая перевесила все временные неприятности от критики в адрес „Томаса Уингфолда“. В 1890 году, во время его лекции преподобный Ч. Л. Берланд, священник церкви Св. Спасителя, сказал, что будь он богатым человеком, он издал бы большой тираж этого романа и раздал его всем священникам Англии…»
Мы тоже не слишком богаты, но нас чрезвычайно радует, что «Томас Уингфолд» нашел свою публику и теперь наконец-то окажется в руках русскоязычных читателей. Спасибо большое тем энтузиастам, которые успели полюбить этот роман еще до официальной публикации и даже выпустили его крохотным тиражом на собственные деньги, напомнив нам о том, каким вдохновением «Уингфолд» когда-то стал для нас самих и какую радость и облегчение он может принести многим другим.
