Deprecated: Function split() is deprecated in /home/mirtru/gazeta/content/index.php on line 221
Джон Толкин и дар смерти / Интернет-газета «Мирт»
Главная / Статьи / Взгляд / Джон Толкин и дар смерти
Джон Толкин и дар смерти
Джон Толкин и дар смерти
03.07.2016
2138

Неизбежность смерти – данность, с которой всем приходится иметь дело, как бы того ни хотелось. С момента грехопадения само понятие «жизнь» становится относительным, поскольку жизнь превращается в процесс временно продолжаемого выживания или, еще точнее, некоторое время оттягиваемого умирания. Как в классической компьютерной игре «Тетрис» выиграть невозможно – можно только оттянуть проигрыш. Человеку может удастся уберечься от болезней и несчастных случаев, но смерти он все равно избежать не сможет.

Генетический механизм естественного умирания более-менее ясен. У наших хромосом имеются концевые участки, неспособные к соединению с другими хромосомами. Они называются «теломеры» – от греческих слов «телос» (конец) и «мерос» (часть) и выполняют в хромосомах защитную функцию. Но ДНК-полимераза неспособна синтезировать копию ДНК с самого конца, вследствие чего теломеры укорачиваются при каждом цикле деления клетки. В итоге максимально возможное число делений клетки оказывается ограниченным длиною теломера. Когда оно исчерпывается, – «game over», процесс прекращается. Мы все «поставлены на счетчик» от самого начала формирования нашего организма.

Интересно, что стволовые клетки способны делиться неограниченно долго. В них при каждом делении теломерные последовательности удлиняются благодаря особому ферменту – теломеразе. По-видимому, до грехопадения подобный механизм действовал и в специализированных клетках органов и тканей. Но добиться такого результата в организмах ученым не удается.

Библии чужды платоновско-гностические представления о смерти как «освобождении души от тела». Смерть – это конец. Это прекращение бытия, каковое восстанавливается лишь при воскресении: «Возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» (Быт. 3:19). Упованием Израиля была вера не в «жизнь после смерти», а в Искупителя и в воскресение мертвых. Потому-то и забота об умершем в Израиле заключалась не в пышных проводах его «в мир иной», а в том, «чтоб имя его не изгладилось в Израиле». В этом – основа левиратного брака (Втор. 25:5,6).

Имя для евреев было знаком принадлежности Богу и Его народу, частью священного Завета. Поэтому крайне важно было сохранение имени в потомках – это служило как бы залогом обетований: «Ради Иакова, раба Моего, и Израиля, избранного Моего, Я назвал тебя по имени, почтил тебя, хотя ты не знал Меня» (Ис. 45:4). В народе Божьем понятие потомства было связано с преодолением смерти.

Тайны, не поддающиеся рациональному постижению, бывает проще понять посредством притч и аллегорий. Такое отношение к смерти впечатляюще продемонстрировано в эпическом произведении Толкина «Властелин колец».

Разные существа, представленные в трилогии, по-разному относятся к жизни. В частности, эльфы бессмертны, и потому им свойственна апатия ко всему, что может случиться. Воспоминания для них значат больше, чем происходящее. По природе своей они мало склонны к жертвенности, без которой не может быть подлинной любви.

С другой стороны, люди у Толкина смертны, но гордыня заставляет их постоянно бороться с собственной смертностью. Они стремятся увековечить свое имя в великих делах и достижениях. Но все тщетно – жизнь прошлым отбирает у них и настоящее, и будущее:

 «Смерть всегда стояла у нас перед глазами: нуменорцы, как и в те далекие времена, когда они потеряли свое древнее королевство, жаждали вечной жизни, в которой все пребывало бы неизменным. Могилы королей были пышнее, чем дома живущих, и Властители с большей торжественностью произносили имена предков, записанные в старых свитках, нежели имена своих сыновей» (здесь и далее пер. Валерий Каррик, Мария Каменкович).

Представители прочих рас Средиземья обладают гораздо большей, чем люди, продолжительностью жизни, и их отношение ко всему занимает среднее положение между людским и эльфийским.

Совершенно особое место в эпосе отведено хоббитам. Кто такие хоббиты и откуда они взялись, в трилогии не сообщается. Известно лишь, что они неким образом приходятся ближайшими родственниками людей, и даже разговаривают на людском наречии, хоть и несколько переиначенном. Однако во многом хоббиты отличны от людей. И одним из коренных отличий является то, что они, будучи свободны от зависти и гордыни, принимают жизнь и смерть просто как данность и наслаждаются простыми радостями жизни:

 «Хоббиты смеялись, ели и пили часто и в свое удовольствие, поскольку всегда ценили добрую шутку, а за стол садиться имели обыкновение шесть раз на дню (если, разумеется, было что на этот стол поставить!). Они любили принимать гостей, умели весело провести время в компании и обожали подарки, преподнося их от всего сердца и принимая с неизменным восторгом».

Семьи у хоббитов, как правило, очень большие (холостяк Бильбо – редкое исключение) и детей у них много. В отличие от людей, предметом их гордости являются не достижения предков, а успехи потомков. Хоббиты живут не ради прошлого, а ради будущего. Они преодолевают собственную смертность в своих детях. В итоге, и относятся к ним все, как к детям. Это дает возможность видеть в них аналогию с последователями Христа, которым Учитель заповедал быть как дети (Мф. 18:3,4). И только хоббиты оказываются способными устоять перед чарами Кольца Всевластия, которое дает бессмертие, но, как выясняется, порабощает своего хозяина.

Но хоббиты – хоббитами, а люди – людьми. Наиболее драматичной сюжетной линией трилогии с точки зрения подхода к смерти являются отношения человека Арагорна и эльфийской принцессы Арвен. Ради их любви Арвен отказывается от бессмертия и со временем предстает пред лицом неизбежного – смертью своего возлюбленного. У смертного одра он просит ее раскаяться в своем решении и вернуться к эльфам, вновь обретя бессмертие:

 «– Я не стану говорить тебе слов утешения, ибо до тех пор, пока мы остаемся в кругах сего мира, утешения нам не дано. Перед тобою последний выбор. Раскайся в своем решении, уйди в Гавань и унеси с собою на Запад память о днях, которые мы провели вместе; память эта будет вечно жива, но останется лишь памятью. Иначе тебе придется смириться и принять Человеческий Жребий.

 – О нет, возлюбленный господин мой, — отвечала она. — Выбор сделан давно. Да и нет в Гавани корабля, который отвез бы меня за Море. Я должна принять Человеческий Жребий, хочу я того или нет. Я понесу утрату и низойду в молчание. Но вот что скажу я тебе, о Король нуменорцев: лишь теперь поняла я историю людей и их грехопадения. Я презирала их, считала порочными глупцами, но теперь, под конец, я жалею их. Ибо если, по слову Элдаров, смерть и впрямь не что иное, как дар Единого племени человеческому, то дар этот полон горечи, и принять его трудно.

 – Так может показаться на первый взгляд, — ответствовал Арагорн. — Устоим же в последнем испытании, ибо в прежние времена мы устояли, отвергнув Тьму и соблазны Кольца. Наш уход полон скорби, но нет в нем отчаяния. Ибо мы не навечно привязаны к этому миру, и за его пределами есть нечто большее, чем память. Прощай же!»

В данном диалоге Толкин ссылается на небытие между смертью («Человеческим Жребием» – the Doom of Men) и тем, что он иносказательно зовет «нечто большее, чем память», как на утрату и молчание (the loss and the silence). Это порождает прямые библейские ассоциации:

 «Разве над мертвыми Ты сотворишь чудо? Разве мертвые встанут и будут славить Тебя? Или во гробе будет возвещаема милость Твоя, и истина Твоя – в месте тления? Разве во мраке познают чудеса Твои, и в земле забвения – правду Твою?» (Пс. 87:11-13).

Познавши цену жертвенной любви, принцесса эльфов снова отказывается от бессмертия, даже утратив любимого человека, ради которого она оставила бессмертие поначалу. Но есть в словах Арвен нечто, что на первый взгляд кажется еще более парадоксальным. Смерть в них упоминается как «дар Единого племени человеческому».

И в этом предположении содержится весьма глубокий смысл. Да, смерть – наибольшее проклятие, постигшее человечество в результате грехопадения. Но даже из нее Господь извлекает благословение. В падшем мире Бог творит добро из зла, потому что больше творить его здесь не из чего! Грех порождает смерть. Но Бог использует смерть как оружие против нее же самой. В итоге даже смерть оказывается проявлением благодати: в мире греха и страданий человек, будь он бессмертен, обрекался бы на бесконечные мучения.

Да, смерть – враг (1 Кор. 15:26), но и через нее Господь действует, давая праведникам освобождение: «Праведник умирает, и никто не принимает этого к сердцу; и мужи благочестивые восхищаются от земли, и никто не помыслит, что праведник восхищается от зла» (Ис. 57:1).

Как говорил Максим Исповедник, завершение жизни – не смерть, а избавление от смерти. А Григорий Богослов указывал, что смертью Бог полагает предел злу, «чтобы зло не стало бессмертным»: праведник не вечно страдает, нечестивец не вечно торжествует.

Как образно выразился Толкин: «Наш уход полон скорби, но нет в нем отчаяния. Ибо мы не навечно привязаны к этому миру, и за его пределами есть нечто большее, чем память». Через смерть последствия падения человека не становятся абсолютными. Человек не приговорен к страданиям окончательно и навечно. Предназначение же человека к блаженству вечной жизни остается неизменным.

Наконец, смертью не только ограничивается власть смерти над человеком. Смертью побеждается и сама смерть: «А как дети причастны плоти и крови, то и Он также воспринял оные, дабы смертью лишить силы имеющего державу смерти, то есть диавола…И потому Он есть ходатай нового завета, дабы вследствие смерти Его, бывшей для искупления от преступлений, сделанных в первом завете, призванные к вечному наследию получили обетованное» (Евр. 2:14, 9:15)

 «Никто не страшись смерти, ибо освободила нас от нее смерть Спасителя» (Иоанн Златоуст). В соответствии с обетованием Протоевангелия, смерть перестает быть проклятием, лишившись своей абсолютной власти над людьми. Впервые это не как пророчество о будущем, а как свершившийся факт, звучит при Сретении Господнем в словах старца Симеона:

 «Был в Иерусалиме человек, именем Симеон … Ему было предсказано Духом Святым, что он не увидит смерти, доколе не увидит Христа Господня … И, когда родители принесли Младенца Иисуса … он взял Его на руки, благословил Бога и сказал: Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром» (Лк. 2:25-29).

 «Отпускаешь с миром». Бессмертие было для Богоприимца бременем, а смерть – освобождением. Ту же мысль мы находим и в известном гимне Франциска Ассизского (1182-1226):

 

«Вся хвала да будет Тебе, мой Господь, от сестры Смерти,

 Чьих объятий никому из смертных не избежать.

 Горе тем, кто умирает в смертном грехе!

 Блаженны те, кого она застанет за исполнением воли Твоей!

 Вторая смерть не причинит им вреда».

 

Подлинное же бессмертие человек обретает в Небесном Иерусалиме: «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их , и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло… Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева – для исцеления народов» (Отк. 21:1-4, 22:2).

 «Наше же жительство – на небесах, откуда мы ожидаем и Спасителя, Господа нашего Иисуса Христа, Который уничиженное тело наше преобразит так, что оно будет сообразно славному телу Его, силою, которою Он действует и покоряет Себе все» (Флп. 3:20,21).

 По эту сторону Божьего Царства дар смерти идет рука об руку с даром жизни. Но он – одноразовый. Дар же жизни во Христе пребывает вовек.

https://www.facebook.com/sergei.golovin

 

Тэги:   мысли   Писание   Бог   
Еще читать