«Рука Господня не сократилась. Наши грехи не могут исчерпать Его милосердия. Благодать Божия в наши дни столь же преизобильна, как и в ранней Церкви. Господь по-прежнему обращает к Себе души людские, и любящие Его успешно выполняют свое предназначение: хранят в себе частичку Духа и передают ее ближним, оживляя их души».
Так начинает свой рассказ о жизни скромного монаха-кармелита парижский священник Жозеф де Бофор. Эти строки написаны в 1692 году, через год после смерти брата Лаврентия. Де Бофор часто навещал старого монаха, ходил к нему, как ходят к старцам. Ходил с 1666 года, почти 25 лет... Именно ему брат Лаврентий сказал при первой встрече: «Если тобою, брат, движет истинная тяга к Господу, то навещай меня в любое время, не боясь потревожить, а если нет – не приходи больше».
После смерти брата Лаврентия его письма, духовные наставления и беседы увидели свет исключительно благодаря усилиям верного де Бофора.
Ровесник д’Артаньяна
Как ни удивительно, Николя Эрман был практически ровесником Шарля д’Артаньяна, прославленного Александром Дюма. Только жизнь его сложилась совершенно иначе, чем жизнь отважного гасконца.
Итак, родился Николя Эрман в 1614 году в деревне Эримениль в Лотарингии. Эпидемии чумы, голод, и – будто мало напастей! – в 1618 году в Европе началась страшная и кровавая Тридцатилетняя война. Так что спокойным детство Николя назвать нельзя. Родители воспитывали его как христианина, но о хорошем образовании для простолюдина не могло быть и речи.
В 1632 году в Лотарингию, бывшую тогда частью Священной Римской империи, вторглись французские войска, и герцог лотарингский Карл IV вынужден был подписать договор: Лотарингия отошла к Франции. Не помогла герцогу ни детская дружба с французским королем Людовиком XIII, ни то, что его сестра была замужем за братом короля Гастоном Орлеанским.
Обращение: «От величия красоты созданий…»
А что же Николя? 1632 год – год его восемнадцатилетия и год обращения. Зимой он увидел голое дерево – наверняка не первое в своей жизни. До весны было еще очень далеко, но для него в тот день время ускорило ход. И он увидел внутренним взором, как дерево обрастает листьями, на нем появляются бутоны, цветы, плоды...
Он не раз наблюдал, как деревья теряют листву, а потом снова зеленеют, но именно той зимой ему открылся Бог. «От величия красоты созданий познается Виновник бытия их» (Прем. 13:5). Любовь к Богу-Творцу навсегда поселилась в сердце юноши. И пришла она не через знание, а через откровение. Николя влюбился в Бога.
Опаленный пламенем Тридцатилетней войны
В 1633 году французские войска оккупируют Лотарингию, Карл IV отрекается и, обиженный, вступает в войну на стороне императора Священной Римской империи Фердинанда II Австрийского. Он воюет сначала против германских войск, а потом и против французских, чтобы вернуть свои земли.
А Николя? С началом мобилизации он решил поступить на военную службу к герцогу Карлу. Но и став солдатом, «он всегда действовал прямо и просто, и Господь был добр и милосерден к нему».
Как протекали военные будни Николя, можно только догадываться. Если свидетельство об ужасах войны с Наполеоном – гравюры Гойя, то хронистом Тридцатилетней войны можно по праву назвать Жака Калло.
Жак Калло, уроженец столицы Лотарингии Нанси, жил в одно время с Николя Эрманом. И когда войска Франции под началом кардинала Ришелье начали разорять Лотарингию, Жак Калло выпустил свой антивоенный манифест – первый антивоенный манифест в мире – серию из восемнадцати графических листов под названием «Бедствия и ужасы войны» (другое название – «Большие бедствия войны»). Кстати, гравюры Жака Калло были и у Гойи, и считается, что именно они сподвигли испанского живописца на создание его антивоенного цикла.
Жестокие казни, пытки, насилие, грабежи, убийства мирных жителей – вот чем была Тридцатилетняя война для Лотарингии. Всю жизнь брат Лаврентий вспоминал свои военные грехи и считал, что по-человечески прощения за них быть не может.
Столь жесткое отношение к себе кажется очень странным – ведь брат Лаврентий был боголюбивым и богобоязненным человеком, познавшим Божью благодать! Как он мог думать, что Бог его осудит?!
Но стоит взглянуть на гравюры Калло, как становится ясно, через что прошел брат Лаврентий, свидетелем и участником каких событий он был. Есть вещи, которые простить может лишь Бог... Но с другой стороны, лишь Бог имеет власть обращать зло в добро. Так произошло и в жизни Николя Эрмана.
В Лотарингию, лежавшую на перекрестке дорог Тридцатилетней войны, вторглись шведы. И вот – битва при Рамбервиле. Она случилась 10 августа 1635 года, в день памяти св. Лаврентия Римского. Николя ранен, но остается жив. Как тут не вспомнить «Госпиталь» Калло! Рамбервиль – всего в 35 км от родной деревни Николя, поэтому лечиться он отправляется к родителям. Кстати, покровителем Эрименили тоже считался св. Лаврентий Римский. Ему была посвящена и деревенская церковь.
Неудавшееся отшельничество
Видимо, в этот период начинается второй переворот в душе Николя. В нем смешалась немецкая кровь матери и французская кровь отца: он обладает и дисциплиной, и умением улавливать знаки, способностью глубоко чувствовать и анализировать свои чувства. Он начинает размышлять о своей жизни в миру, «где и воздух отравлен», как говорил ему дядя – монах-кармелит. Но отравленный воздух падшего мира не убивает сразу, а отнимает жизнь и душу постепенно. И только припав к Богу – всегдашнему Источнику жизни – можно удержать это истечение души из тела и вобрать в себя жизнь Божью, истинную. Николя принимает решение оставить военную службу и встать под знамена Христовы.
Но он – максималист. Если уж отдать себя Богу – то всего и без остатка. Тут начинается его недолгое отшельничество. Он пошел в отшельники вместе с богатым вельможей, которого Бог позвал на путь святости. Но подвиг пустынника требует от человека духовной зрелости. Ее-то у Николя еще и не было. Его замучили перепады чувств и настроений. В итоге Николя Эрман отказывается и от отшельничества.
Боже, ты перехитрил меня!..
Он приезжает в Париж. В Парижском монастыре кармелитов на улице Вожирар монашествует его дядя, брат матери Жан, а после пострига – брат Николай. Николя получает в Париже отличное место – место лакея у королевского казначея господина Фьебе. Редкостная удача для деревенского парня, бывшего солдата!
Но и мирские удачи Бог перетолковывает по-Своему. Работа у Фьебе лишь подтолкнула Николя к уходу в монастырь. Причем ситуация была поистине смехотворной: «Я служил в лакеях у королевского казначея господина Фьебе, но был крайне неуклюж и вечно все ломал. И вот я вознамерился уйти в монастырь, надеясь, что там с меня за неповоротливость шкуру сдерут, и что таким образом я принесу в жертву Господу и жизнь мою, и все удовольствия мои».
Впоследствии в беседах с братьями он часто сожалел о своей потерянной молодости:
«Поздно полюбил я Тебя, Красота, такая древняя и такая юная, поздно полюбил я тебя!». Не будьте же как я, братья мои! Вы молоды. Так послушайте честную исповедь того, кто совсем не думал о Господе в дни юности своей. Посвятите молодые годы Его любви, ибо если бы я узнал Его раньше, если бы тогда мне сказали то, что я говорю вам сейчас, я бы не медлил столь долго. Верьте же мне и каждую минуту, которую вы провели вдали от Божьей любви, считайте потерянной».
Как печалится брат Лаврентий о потраченных впустую восьми годах жизни – с момента откровения до поступления в монастырь! Причем мы в наше время их потерянными никак не назвали бы. А назвали бы их годами поиска... Ведь это и вправду были годы поиска Бога... Разве не так? Но у Лаврентия Воскресения другая логика: то, что не отдано Богу без остатка, – потеряно. Потеряно и для Бога, и для человека.
И когда, глядя с вершин своего сорокалетнего опыта хождения пред Богом, он размышлял о своей юности, то недоумевал: как можно было вкусить Бога – и оставаться в стороне от Него так долго? Как можно было влюбиться в Бога – влюбиться сильно и пылко – и не начать тут же учиться любить Его? Ведь влюбленность и любовь – разные вещи, не так ли? «А поскольку любовь обычно измеряется познанием, то чем глубже и шире наше знание, тем необъятнее любовь», – так говорит брат Лаврентий в одном из писем.
И вот в 1640 году, в возрасте 26 лет, Николя Эрман становится послушником в монастыре Босых Кармелитов на улице Вожирар. Да, именно в том монастыре, у стен которого королевские мушкетеры дрались, по воле Александра Дюма, с гвардейцами кардинала... Через два года – кстати, в год смерти кардинала Ришелье – он приносит вечные обеты и принимает имя Лаврентия Воскресения.
В его новом имени навсегда слились память о св. Лаврентии Римском, сыгравшем столь значительную роль в его жизни, и тайна Христова Воскресения, принесшая спасение всему человечеству. Теперь брат Лаврентий до самой смерти будет носить коричневую рясу монаха-трудника и умрет в этом же монастыре в 1691году в возрасте 77 лет. А о том, что происходило с ним на протяжении пятидесяти одного года в стенах монастыря, мы как раз и узнаем из писем и бесед брата Лаврентия и воспоминаний о нем, написанных священником Жозефом де Бофором.
Лаврентий Воскресения «Хождение пред Богом», Триада, 2014.
