Беленые стены, арочные окна, слова из Писания золотыми буквами на главной стене. Центральное место задекорировано под пещеру, которая пуста: «Его нет здесь – Он воскрес».

Да, Его действительно здесь нет. Нет в глазах этого хора, задача которого сидеть смирно, показывая всем пример сосредоточенной добродетели, и изредка вставать, чтобы выбросить в зал несколько круглых голосов. Голоса старательно сливаются в большие шары и катятся по залу, пока не взорвутся мыльным пузырем у кого-то над головой, попадая каплями в глаза и на одежду.

Я глуховата, поэтому различаю слова только знакомых песен. Да и кому нужны эти слова? Кому нужен смысл? Разве он слышен в этих мыльных пузырях? Разве он виден в этих лицах, сосредоточенных вывести правильную ноту? «Его нет здесь».

«Его нет здесь», - провозглашает голос из-за кафедры. И этот голос прав. Нет Его в этом профессиональном голосе. Нет Его в этой проповеди, которая, как шар в руках неумелого игрока в боулинг, – катится мимо. Проповедь легко обтекает все предметы, не касаясь их. Никаких страйков, лишь иногда отдельно сбитые кегли – тяжелым на подъем словом.

Ну скажи, проповедник, неужели Христос приходит к тебе по утрам и общается с тобой так же? Неужели Христос выхватывает наугад пучок стихов из Библии, соединяя один с другим одним лишь словом, и втирает тебе прописные истины, позолоченные знаниями истории или культуры, припыленные оригинальностью и украшенные, как ягодкой, анекдотом из личной жизни? Все это хорошо, но как-то не так. Все правильно, и все законы соблюдены – но вот Его-то нет здесь.

«Его нет здесь – Он воскрес!», и вместе с Ним воскресла благодать. Смерть, где твое жало? Закон, где твоя победа? Он воскрес! Весь долг уплачен.

Ну, так кому же мы должны? Кому же мы платим, соблюдая законы: на проповеди –  сидеть, на молитве – стоять, в церковь по дресс коду, и благочестивый вид на морде, пожалуйста, постарайтесь изобразить. Зачем мы платим тебе, проповедник, выслушивая твои мудрённости, высосанные из пальца? Когда ты объясняешь нам, что и кому и когда мы должны.

«Его нет здесь», - вторит переводчик жестового языка с лицом из камня, который не отвален.

«Его нет здесь», - внемлют бабушки в платочках, посматривая по сторонам.

«Его нет здесь», - восклицает молитвенник, и прозрачная слеза катится по плаксивому голосу.

Этот голос хотя бы эмоциональный, в отличии от хора, в отличии от переводчика. И я бы поверила ему, кабы опытное натруженное ухо не улавливало в нем оттенки всегдашности. Инстинкт подсказывает – этот голос плачет всегда, и всегда одинаково. Его нет здесь.

Я сижу и злюсь на все, что вижу и слышу. И вдобавок злюсь на то, что я злюсь. А вернее, злюсь на себя, потому что вижу себя, как в зеркале, во всех этих подбеленных стенах, в проповеди ни о чем, в мыльных пузырях с едва уловимым смыслом. Это я одета по дресс коду в юбочке нужно длины, это я не раз по утрам говорила Богу: «План-минимум я прочитала, пару слов Тебе сказала, а теперь не обессудь – у меня другие дела, и книга интересная недочитанная и…» «Его нет здесь».

Я злюсь, а Он идет ко мне. Я вижу Его, эти раны и крест, которых не достойна. Куда мне деть свою побелку и золоченые буквы? Куда мне деть сухость моего сердца, беспечность души и все те минуты, когда Ты был рядом, а я жила так, словно Тебя здесь нет?

– Мне стыдно.

– Взгляни на Меня.

– Я недостойна.

– Ешь Мою плоть.

– Слишком много вины.

– Пей Мою кровь.

– Я убегала.

– Я здесь. Ни подбеленные стены, ни золотые буквы, ни лиры и кимвалы, ни слезы или камни, – ничто не разлучит нас. Я здесь! Я воскрес!